Фома
- Что мы сами себе голову морочим? Под любое из дел, где Фома светился, взять постановления на обыска, перетрясти адреса. У подруги его на хате точно барахло ворованное есть. Расколем ее и - вперед.
- А основание? С какой радости тебе следователь постановления на обыска вынесет?
- Уболтаем как-нибудь. Напишем рапорта, что, по оперативным данным, кражи совершил гражданин такой-то. Надо будет, через руководство нажмем. Сколько можно глухари плодить?
- А прокурор? На него тоже нажмешь? Тебе, родной, в Штатах работать надо. Это у них судья под присягу полицейского санкцию на обыск дает. А у нас менты - люди второсортные. Тебе под твое честное слово восемь понятых надо и полсотни свидетелей. Не даст прокуратура санкцию. Чего ради им рисковать? Не дай Бог, проколемся, такой визг поднимется! Адвокаты, пресса...
- Вы как про девицу размечтались: даст, не даст! Не в этом дело. У этого хлопца высшее сумасшедшее образование, его на понт не возьмешь. Отмажется от вещей. В крайнем случае, скажет, что купил по дешевке. На городском рынке, у мужчины среднего роста, среднего веса и средней наружности. И все - приехали. Его только на горячем брать.
- Ну спасибо, разъяснил. Адресок, если не трудно, и время, когда он на кражу пойдет...
Гопа ( он же - Жорка, он же - капитан милиции Гапонов) хотел было съязвить что-то Михалычу в ответ, благо, за словом в карман лазить не приучен. Но, подумав, тормознулся. Во-первых, с утра они уже успели пару раз поспорить и дневной лимит уже выбрали. А во-вторых, Жорка сам прокололся, вычитывая прописные истины своим товарищам в присутствии коллег из областного уголовного розыска, подключивших ОРБ к своим мероприятиям. Народ-то собрался знающий, все не первый год в сыске, на земле пахали и азам их учить не надо. Из новичков был только Игорь-Пресса, но тот, высказавшись в самом начале и согласившись с контраргументами Михалыча (он же подполковник милиции Ковалев), дальше предпочитал только слушать.
И вообще, пустая пикировка только отнимала время. Такую бригаду из-за ерунды и собирать бы не стали. Тут нужен был высший пилотаж.
* * *
Фома, опытный вор, получивший в свое время кличку то ли по своей фамилии Фомин, то ли по имени любимого инструмента, специалист по квартирным кражам, уже дважды побывал в местах не столь отдаленных. Судя по всему, ему там не очень понравилось и в третий раз он в зону идти явно не хотел. Речь, конечно не шла о том, чтобы “завязать” и, обратившись в честного труженика, исправно приносить скромную зарплату своей алчной и по-сорочьи падкой на блестящие побрякушки супруге. Просто, убедившись на собственном горьком опыте в продажности “братков”, Фома перешел на работу сугубо индивидуальную, лишь изредка привлекая проверенного напарника. Его действия при подготовке преступлений, выбор жертв, тактика совершения самих краж были непредсказуемы. Любую слежку он вычислял, не выкидывая неожиданные дилетантские трюки, а проверяясь часами, маскируя свои действия под обычные разъезды и суету вечно занятого кооператора. При малейшем подозрении на появление “хвоста”, он немедленно и без всяких сомнений отказывался от задуманной комбинации, но не пытался отделаться от назойливых оперов, а целыми днями и неделями демонстрировал им свой добропорядочный образ жизни.
Но Магадан - город маленький. Слухи об удачных операциях Фомы, в сочетании с явным несоответствием доходов скромного кооператора его расходам, не могли не заинтересовать уголовный розыск. А несколько десятков накопившихся дел о квартирных кражах стали не только обременять милицейскую статистику, но и взывать к профессиональному самолюбию мастеров сыска.
Так что поразмыслить было о чем. Тем более, что участники этого разговора пришли в кабинет заместителя начальника отдела уголовного розыска областного УВД Сергея Ивановича Мастерового не с пустыми руками. Каждый что-то принес в клювике. Михалыч - расклад по старым и новым связям фигуранта, Саня Жолобов - перечень наиболее интересных краж за последние полгода с подробными приметами вещей, поменявших хозяев без их ведома и желания. А Гопа буквально накануне сумел вытрясти из попавшегося “на кармане” вора крайне интересные сведения об одной из последних любовниц Фомы. Скромная продавщица вдруг стала частенько летать на материк с битком набитыми чемоданами и возвращаться налегке, но с новыми ювелирными побрякушками. И, что занятно, путешественница чаще всего посещала именно те города, куда не менее регулярно летал “по делам кооператива” ее дружок. О романтических свиданиях в теплых краях речь не шла: любовники поднимались на крыло порознь и по очереди.
Вообще-то карманник думал, что влип, случайно напоровшись на зашедшего не вовремя в магазин мента. Но присутствовавшие знали, что случайность эта была хорошо организована самим Гопой. Щипач по старой дружбе имел доступ к интересующему сыщиков телу. Правда, “о работе” Фома с ним принципиально не разговаривал, но выпивать - выпивали вместе. Порой и с подругами. А какая женщина удержится, чтобы перед приятельницей новыми “брюликами” не посверкать, и перед ее дружком свою загадочность, да посвященность в крутые тайны не продемонстрировать.
Игорь-Пресса по поручению Михалыча два дня возился с документами в агенстве Аэрофлота, но тоже раздобыл то, что требовалось. И теперь, на аккуратно вычерченной схеме даты поспешных вылетов Фомы или его пассии в Хабаровск и Краснодар соседствовали с выписками из КУЗа о совершенных перед этим крупных кражах. Операм не потребовалось много времени, чтобы сверить схему со списками уголовного розыска. Полученный диагноз был бы ясен даже непрофессионалу: сладкая парочка организовала хорошо отлаженный конвейер. Стало понятно, почему за многие месяцы Фома ни разу не засветился на сбыте в Магадане.
Обменявшись информацией, сыщики снова пошли по кругу, неторопливо прорабатывая традиционные, проверенные и надежные варианты.
- Хвост пустить? Если даже заход на кражу не зафиксируют, может вычислят, где он принюхивается, к какому адресу интерес проявляет. Не лезет же он без разведки как пацан, или бич, у которого трубы горят.
- Вот именно, не пацан. Он всех наших оперов, как братьев родных знает, в лицо и по походке. Только почует что, сразу упадет на дно и жди потом, когда снова проявится.
- А система какая-то есть у него? Ну, может кооператоров любит, или антиквариат собирает?
- Какой у нас в Магадане антиквариат, кроме дальстроевских кадров?
- Я к примеру говорю. Какая-то избирательность должна быть.
- У него одна избирательность: бомбит всех подряд, без зазрения совести. Даже своих. Толька Лысый недавно орал: “Если узнаю, что это Фомы работа, порву на куски!”
- Чего это он так? - заинтересовался Евгений Калачев, старший опер областного розыска, крепкий, коренастый мужик, непременный участник всех мероприятий, связанных с засадами, задержаниями и прочими рискованными упражнениями.
- Так Лысый при Женьке Каблучковой по пьянке хлестанул языком что, я, мол, умный стал, у себя ничего не храню, все у Соньки. А Женька - наводчица известная. Через пару дней Фома с ней вместе к Софье заглянул. Лясы поточили, чайку попили. Недели не прошло, как хату вычистили под метлу. И вскрывали и брали грамотно, будто заранее расписано было, где что лежит. Правда, и другие людишки на адрес заходили, но Толян на него грешит.
- Ну, Женька, артистка! Как до людей не дойдет, что где она ни появится, обязательно - ворье следом.
- Обижаешь девушку, начальник. Она у нас предпринимательница. С приличными людьми дружбу водит. Сама, как елка, камешками обвешалась. Как же можно-с, такая яркая женщина и с ворьем? - Пресса явно устал молчать и с удовольствием развивал начатую Калачевым тему, - да к тому же она сама с преступностью борется, денег на это не жалеет.
Сыщики рассмеялись. Все поняли намек на недавнюю историю, когда Женька решила заказать убийство обидевшего ее блатняка. В итоге - осталась без денег и рассмешила весь город, потому что “киллер” и его “клиент” действительно чуть не расстались с жизнью, в ударные сроки пропив на пару сумасшедший женькин “гонорар”. История эта не нашла отражения ни в одном из официальных документов, поскольку ОРБ не стало реализовывать полученные материалы. По реальным-то “мокрухам” дела порой проходили еле-еле, потрескивая под мощным напором хорошо оплачиваемых адвокатов и наивных, умело используемых уголовниками доморощенных “правозащитников”. А здесь - то ли покушение на убийство, то ли анекдот.
Общее веселье и шуточки в адрес незадачливой “киллерши” окончательно разрядили обстановку.
Вольный треп помог не только еще раз коллективно “прогнать” всю известную операм информацию, но и скоротать время, поскольку самого Мастерового еще не было. Его гостей встретил Жолобов, а Сергей Иванович задерживался у руководства.
Но, наконец, появился и хозяин кабинета: невысокий, сухощавый, черноволосый человек с резкими чертами лица и жестким, скрипучим голосом. Характер у него был под стать голосу. Чуждый всякой демократии и дипломатии, он порой доводил подчиненных до белого каления, устраивая жесточайшие выволочки за допущенные проколы. Но сыщики - не институтки и в нежном отношении не нуждаются. Мастеровой был высококлассным профессионалом, начинавшим на земле, отпахавшим в сыске чуть не два десятка лет и работавшим, как и положено сыскарю - на износ. Этого было вполне достаточно, чтобы заслужить доверие и уважение оперов, не признающих дутых авторитетов и игнорирующих любые начальственные амбиции.
С его появлением тональность разговора резко изменилась. Не то, чтобы все начали щелкать каблуками и подскакивать при каждом вопросе начальника. Такие вещи практиковались только на сугубо официальных совещаниях при руководстве УВД, или когда надо было “навпечатлять” присутствующих из числа посторонних и непосвященных. Просто, все стали говорить более конкретно, четко и сжато пересказав то, что уже обсуждалось.
- По моим материалам картина та же: бомбит всех подряд, и основная наводчица – Каблучкова, - Сергей Иванович, как большинство сыщиков, независимо от рангов, в своем кругу частенько использовал профессиональный жаргон, в основном заимствованный у клиентуры уголовного розыска.
Дело было не в желании порисоваться, и уж тем более - не в панибратстве с подчиненными. Просто-напросто, жаргон зачастую был более краток и точен в определении многих сугубо профессиональных явлений. Попробуйте, переведите одним литературным словом содержание таких терминов, как “беспредел”, “разборка” или “наводка”. Жаргон ведь тоже не дураками создавался. И в остроумии, пусть даже специфическом, блатным никак не откажешь.
- Светлана, новая подруга его, тоже, наверное, помогает. У нее, правда, знакомые не такие деловые и навороченные, как у Женьки, но Фома и мелочевкой не брезгует.
- Ну, что же, от этого и будем танцевать. Делаем так...
Сыщики слушали, на лету схватывая мысли старшего товарища и время от времени вставляя краткие реплики и уточнения.
Собственно, инициатором и руководителем разработки в отношении Фомы был именно Мастеровой. Несколько месяцев кропотливой работы, не свободной, как и всякое живое дело, от ошибок и неудач, принесли свои плоды. Информации о подвигах дерзкого вора было накоплено предостаточно. Теперь на повестке дня стоял главный вопрос: как красиво его “хлопнуть”. Любой промах мог свести огромный труд многих людей к пустышке, холостому выстрелу. Фома был действительно не тот человек, который заговорит без веских доказательств его преступлений.
А доказательства эти он должен был добыть сам и своими руками вынести их навстречу операм под тихий шелест видеокамеры в руках Прессы.
* * *
После совещания у Мастерового сыщики перекочевали в один из кабинетов “шестерки”, чтобы проработать детали.
Несколько последующих дней опера провели в непрерывном общении с людьми. Они посещали солидные офисы, в которых солидные мужчины в приличных костюмах встречали сыщиков возгласами: “О, привет начальник! Давно не виделись!”. Их можно было видеть в подворотнях и пивных в компании с личностями, которые вообще не признавали костюмов. Розыскники встречались с воровскими авторитетами и разговаривали с ними в самых людных местах, ничуть не прячась от посторонних глаз. Ибо в маленьком Магадане особенно верно действует одно из простых правил оперативной работы, гласящее: чем больше прячешься, тем сильнее обращаешь на себя внимание.
Опера задавали сотни вопросов и получали сотни ответов, часами болтали об общих знакомых и о последних сплетнях из той жизни, о которой газеты пишут в разделе “криминальная хроника”. Но даже если бы все их собеседники собрались вместе и проанализировали состоявшиеся разговоры, вряд ли бы они смогли вычислить, что же конкретно интересовало сыщиков.
А тех, не считая попутной полезной информации, интересовало одно: с кем сегодня общается Фома, где его встречали, у кого он бывал в гостях в последние дни.
Не меньший интерес вызывала и светская жизнь Каблучковой. Но здесь было попроще. Женька - человек общительный. Язычок у нее даже для представительницы слабого пола был чересчур бойким. А потому, добрую половину сведений о ней сыщики получали чуть ли не из ее собственных уст.
Со Светланой и вообще голову ломать не стали. Судя по всему, Фома пытался обучить свою подружку кое-каким правилам конспирации, но контролировавшие ее молодые опера только развлекались, глядя, как она завязывает несуществующие шнурки на сапогах, пытается разглядеть “хвост” в стеклах витрин и проделывает кучу других киношных глупостей. Впрочем, она, похоже, тоже развлекалась, или тренировалась. Потому как с Фомой не встречалась целую неделю, а конспирировать ежедневные походы на работу в магазин и за ребенком в садик - зачем это нужно?
Трижды сыграли ложную тревогу.
По двум адресам пришлось поработать, потому что прошла информация, будто Фома интересовался ими в узком кругу. В третьей квартире он побывал дважды за неделю. И хотя интуиция подсказывала операм, что это – “пустышки”, отрабатывали по полной программе.
Очередная информация тоже сначала особого энтузиазма не вызвала. Уж больно объект был неподходящий. Во-первых, самая близкая подруга Светланы, а во-вторых, особым богатством она не отличалась. Но…
* * *
В субботу Фома со Светланой, пообедав в известном своей хорошей кухней и постоянной сменой названий ресторане “Астра”, по пути домой заглянули на полчасика к светкиной подруге.
Людмила тоже работала в магазине. Жила небогато, но фарцевала потихоньку, на хлеб с маслом хватало. Встретила она подругу и ее приятеля радушно. Есть уже сытые гости не стали, но бутылочку винца за компанию с хозяйкой уговорили. И против чая возражать не стали. Это для северян - дело святое.
Еще проходя на кухню через зал двухкомнатной хрущевки, Фома заметил, что в комнате нет мебели, а вещи сложены в коробки и чемоданы.
- Ремонт делать будешь?
- Да нет. Уезжать на материк собралась. Вот получу в понедельник расчет, а в субботу - на крыло. Уже почти все продала. Оставила только, с чем расставаться жалко. И то тащить придется: четыре чемодана! Да вот с расчета еще посылки вперед себя отправлю, - Людмила кивнула на два белых тюка, лежащих в углу.
- На работе жалеют небось, что уезжаешь, - польстил галантный гость.
- Да! Девчонки отговаривали, заведующая тоже. “Чего тебе, - говорят - там делать? На материке люди не такие, как у нас на северах. Скучать будешь.” Но что поделаешь, мама одна, ухаживать надо. Да и болеет сильно, не дай Бог, что случись - квартира в Москве пропадет, если не прописаться. Я хоть немножко подзаработала. На взятки за прописку, да на первое время нам с мамой хватит. А с девчонками мы завтра тут дадим копоти по случаю отъезда! Начнем с девишника, а там посмотрим, да, Светик? - Людмила лукаво глянула на подругу и рассмеялась.
Та, поддразнивая любовника, подхватила:
- А что нам, молодым, красивым, незамужним?
Фома, сделав скорбное лицо, тяжело вздохнул:
- А нам, старичкам, значит, опять с кем попало спать?
- Я тебе дам, с кем попало! Ты ко мне потом без справки из вендиспансера не приходи! - Светлана то ли в шутку, то ли всерьез треснула его кулаком по крепкой спине.
Распрощались тоже весело, с поцелуями. Уже стоя на пороге, Фома договорился с Людмилой, что купит у нее женские сапоги, которые она не успевала продать до отъезда. А потом, дружески приобняв за плечи, посоветовал:
- Ты сейчас к себе посторонних людей не пускай и болтай поменьше, что уезжаешь. Могут бомбануть квартиру-то.
- Да и так весь город знает. Я же не монашка, у меня друзей много - Людмила еще раз игриво стрельнула глазами в обходительного гостя и, закрывая дверь, помахала ему и подруге рукой.
Во вторник, в обед, Фома позвонил Светлане.
- Привет, как жизнь?
- Какая жизнь у одинокой женщины, - вздохнула подруга, - скучная!
- Ладно прибедняться. У Людмилы-то как погуляли?
- Классно!
- Девишником?
- Ну да, как же. Полный комплект мужиков был. Народу-у! Еле в квартиру влезли.
- Сматры, дарагая, нэ рэвную, но зарэжу!
- Не волнуйся. И тебе хватит...
- А как насчет справки из вендиспансера? Кому теперь за ней бежать?
- Приходи ко мне, я тебе такую справку выпишу, потом сутки спать будешь, - голос Светланы был весьма многообещающим.
Фома рассмеялся.
- Ладно. Завтра вечером. Сегодня занят. Кстати, когда Людмила дома бывает? Хочу к ней за сапогами зайти.
- Ну, с утра - до девяти, а вечером... Магазинчик у них до семи. Пока кассу закроют, пока магазин под охрану сдадут. Короче, после восьми.
- Нет, завтрашний вечер - для тебя. На обед она приходит?
- Да, с часу до двух.
Фоме не повезло. Человек, контролировавший этот разговор, был не простым технарем-ремесленником, выполняющим инструкции от сих - до сих. Он был профессионалом. Представив, какую цепочку должна пройти информация, пока попадет на стол Мастеровому, он еще раз прослушал запись разговора, сделал короткую выписку из заинтересовавшей его части и взялся за телефон:
- Сергей Иванович, по-моему, что-то есть. Порешайте вопрос с моим начальством, я передам вам выписку немедленно.
Через час Мастеровой, срочно разыскав Михалыча и Гопу, пригласил их к себе. После того, как опера ознакомились с содержанием небольшой записки, он спросил:
- Ну и что вы думаете?
- Что сволочь он редкая, - ответил Михалыч.
- Он ведь Светку не о том спрашивал, когда Людмилу застать, а о том, когда Людмила его самого в хате не застанет, - подытожил Гопа.
- Согласен. Поднимайте группу. Квартиру под наблюдение. Ищите место для засады.
* * *
Видно, в небесной канцелярии думали так же, как и Михалыч. Кончилось у архангелов терпение и теперь уже не у Фомы, а у оперов пошла масть.
Руководство УВД дало Мастеровому зеленую улицу. Вопросы с техникой и людьми решались со сказочной быстротой. Ближайшими соседями Людмилы, жившей на третьем этаже, оказались давние знакомые Женьки Калачева. И засада, с восьми утра расположившаяся в их квартире, была окружена дружеской заботой, несколько непривычной для таких ситуаций. Другая группа обосновалась на втором этаже в квартире одинокой бабули. Пенсионерка была страшно рада свежему, да еще и такому колоритному обществу. А завершающий свою милицейскую службу сухощавый желчноватый “Дед” Топилин и веселый, здоровенный Витька Кудрявцев обрели благодарную слушательницу бесконечных сыскных баек. В квартале нашли еще несколько дружественных “адресов”, поэтому, на улице никто не светился, но все подъезды и подходы к дому Людмилы просматривались-простреливались острыми глазами оперов. В эфир на допотопных “Кайрах” и “Виолах” выходили только при крайней нужде, сжимая сообщения до двух-трех слов: было известно, что “клиент” обзавелся японской сканирующей радиостанцией. Перезванивались по телефонам.
Во дворе, за трансформаторной будкой встал обычный УАЗик с частными номерами. Водитель - Витька Втулкин, оставив машину, ушел и спокойно попивал где-то чай, ожидая, когда будет объявлена полная боевая готовность. Он перебывал во всяких переделках и знал, что главное в его деле - не суетиться и вовремя заправиться. Не только бензином.
Женька Калачев, осторожно, стараясь не колыхнуть край шторы, разглядывал из окна подходы к дому.
- Мужики, подъезд отлично просматривается. На Бога надейся, а сам не плошай. Обидно будет, если ребята прохлопают. Черт его знает, в каком виде он заявится. Представляете: такая работа - псу под хвост! Давайте, по очереди будем наблюдать.
- А не светанемся? - засомневался Саня Жолобов.
- Не должны, не вылазь только сильно.
Пресса, сняв легкий броник и бросив его на диван, возился с видеокамерой. Два стареньких аккумулятора, раньше пахавшие по часу, сейчас еле вытягивали по двадцать минут. Поэтому Игорь был просто счастлив, что в его распоряжении куча розеток, адаптер и возможность подкормить свою любимицу. Пожалуй, он был единственным, кто не ощущал, как томительно тянется время ожидания.
В двенадцать Женька не выдержал и процедил сквозь зубы:
- Неужели прокололись? Неужто у этой акулы совесть появилась?
В половине первого стало ясно, что до обеда долгожданный гость не появится. Вахту у окна сняли, но один из сыщиков встал у двери. Нужно было послушать, придет ли Людмила на обед и появится ли у нее Фома.
Прибежавшая на обед хозяйка “засадной” квартиры, погремев на кухне кастрюлями и хлопнув несколько раз дверцами холодильника, внесла тарелки и принялась накрывать стол в комнате, где расположились опера. Те попытались было протестовать, но женщина и слушать не захотела:
- Вот еще новости, будете тут у меня голодными сидеть!
Затренькал телефон. Звонили из соседнего подъезда. Затосковавший Володя Коршун, бывший преподаватель учебного центра, который, несмотря на свои сорок пять, все свободное время проводил в спортзале и мог дать фору многим молодым, принялся допекать Калачева пустыми расспросами.
И без того злой Женька в конце концов психанул окончательно, послал Коршуна подальше, брякнул трубку на место, и вдруг, в полном противоречии со всеми своими предыдущими действиями, убежденно заявил:
- Придет. Не может быть, чтобы не пришел!
Телефон зазвонил снова. У Женьки из ноздрей повалил дым, и он схватил трубку с видом Змея Горыныча, наскочившего на Ивана-дурака:
- Ну что еще?!
Трубка ответила.
Женька прыгнул к окну и осторожно, как охотник в скрадке, приблизил нос к щели между краем шторы и оконным проемом. Также медленно отодвинувшись, поманил к себе Жолобова. Тот глянул и показал Прессе большой палец руки.
Говорят, что в Японии с традиционными российскими жестами надо обращаться крайне осторожно. Но Магадан - город русский. И в границах этого города такой жест означает:”Во!”
Иногда - “Класс!”
А еще - “УДАЧА!”
По двору медленно полз оранжевый “Москвич-412”, известный всему городу, как “общаковская морковка” или “воровоз”.
Часы показывали четырнадцать пятнадцать.
“Морковка” уползла, но никто не сомневался, что она, порыскав по дворам в округе, обнюхав все углы и подворотни, вернется, чтобы высадить вора.
Все замерло.
Только из соседнего дома вышел с сытым, довольным видом водила УАЗика и приступил к традиционному шоферскому обряду с попиныванием скатов, протиранием стекол и проверкой уровня масла в двигателе.
“Воровоз” снова заполз с дальнего конца двора.
В эфире прозвучала короткая команда Михалыча, руководившего всеми группами захвата:
- Полное радиомолчание.
В УАЗике эта команда прозвучала чересчур громко. Витька Втулкин прервал священнодействие, открыл дверцу и перегнувшись через водительское сиденье, повернул регулятор громкости рации.
Выпрямляясь, он зацепил локтем маленький рычажок под панелью.
Раздался тихий щелчок и на весь двор, многократно отражаясь от стен домов, завыла милицейская сирена...
“Морковка” замерла. Водитель “Москвича” и его пассажир, невысокий, плотный, солидный мужчина, внимательно разглядывали разоравшийся УАЗ.
Через пару минут из подъезда, не торопясь и ковыряясь в зубах, вышел какой-то мужик, по ухваткам - явный мент. Вслед за водителем он уселся в машину, и УАЗик, недовольно фыркнув мотором, покатил со двора.
“Москвич” проследовал за своим механическим собратом, рыская по следу пыльным оранжевым носом. Убедился, что УАЗ направился прямиком в милицейское автохозяйство, вернулся и встал на углу, за три подъезда от того, в котором жила Людмила.
Пассажир “морковки”, покидая машину, сверкнул золотыми коронками, бросил водителю:”Сиди, смотри!”, - и не торопясь, внимательно разглядывая все вокруг, пошел по периметру двора прогулочным шагом. В этот момент он удивительно напоминал начальника какой-нибудь жилконторы, обходящего свои владения.
Ничего подозрительного он не увидел. И увидеть не мог.
Каждый опер знает, что, когда на человека, находящегося в страшном напряжении, на подъеме душевных и физических сил, кто-то смотрит, то чужой взгляд так же ощутим, как если бы объекту наблюдения просто положили руку на плечо. Поэтому, отпрянув от окон, сыщики сместились к дверям занятых ими квартир.
Нечего было и смотреть. Куда направится новоявленный “домоуправ”, знали все участники операции.
* * *
Дверь квартиры, в которой разместилась основная группа захвата, отделяло от входа к Людмиле не больше полуметра. Глазка, правда, не было, но если б и имелся, пользоваться им было бы нельзя, опасно. А потому просто слушали.
Ощущение было потрясающее.
В считанных сантиметрах от сыщиков пыхтел, что-то скреб и ковырял вор, рвущийся в чужое жилье.
Но трогать его было нельзя:
- Ах, извините, промашечка вышла! Ах я перепутал дверь двоюродной тети, то-то, смотрю, не открывается!
Песня старая. Но ее не раз приходилось слышать не в меру торопливым, или просто зеленым сыскарям.
Среди тех, кто ждал Фому, таковых не было.
Женька Калачев, отделенный от вора тонкой необбитой дверью, за считанные секунды превратился в высококвалифицированного йога и просто-напросто перестал дышать. Прессу, который в двух метрах от него скрипнул половицей при попытке переменить затекшую опорную ногу, Женька одним взглядом подвесил в воздухе, посрамив всех магов мира, вместе взятых.
За дверью раздался легкий хлопок и воцарилась тишина.
Калачев приблизил губы к уху стоявшего за ним Саньки Жолобова:
- Вошел.
Ожидание стало просто невыносимым.
Пресса поднял камеру на плечо, нацелил ее на дверь и включил запись, отчаянно моля Бога, чтобы Фома вышел раньше, чем сядет батарея.
- Атака!!!
- А-а-а!!!
На пленке это выглядело так: вот сыщики стоят перед дверью, а вот они уже - на лестнице.
Сам рывок камера зафиксировать не смогла, скорости не хватило.
А вот яростный вопль: “А-а-а!!!”, - исполненный хором, был слышен отчетливо.
Фома, швырнув чемодан и посылочный тюк, рванул вниз.
У него скорость тоже была неслабая. Близкая к сверхзвуковой.
Во всяком случае, улетая от сыщиков с третьего этажа, он на добрую секунду опередил засаду со второго.
Дед с напарником выскочили из квартиры. В ослепительных лучах солнца, бьющих из окна на верхней площадке, на них летел черный силуэт. Следом - еще один. Дед бросился навстречу и, вцепившись в темную фигуру мертвой хваткой, отлетел вместе с ней назад. Витька повис с другой стороны, выворачивая отчаянно вырывающуюся руку противника.
Фигура рванулась раз, другой и убедившись в бесполезности своих попыток, голосом Сани Жолобова заорала что-то про “мать” и про “рот”... Второй силуэт, блеснув линзами видеокамеры, благополучно миновал Деда с Витькой и, перепрыгнув кувыркающиеся по лестнице вещи, помчался дальше.
В этот момент снизу раздался голос Калачева:
- Лежи, сука, не дергайся!
Между дверями подъезда, полузадушенный, с раздавленными очками на багровом лице, в руках Женьки и Коршуна трепыхался Фома. Из карманов вора со звоном сыпались мельхиоровые вилки из столового набора.
На улице раздался пронзительный визг тормозов витькиного УАЗика.
Наружная дверь подъезда распахнулась и с лучами света ворвался Гопа:
- Взяли? Второй тоже готов.
* * *
Мастеровой улыбался. Оказывается, он тоже умел улыбаться. И улыбка у него хорошая была. Веселая и задиристая.
Собравшиеся в его кабинете опера тоже угрюмостью не отличались. Только что Пресса прокрутил на стареньком видике пленку с записью задержания Фомы. Кадры, на которых Игорь запечатлел, как Дед с Кудрявцевым изловили Саньку Жолобова, демонстрировались на бис раза четыре.
Понимая, что народу сейчас просто необходима разрядка, Сергей Иванович дождался, пока сыщики насмеялись вдоволь и только потом сказал:
- Оставшееся заканчивайте самостоятельно. План неотложных мероприятий, постановления на обыска - вот здесь, в папке. Михал Михалыч, на вас - координация общей деятельности, за Георгием Анатольевичем - главные обыска. Даю на завершение этой работы два дня.
Когда опера встали и, перешучиваясь, направились к выходу из кабинета, Мастеровой добавил им вслед:
- В пятницу, в восемнадцать пятнадцать – прошу всех ко мне. Со своей посудой.
Сказано было негромко, но услышали все.
У сыщиков вообще слух хороший.
* * *
- Ну хорошо, эту хату вы на меня повесите. Хотя и здесь еще есть шанс соскочить. Посмотрим, какие расклады пойдут, может и будет смысл сознательность проявить, - Фома, ухмыляясь, посверкивал золотыми коронками, придававшими его нагловатой улыбке несколько хищноватый вид, - а больше за мной ничего нет.
- Ладно тебе скромничать, - Жоркина улыбка блеснула встречным волчьим приветом, - найдем о чем поговорить. Я так думаю, на десяточек-другой кражонок придется раскрутиться.
- Пустой у нас разговор получается, Георгий Анатольевич. Такие вещи доказывать надо, и не на пальцах.
- Можно и на пальцах, но ты у нас грамотный, пальчики свои нигде не оставляешь…
- Вы меня на словах не ловите. Их к делу не пришьешь. Надо что-нибудь посущественней.
- Будет тебе и посущественней... Ты мне лучше вот что скажи: ты сирену во дворе слышал?
- Слышал, конечно?
- И все равно на кражу пошел?
- Вы же видели, мы УАЗик проверили. Да не это главное. Я подумал еще тогда: “Какой дурак будет на задержании с сиреной рассекать”, - и наоборот, успокоился.
- Классический психологический трюк! – снисходительно сказал Жорка.
Разговор этот шел не в служебном милицейском кабинете, а у Фомы дома, по ходу обыска. И разговаривая, вор не упускал из поля зрения действий других оперов, методично осматривающих одну комнату за другой.
Поэтому Пресса, который, стоя на коленях возле телевизионной тумбочки, перебирал коробки с видеокассетами, закусил губу и пригнул свою смешливую физиономию почти к самому полу. Видел бы Фома этого “психолога”, да и остальных сыщиков, когда заорала витькина сирена. Хорошо хоть - хозяин одной из квартир, человек сугубо гражданский, которого воры знать не могли, согласился и сумел сыграть маленький спектакль…
В прихожей зазвонил телефон. Жорка, заметив, как сразу напрягся Фома, повернулся к коллегам.
- Игорь, добавь звук у телика, пусть хозяин послушает новости. А я на минуточку…
Пресса быстро выполнил команду, усадил Фому прямо у телевизора, а сам встал у выхода в коридор, прислушиваясь к тому, как Гопа вполголоса, включив приблатненные интонации, разговаривает с невидимым собеседником… нет, собеседницей.
- Привет! Кто? А-а-а, Катюха! Сразу не узнал, богатой будешь. А меня угадаешь? Да, Витек! Молодец. Мне Фома говорил, что ты позвонить можешь. Нет, Катюша, нет его. Залег пока на дно. Тут у нас тучки на горизонте, надо кое-какие вопросы порешать. Но я передам, что ты звонила. Кстати, Фома тебе вещички-то передал?.. Ага… Так ты не вздумай у себя в поселке сейчас их продавать… Это он раньше просил. А сейчас менты кругом пуржат, можно и у вас засветиться. Ты бы перекинула их сюда, а еще лучше - сама подъехала. Да, дело срочное. Автобус от вас через час уходит, успеешь. Утром уже здесь будешь. Пока все у надежных людей оставим. Конечно, конечно встретим. Ты телефончик запиши. Как приедешь, сразу позвони. Ответит наш парень, Жорка. У него устроишься и все будет ладом. Да ну, не бойся, никаких глупостей. У него своя подруга есть. Ну ладно, Катюха, до встречи!
Вернувшись, Гопа снова продемонстрировал Фоме лучшую из своих улыбок.
- Не Фарида звонила? – как можно небрежней спросил тот.
- Нет, супруга твоя, наверное, еще на боевом посту. А это так: то ли ошиблись, то ли разговаривать не захотели.
* * *
Заиндевевший на сорокаградусном морозе старенький ЛАЗ так и не успел оттаять. В Магадане всегда теплей, чем на трассе, но и минус двадцать с ветерком – не подарок. Тем более, что “теплые” охотоморские ветра дальше тринадцатого километра от города не пробиваются.
Причалив к автовокзалу, автобус испустил последний натужный вздох, выплюнул облако сизого пара-дыма и ознобно передернув латаным корпусом, замер. Народ из раскрывшихся дверей вывалился соответствующий. Толковые теплые шубы, тулупы, унты, торбаса. Никаких тебе сапожек и пижонских дубленок.
Невысокая, симпатичная девчонка в стандартной трассовской экипировке, постукивая ногами, окоченевшими от долгого сидения в прохладном салоне, направилась к телефону автомату.
На ее звонок ответили сразу.
Коротко поговорив, девчонка отошла сторону, чуть не споткнувшись о бомжеватого мужичка, подобравшего у нее из-под ног пустую бутылку, и встала прямо перед входом в здание автовокзала.
А через пять минут к ней подкатила знакомая по ее прошлому приезду “морковка”. Сидевший за рулем молодой мужик лет тридцати – тридцати пяти помахал Ленке татуированной лапой и, высунув в окно коротко стриженую голову на бычьей шее, сказал:
- Привет! Садись!
- Ты Жорка?
- Он самый.
- А как меня узнал?
- Фома обрисовал. Едем ко мне, там тебя Танюха моя накормит, обогреет, а потом по делу потолкуем. Барахло привезла?
- Какое барахло? – насторожилась Катерина, - Фома мне только сережки с колечком давал.
- А что, по-вашему, по бабьи, рыжевье – не барахло? Как вы эти цацки любите! - рассмеялся Жорка.
- Да, вам, мужчинам, не понять, - кокетливо улыбнулась в ответ сразу успокоившаяся Катюха.
- Ладно, успеем о делах. Поехали.
Бомж подобрал еще одну бутылку, сунул в свой драный рюкзак и потопал куда-то, бормоча себе под нос фразы, свидетельствовавшие о хронической белой горячке:
- Гостью приняли. Пошли на хату.
Частный домик, к которому подъехал “воровоз”, ничем не выделялся из скопища таких же жалких самостроевских лачуг, сгрудившихся в районе магаданского рыбного порта. Внутри обстановка тоже была не самой роскошной. Но уют и чистота этого жилья выгодно отличались от мерзкой атмосферы тех притонов, в которых все чаще и чаще приходилось бывать Катерине, втянувшейся в мелкие пока еще дела с перекупкой краденых вещей.
- Хорошо-о-о у вас, - стаскивая шубу, протянула гостья.
- Стараемся по-людски жить, - ответила молодая, красивая, одетая с иголочки хозяйка, - у нас здесь шпаны не бывает, все люди авторитетные. Жорка, как с последней ходки пришел, старых корешков отшил. Говорит: “Два раза пробухал свободу – хорош: пора завязывать. Серьезные дела с шушерой не делаются”.
- И с бабами тоже, - язвительно добавил Жорка, - Катюха, конечно девчонка своя, но язык с порога нехрен распускать. А то в привычку войдет. Корми давай гостью, да и я жрать хочу.
Катерине хозяева понравились.
Жорка был свой в доску. Пить он правда не стал, - Я свое выпил, - но за дамами ухаживал, как положено.
Дамы же, прикончив пару бутылочек какого-то заграничного вермута, раздухарились не на шутку и, нахохотавшись всласть, с еще большим наслаждением принялись за свежие сплетни.
Татьяна рассказала о Светке, последней пассии Фомы и, уловив женским чутьем затаенную ревность Катерины, промыла косточки “этой сучке” по полной программе.
А Катюха рассказала про свой прошлый приезд, как скупо и холодновато тогда привечали ее магаданские “крадуны”, не в пример своим, сусуманским. Те ей сразу доверились. И правильно. Уж она-то своих под расстрелом не сдаст. Вот, например, когда Серега Белек хату у председателя старательской артели выставил, кто все барахло месяц у себя держал? Она, Катерина! Ни один мент не разнюхал. У нее и сейчас дома печатка председательская лежит. Шикарная штука!…
Утром Катюху разбудил озабоченный хозяин.
- Человек приезжал, говорит: Фому взяли, с поличняком. Точно Светка, падла, подставила!
- Ой, а что делать-то!
- Фома из КПЗ успел маляву загнать. Просит сдать ментам все барахло, что еще из города не ушло. Чем меньше ущерб будет, тем меньше срок намотают. Мы кое-что подсобрали, но надо будет еще прокрутиться. Давай свое рыжевье… Нет, лучше так: у меня есть подхваты кой-какие в “шестерке”, я переговорю с человеком, он у тебя без особого шума все примет, допросит, как надо, чтобы ты сама не влипла. Фома про тебя сказал, что серьги и колечко тебе втемную загнал, ты, мол, не знаешь, откуда они. Того и держись.
Видно, Жорка и в самом деле стоял в городе круто. Опер, к которому пришла Катерина после предварительного звонка, суетился перед ней, как перед важной персоной. Пригласив для изъятия золота понятых, предупредил их, что рассказывать об этой процедуре никому не надо, что девчонка попала в историю случайно и не стоит пачкать ее доброе имя. И допрос скорее напоминал дружескую беседу с чаепитием. Завершив оформление протокола, в который черным шрифтом печатной машинки был намертво вбит факт приобретения у Фомы гражданкой Лисовской “добровольно выданных” ею золотых изделий, опер весело сказал:
- Так, Катюша, с этим делом мы закончили, но вот Георгий Анатольевич еще по Сусуману кое-что хотел уточнить.
- Какой Георгий Анатольевич?
- Гапонов.
- А, ваш Гопа заменитый! Вы что, ему сказали, что я здесь? Мне бы сначала с Жорой посоветоваться…
- Опер фыркнул:
- Посоветуешься. Пошли.
Через два часа зареванная Катерина, допивая чай уже в Жоркиной компании и по инерции похлюпывая носом, спросила:
- А эта, Татьяна, или как ее… она тоже из ментовки? Вы же вроде вместе спали?
- Татьяна? Нет, она не из милиции. А спали точно вместе. Приятное дело! При нашей работе не каждую ночь с красивой женщиной в постель ложишься.
- А не боится она, что с ней посчитаться могут?
- Не боится. Моей жене в этом городе бояться нечего…
* * *
- Это все подарки. Или я сама покупала – искреннее негодование в голосе Фариды смешивалось с горечью утраты, - каждую вещь назвать могу! Все это память!
- Ну называйте… - участливые, чрезвычайно добрые интонации в голосе Гопы ярко свидетельствовали о необычайно высоком уровне гуманизма и корректного отношения к гражданам со стороны членов группы, проводившей обыск в бухгалтерии “Северовостоксервиса”. То есть, по месту работы гражданки Фоминой, законной супруги Фомы.
И состоялся чрезвычайно интересный, очень похожий на театральную постановку диалог, в котором Фарида произносила свои реплики вслух, а Жорка, согласно кивая головой и приберегая свою информированность для более обстоятельной беседы в стенах УВД, отвечал про себя. Вроде, как голос за кадром.
- Это колечко я сама покупала с получки...
(- Не знаю, не знаю, проверим, глядишь - и другая хозяйка найдется…)
- Камешки – тоже мои, от моих старых колец. Камни хорошие, а оправы дешевые были, я хотела потом заказать получше.
(- Неплохое хобби у скромной бухгалтерши: выщелкивать из украшений изумруды, аметисты и александриты. Семечки, блин!)
- А этот перстень с фианитами муж мне покупал к годовщине свадьбы.
(- Вряд ли ты истинную цену этой красоте не знаешь. Скорей придуриваешься, уж Фома-то в камешках разбирается. Это по краям - двадцать фианитов. А в центре - бриллиант настоящий, чистой воды, здоровенный! В каратах я не петрю, но за такими камушками люди в очередь не стоят. И куплен он не на грязные деньги муженька твоего…)
Да, у этого перстня была особая история, операм хорошо известная.
В большой семье старая свекровь узнала, что рак у нее и дни последние сочтены. Вернувшись из больницы, чтобы умереть дома, женщина взяла свою сберкнижку, на которую они с покойным мужем тридцать лет складывали честно заработанные деньги и молча куда-то ушла. А вернувшись через два часа, подарила своей невестке бесценный перстень. За своих внуков – главную отраду и продолжателей рода.
Через неделю после ее смерти, Фома, забравшись в чужую квартиру, украл последнее благословение этой замечательной старухи.
- Монеты серебряные - это память о родителях. У нас на национальные платья нашивают. Мама - покойница подарила.
(- Ну надо же! И свою мать припутала, чтобы дела свои жабские прикрывать! Попрошу следователя, чтобы он на очной ставке с тем мужиком, у которого Фома коллекцию спер, дал ему возможность с тобой на темы нумизматики побеседовать. Жаль, что можно только устно…)
Так и шел этот “разговор”.
Фарида продолжала тарахтеть, как старый дизель. Другие работницы бухгалтерии, вначале кинувшиеся было защищать сослуживицу, теперь либо, покраснев от стыда, прятали глаза, либо, заворожено приоткрыв рты, следили за руками молчаливо действующего Гопы. А из черной пасти служебного сейфа, ненасытного, как и его владелица, все появлялись и появлялись новые сокровища. Десятки золотых и серебряных перстней, цепочки, монеты, обручальные кольца, камни и переломанные оправы вскоре заняли всю поверхность старенького конторского стола…
* * *
В двух кварталах от старого дальстроевского здания, в котором не покладая рук трудился Жорка, тоже шел обыск.
Молодая симпатичная женщина так же, как Фарида, вдохновенно сочиняла биографии многочисленных костюмов, платьев, сапог, столовых сервизов, фигурок и композиций из моржового клыка, извлеченных из двух огромных, уже приготовленных к перевозке чемоданов. Но энергичный и подвижный Михалыч, пригласивший в качестве понятых пожилую семейную чету из соседней квартиры, не отмалчивался, как коллега.
- Ага, а эти иконы тебе прабабушка подарила…после того как сперла их с Гагарина, 23… Светка! Оно тебе надо? Я сейчас все твое вранье в протокол занесу и пойдешь, как укрывательница заведомо похищенного. Вот поедем после обыска с этим барахлом в управу, там и поговорим. Не спеши себе петлю на шею натягивать.
- Как, в управу? А дочка?
- О дочке раньше надо было думать. Сегодня мы ее куда-нибудь в детское учреждение определим. А дальше от тебя зависит, где она воспитываться будет: при маме или в детдоме…
- Никуда я не поеду!
- Поедешь. И помолчи пока. Подумай лучше, повспоминай. Тебе много сегодня нужно будет вспомнить.
* * *
“Выставка” была оформлена, как в хорошем музее. Иконы, драгоценности, резная кость разместились на стендах и полках, очищенных от книг.
Одежда и обувь аккуратно разложены на письменных столах.
На отдельно стоящем журнальном столике – паспорта, водительские удостоверения, военные билеты, сберкнижки.
Все эти вещи ждали официального опознания своими владельцами.
Но первыми посетителями “выставки” стали не потерпевшие.
Когда опера ввели Фому в кабинет, то не одна минута потребовалась ему, чтобы справиться с приступом удушья, мгновенно сдавившего грудь. Наконец, дурная иссиня-багровая кровь отхлынула от его лица и намертво стиснутые зубы смогли разжаться. Фома хрипло перевел дыхание и выдавил из себя только одно слово:
- Умеете…
* * *
В небольшом кабинете на третьем этаже УВД, за старым, видавшим виды столом сидел сухощавый черноволосый человек. Его глаза скользили по строчкам документов, лежащих перед ним аккуратной стопкой. Время от времени он убирал в сторону изученные листы, машинально, по оперской привычке переворачивая их текстом вниз.
Да, интересная получалась картина: у сорокапятилетней, чрезмерно полной и отнюдь не симпатичной учительницы музыки постоянно умирали сожители. С одной стороны – что здесь такого, дело житейское. А с другой: не успел один повеситься при очень странных обстоятельствах, как другого нашли расчлененного на куски и разбросанного вдоль лесной дороги. Преступление так и не раскрыли. Полгода назад убитая горем вдова стала встречаться с одним из приятелей убитого. Не прошло и трех недель, как он тоже исчез…
Когда последний прочитанный лист, перевернувшись, лег направо к своим собратьям, на столе лежала точно такая же аккуратная стопка, как и вначале. Черноволосый педантично проверил, не нарушена ли последовательность документов, поместил их в картонную обложку и, позвонив в канцелярию отдела уголовного розыска, попросил занести специальный станок, шило и суровые нитки.
Сергей Иванович готовился шить очередное дело. Шить обстоятельно, аккуратно и надежно. Как положено Мастеровому.