Посередине мертвого потока
Мне встретился один; весь в грязь одет,
Он молвил: «Кто ты, что пришел до срока?»
Данте Алигьери
1.
…Он шел, не понимая уже, куда и зачем. Ледяная пустыня не имела ни малейшего представления о том, что такое одиночество, страх, голод, усталость, она просто была, не смотря ни на что. Безжизненная, холодная, равнодушная…
Ах, какая игрушка попала к ней в лапы, совсем еще живая, твердо уверенная в своем счастливом будущем, упорно шагающая вперед, покрывающая километр за километром и непрерывно бормочущая монотонно в пустой эфир: «Титан, Титан, я Беркут… слышишь меня? Я Беркут…» Ах, как можно было бы позабавиться с этой игрушкой, сколько шуток можно было бы придумать и веселиться, глядя, как игрушка с пеной у рта рвется вперед, туда, где не ждет ее ничего, кроме такого же бескрайнего снежного поля. Но пустыня просто не замечала маленького человечка. А человечек все шел и шел, бормоча все бессвязней, падая и вновь поднимаясь, уже почти не чувствуя ног.
Марк знал, что направление он уже давно потерял, если здесь вообще могло быть направление. Компас вел себя так, будто ведать не ведал, что такое север или юг, стрелка вертелась так, как ей было угодно. Марку очень хотелось, чтобы она показывала на место посадки «Титана», но ей это место, похоже, не было известно.
Марк плакал. Это было унизительно, стыдно, это приводило вдруг в ярость, он выхватывал пистолет, приставлял к голове и, когда ствол стукался о шлем, опускал руки – пуля бессильна, у скафандра нет слабых мест. Скинуть шлем к чертовой матери и ждать отключки, пока ядовитый воздух разрывает сосуды, выжигает глотку и легкие, пока кожа вздувается огромными водянистыми волдырями, лопается и отваливается ржавыми лохмотьями, как у Тристана… Боже, бедный Тристан! Нет! Марк не даст этой подлой планетке убить себя, не позволит! Он дойдет до корабля, его спасут, в конце концов. Не могут же его бросить. Ведь он так хочет жить!.. И Марк снова плакал, беззвучно шевеля губами, а ему казалось, что он все еще повторяет монотонно: «Титан, я Беркут…»
Питание он расходовал очень бережно, каждый укол был на вес золота, но запасы все равно истощались слишком быстро, и в один прекрасный момент компьютер заявил, что контейнер пуст. Марк машинально скашивал глаза на постоянно меняющиеся полупрозрачные цифры в левом нижнем углу стекла, но уже забыл их значение – две цифры, двоеточие, еще две цифры, еще двоеточие… может быть, это локальное время? А может, запас кислорода? А что такое время? А кислород?.. Ничего этого давно нет. Очнись, Литвинов, ты умер! Оглядись, это и есть твой ад.
И вдруг Марк увидел мальчика, сидящего на снегу, вернее его голую спину и копну иссиня-черных волос.
- Ты пришел?! – воскликнул мальчик, не оборачиваясь.
- Д-да… наверное…
Мальчик звонко рассмеялся.
- Ты даже не знаешь, пришел ты или нет?
- Не знаю, - честно признался Марк.
- Посмотри, что я для тебя сделал, - мальчик встал, отошел в сторону и Марк увидел фигурку человека в скафандре, вылепленную из бледно-розового снега. – Это не ты, это твой друг. Он пришел раньше.
Марк взглянул на мальчишку и вздрогнул – радужная оболочка у того была такая же бледно-розовая, как вся эта пустыня, и почти сливалась с белками.
- Кто ты?
- Я? Я… здесь живу, - уклончиво ответил мальчик. – Раньше, еще давно, здесь было очень много людей похожих на тебя и твоего друга, но потом они все перестали быть. Мне скучно…
- Мой друг? Тристан? – не понял Марк.
- Да, такой странный. У него все лицо было… некрасивое. Садись. Ты ведь голоден, ты устал. Вот, - мальчик словно из воздуха выхватил ломоть хлеба и кусок жареного мяса.
Марк вдруг ощутил такой голод, будто не ел уже неделю, хотя питательная смесь закончилась совсем недавно. Или это было неделю назад? Он протянул руки. Мальчик снова рассмеялся, обнажая ряд ровных белых зубов.
- Постой, как же ты будешь есть через эту штуку? – он показал на шлем. - Сними ее.
Марк попытался снять шлем, но компьютер заблокировал замки. Непослушные пальцы судорожно тыкали кнопки на браслете, набирая код аварийного режима, ошибались и начинали снова. Наконец в наушниках пискнуло, на внутренней стороне стекла заморгал красный значок. Марк клацнул замками и потянул шлем вверх. Последним, что он увидел было сердитое, перекошенное гримасой возмущения лицо розовоглазого мальчишки. Потом гигантские щупальца обвили руки и шею, перед глазами ярко вспыхнуло, ослепило, он стал задыхаться. Грубый мужской голос ворвался в его сознание:
- Куда шлем?!.. Я тебе покажу, сука, шлем стаскивать! Я тебе сейчас башку стащу! А ну, руки!..
- Титан, я Беркут… - сдавленно сказал Марк и потерял сознание.
2.
Титов вошел в кают-компанию, ни на кого не глядя, прошел к столу, сел и закрыл руками лицо.
- Нашли, - сказал Зарецкий скорее утвердительно, чем вопросительно.
Титов молча кивнул. Повисла напряженная тишина. Все уже поняли, что произошло, но никто еще не осознал до конца. Первым был Алексеев.
- Господи! Да что же это! – воскликнул он и рухнул в кресло.
Волков опустил глаза и тихо сказал:
- Вечная память.
- Там была авария, - торопливо заговорил Титов, - Тристан повредил скафандр, разгерметизация, тяжелейшее отравление атмосферными газами… это неудивительно, от катера вообще почти ничего не осталось и… - он оборвал себя на полуслове. – Беркута нигде нет.
Алексеев снова вскочил, глаза его округлились.
- Он жив, я знаю, ищите, Александр Григорьевич! Это железный человек… он не мог просто так взять и погибнуть. Ищите, умоляю вас!
- Мы делаем все возможное.
- Так делайте и невозможное, черт вас дери! – взорвался Алексеев.
- Мы делаем все возможное, - устало повторил Титов. – И не кричите на меня. Капитан пока еще я, а Беркут мой штурман. Как вы полагаете, кто больше беспокоится?
Он поднялся и пошел к выходу.
- Простите меня, Александр Григорьевич, - смущенно произнес Алексеев, - я очень нервничаю… Боже мой, Тристан…
Титов молча вышел. В коридоре его нагнал Зарецкий, взял под локоть.
- Я не хотел спрашивать при Николае Петровиче… Скажите, аппаратура уцелела? Хоть что-нибудь.
Титов в ответ только презрительно фыркнул.
- Да поймите вы, Александр Григорьевич, - всплеснул руками Зарецкий, - там же ценнейшие материалы, снимки, пробы. Ведь ради этих материалов затевалась вся экспедиция, ради них погиб Тристан…
Титов схватил его за грудки и прижал к стене.
- Запомни, господин… ученый, не ради них, а ИЗ-ЗА них, - зловещим шепотом произнес он. - Запомнил? Все твои материалы, вместе с тобой и твоим институтом, не стоят жизни одного Тристана. А если еще и Беркут…
Дверь радиорубки распахнулась, оттуда пулей вылетел взлохмаченный дежурный, крича на ходу: «Медицинский отсек готовьте, мать вашу! Марка нашли!!!»
Капитан отпустил Зарецкого, прислонился спиной к стене, сполз на пол и вымученно улыбнулся:
- Твоя взяла, господин ученый, будут тебе материалы. Что уцелело – достанем.
3.
Марк глотнул воды из стакана. Горло ожгло болью, он крепко зажмурился. В каюту заглянул Сережа Фомин.
- Литвинов! – весело заорал Фомин. – Привет тебе, задница пернатая! Очухался? А Очкарик наш сказал, что еще суток двое в отключке будешь.
Марк улыбнулся и почувствовал, как туго стягивает кожу на лице. Сергей присел на край кровати.
- Ну, как ты, старик?
- Жить буду, - с трудом шевеля распухшим языком, ответил Марк.
- Да-а уж, - улыбнулся Сергей, - еще на пару секунд опоздай мы с Витькой, и Очкарик бы тебя сейчас мумифицировал. Ты чего же, дурень, шлем-то снимал? Я как увидел, все, думаю, хана! Схватил за шлем и обратно напяливаю, а ты лягаться еще вздумал. Хорошо, Витька подоспел, утихомирил. Думаю, вернемся на землю, пойдем с ним в дурдом санитарами. Смешно, ей-богу!.. Правда, нам тогда не до смеху было.
- Спасибо, - прохрипел Марк.
- Спасибом не отделаешься, - еще шире улыбнулся Сергей и вдруг посерьезнел. - А Лешка… Тристан… того…
- Знаю.
- Ну да, конечно… - кивнул Сергей и замолчал.
Тяжелая, вязкая тишина заполнила каюту. Наконец, Сергей поднялся.
- Пойду я. Выздоравливай, старик, мы еще заглянем с Витькой.
- Погоди, - остановил его Марк. – Слушай, когда вы меня нашли… там был мальчик…
Фомин взглянул на него и быстро отвел взгляд.
- Мальчик? Забудь, не было никакого мальчика, - резко сказал он. – Привиделось тебе. Галлюцинация у тебя была, понял? С голодухи. И кислород заканчивался, временное помутнение рассудка…
Сергей махнул рукой и вышел. Сразу же в каюту вошел доктор Волков, на «Титане» его звали просто Очкариком.
- Доброе утро, молодой человек. Как самочувствие? – спросил он. Марк задумчиво кивнул. - Ну, и хорошо. Я ненадолго, принес вам сигареты.
- Разве мне можно курить?
- Вы будете смеяться, мой друг, но это вам сейчас просто необходимо!
4.
- …Грязь одна кругом, надоело. Иной раз оглядишься и на душе мерзко становится. Люди! В кого вы превращаетесь? В животных, в обезьян каких-то. Толька вот, например, зять мой. Леша, я ж его как свои пять пальцев… А, да что там. Отхлестал его давеча по забралу. Настька прибежала вся в слезах. Думаю, побил, что ли, он ее? Нет, гадостей наговорил каких-то, пошлостей. Ну, я решил с ним побеседовать, культурный же человек Толька, умный… Как с цепи сорвался, кричит: «Пошли вы со своими проповедями в…» Да еще и погрубей, кричал. Не выдержал я, Леша, отхлестал по харе. Скотина, сопляк! С дружками своими так разговаривай! Успокоился. Только мрачный стал и до сих пор мрачный ходит.
Литвинов налил водки, звякнул рюмкой о бутылку и выпил.
- А я старею, Лешка, как-никак полтораста лет уже. Сам вижу, что старею, а поделать нельзя ничего. Да и зачем? Что у меня здесь? Одни дети остались, так того только и боюсь – не сегодня-завтра прихватит, обузой бы для них не стать. Уж куда как лучше сразу туда, к тебе…
Литвинов замолчал. Тристан подошел, мягко положил руку ему на плечо. Марк вздрогнул, обернулся. Два немигающих бледно-розовых глаза разглядывали гранитный памятник – космонавта в скафандре.
- А, это ты, Тристан. Вот, погляди… Замечательный был человек. Я тебя в его честь, кстати, назвал.
Тристан улыбнулся, похлопал Литвинова по плечу.
- Идем, Марк, пора.
- Идем, мой мальчик, идем, - Литвинов поднялся, посмотрел на небо. – Тучки что-то наползли, дождик будет… Ну, до свидания, Алексей Анатолич.
Первые капли дождя тяжело шлепнулись на памятник.
- Слушай, Тристан, как ты думаешь, проживу я еще сто лет? – весело спросил Марк.
- Двести! – воскликнул Тристан. – Ты ведь железный человек.
- Язвишь? А я вот вспомню тебе сейчас, как ты, засранец, меня на той планетенке чуть не угробил. Развлекался он, видишь ли!
- Не вспомнишь, у тебя память дырявая.
- Это у меня дырявая? Да я могу любое произведение… Киплинга, скажем, наизусть сейчас рассказать.
- Киплинга любой дурак может. А как та планета называлась, помнишь? А в какой системе? Ты ведь курс прокладывал, штурман!
- Хм… Ладно, уел…
г. Туапсе, 2002г.