Коля (живёт у нас на дачах такой юродивый с техническим уклоном) предлагал мне в порядке усовершенствования заменить колодезную верёвку серебряной цепью, поскольку серебро убивает микробов. «Как при царе», – по его любимому выражению.
Ещё он изобрёл специальную одежду «на конус». Рукава «на конус», брюки, даже пуговицы. Чтобы если провалится человек под лёд, она с него легко соскальзывала, – ведь «на конус, как при царе».
Приставал к Светке с вопросами типа «не совсем ли она замужем», обещал научить плавать.
Или такой вот коллажик из его откровений:
«Что я мечтал ещё розповисты?
Прошлыми сезонцами я родился. Это я в ледяной водице скупался и помолодел. На Выдубацком озере мы с братом купались, что на Корчеватцах. А Петро плавать не умел. Он если бы знал такие приёмцы, как я. Я плавал, аж сам себе удивлялся, – метеором. А он размашки большие делал. Я сказал, Петро, ты ж так силы потеряешь. А он смеётся ещё, Мегедько ты, говорит. Я звал, Петро, обожди, я ж научу плавать, дай адрес. А он не дал адрес.
Мои мирные разъяснения, чтобы пятьма этажами делались домецы. Крепкие низом застилы цементированные, двойные ременцы, чтобы никто не упал. На потолке прожекторец где-то метр шестьдесят один, центром ровно. Крепкий домец будет.
Велосипедец себе отремонтировал и путешествовал. Берега пропутешествовал. Одежу некоторую нашёл, простирал. Такие дали я преодолел. Пешком и по-всякому. Кашицей питался, перловцей. Бутылки подсобирал, берег подчистил. Осу спас, – за весло уцепилась. Я обсушил туда-сюда, и они улетели, чимало так.
За железнодорожными мостецами шторы земляные открылись и пошла речка. Ну, то, может, секретная была.
Нет, женат не был. Я на танцплощадку тогда пошёл, и старший матросец один, верующий. А пацаны всех разобрали. Мы на ошибках учимся.
Спал в лодке вот так и к небесам смотрел, и приснился сонец. Тишинца! Месяц, царица небесная, светил. А зорцы были больше в диаметре, маленькие погаснут. Великанец выше, чем башнеца. Ему заливец вот так вот по сапоги. Центробежная силица.
Прожекторец небесный нам оживление даёт. Я думал, солнце чуть-чуть остыло, таким цветом. Затмение. Днём стало чуть-чуть темнее, чем обычно, а синицы так жалобно засвистали. Не дай бог, чтобы земля не перекосилась, я думал. И молился, чтоб вернулся светец наш, чтоб уцелел наш светец.
Сделал домец к лодке короткими метрами, своими силами. Проволоку прикрутил сантиметр. Измельчал банки, чтоб крысы и бобры не подрыли. Добре, что я такой сообразительный. Яблунцы по периметру подсадил.
Я вот так спал на правом, туда… нет, – туда лицом. А морозцы тогда были, я укрылся хорошо, только голову высунул. И дремнул, успокоился. А там брызги за мостецами, – сом или морское что-то. Сильно подпрыгивал и лещи разлетались. Большое такое и на конус, тёмное. И снился сонец. Из Юрыного домика вышел мой отец, Григорий Степанович. Вот так, метр двадцать, и пошёл в этом направлении.
Мать, Дарья Ивановна, плакала, что он умер. И отец, Григорий Степанович, так лежал, и оживился, когда я ему глаза открывал. Раза два-три открыл».
Я ему говорю, Коля, как ты думаешь, что это я записываю? Ну, отвечает, пишете что вспомните, или что интересное я скажу, я много такого знаю. Я, говорит, живу, чтобы полюбоваться свитом.