Второе письмо с пиратского брига.
Я просидел в каюте всю ночь. Когда стемнело, я не зажигал свечей – мне казалось, их свет может вспугнуть наполнившие каюту дивные образы. Волны подбирались к бортам, и изнутри мне было слышно их движение. Вода играла с обшивкой, словно напоминая о чем-то, словно предлагая помощь. Я долго не мог решиться, но первые солнечные лучи всколыхнули воспоминания и вернули мне смелость. Я взбежал на палубу.
До самого горизонта разлились нежные рассветные краски. Таинственный туман еще не был размыт утренним ветром, и даже лазоревые волны ласкались о борт брига мягко и кротко – в их изогнутые зеркала смотрелось умытое океаном солнце.
- Что же ты, капитан? – шептали волны, - Ты, кого не мог поймать весь королевский флот, ты, капитан, медлишь?
- Медлю? О, нет! Но просто так бросить письмо в воду? – Это было бы неучтиво по отношению к Ее Высочеству…
- Что же? Не помешает освежиться!
- Вы правы, тысячу раз правы! – прошептал, почти воскликнул я и стрелой метнулся в волны.
Я открыл глаза – изумрудные воздушные капли еще повторяли мое движение. Внутри них играли золотые утренние лучи. Тогда я разжал руку – через мгновение граненая ямайская бутылка с письмом уже была на поверхности, и проснувшееся море качало эту драгоценность своими ласковыми ладонями.
Несколько взмахов – и я ухватился за канат, дотянувшись рукой до борта.
На палубе не было ни души. Моя команда, очевидно, не понимала того, что происходило накануне, и потому решала эту загадку не без помощи рома. И сейчас еще снизу доносилось невнятное пение, которого никто, кажется, не слышал: пирата, исполнявшего песню, не перебил ни один пьяный выкрик; ни один сонный голос не пытался подпеть:
Эй, дружище! Смерть кручине!
Пей, приятель, ром до дна –
И на суше, и в пучине
Мы еще хлебнем вина!
Пусть трусливые фрегаты
Ловят штили в паруса –
Мы – корсары, мы – пираты –
Нам помогут небеса!
А уж если разозлятся
На неправедных детей, -
Можем мы и в ад податься,
Чтобы обобрать чертей!
Очевидно, пират хотел укрепить этой песней свой дух, а возможно, пел машинально, в полусне.
Я спустился к себе, никого не потревожив. Мой мокрый камзол был брошен в угол, и вскоре я забылся сном. Волны качали бриг, словно колыбель; в приоткрытую дверь прокрался уже яркий утренний луч. Этот луч был волшебным, потому что тотчас разлился по каюте, в одно мгновение разгладил мою смятую постель и растворил то, что было вокруг.
Я больше не видел стен, над моей головой не было деревянной обшивки, а луч, сделавший меня невесомым и невидимым, разлился в синее чистое небо. Я был уже где-то далеко-далеко, я слышал то, что не мог услышать на корабле – шум прибоя.
Моим глазам открылся чудный пустынный берег. Кроткие изумрудные волны смеялись и играли с белым шелковым песком. Первые, еще не нагретые лучи, просыпались, пронзая искрами прозрачный воздух и встречались с песчинками берега. От этого берег казался мне серебряным. Я невольно закрыл глаза, и тотчас же перед веками закружились краски, как бывает после того, когда посмотришь на солнце. Но вот краски начали какой-то удивительный танец, смешались и приняли нежно-зеленый оттенок.
Не открывая глаз, я вглядывался в то, что видел, и мне почудились строчки, а через мгновение, я уже различал тонкий и легкий свиток светло-зеленой бумаги.
«О, Ваше Высочество!..» - взорвалось в моем сознании: Ваш образ так поглотил мои мысли, что мне казалось, будто я вижу письмо… Я пытался прочесть строки, начертанные рукой Вашего Высочества, но солнце уже взошло над горизонтом – его золотой свет растворял слова, и даже буквы сделались теперь чарующими загадочными знаками. Тогда я догадался, что это нельзя прочесть – это можно только увидеть, и открыл глаза.
Передо мной, по-прежнему, был тот волшебный шелковый берег. В стороне я смутно различил зеленые сверху горные склоны. Их ломаные стены отвесно срывались в море. Где-то вдалеке едва угадывались очертания городских стен, и только то, что было по левую руку от меня, не удавалось рассмотреть достаточно ясно. Я с усилием вглядывался туда, и, должно быть, безудержное желание увидеть здесь Ваше Высочество сделало реальным Ваш образ…
Передо мной возникли Вы, но Вы не видели меня. Впрочем, Вы чувствовали мое присутствие. Я догадался об этом по тому, как осторожно Ваше Высочество посмотрели вправо, словно не желая в эти минуты видеть дорогу, ведущую от этого места к городским стенам.
Словно во сне, я видел, как в Ваших ладонях трепетал синий камень, и сердце мое невольно замирало оттого, что я знал, что вслед за этим произойдет – это был мир, в котором мысли не нарушали истины вещей, а одной лишь силой желания воплощали их в действия!
Вы вошли в лазоревые волны. Ваша тонкая рука коснулась их, и волны отвечали, приветствуя Ваше Высочество. Но вот я увидел, как волны приняли блестящий на солнце предмет… Волшебный мир! Я узнал в этом предмете ямайскую бутылку – и тогда состояние восторженного счастья разлилось вокруг.
Сквозь него я с непонятной тревогой расслышал топот копыт и почти не слышный с берега возглас: «Принцесса! Герцог зовет завтракать!..»
Но я не был до конца уверен в том, что это было в действительности, потому что охватившее меня восторженное счастье светилось и размывало другие образы. Это счастье светилось так ярко, что перед закрытыми глазами поплыли цветные круги…
Яркий солнечный луч разбудил меня, но пробуждение в моей тесной каюте не принесло с собой разочарования. Напротив: состояние тревожного светлого и радостного ожидания влилось в мою душу, и уже бодрый, словно проспал много часов, я в одно мгновение вскочил на ноги.
- Эй, команда! – воскликнул я, взбежав на палубу, - Слушай меня, черти морские!
И когда на этот неожиданный возглас лица всех тех, кто был на палубе, повернулись в мою сторону, я крикнул так:
- Придется вам порыбачить! Сети в воду, разбойники, сети в воду!
- Камбуз, и без того, полон, капитан… - неохотно возразил кок.
- Разве я сказал, что мы будем набивать брюхо?! Вот что мы ищем! - я выхватил из рук боцмана граненую бутылку, поднял и показал команде, - Тысячу пиастров тому, кто первым найдет ее! По местам!
Несколько дней наш бриг носился как встревоженная птица – так отражалось на моем корабле мое собственное состояние. Несколько дней команда – столь же неутомимые рыбаки, сколь и бесстрашные корсары – без устали забрасывала сети.
Я приказал отпускать все, что попадалось в них, даже акул. Для моих храбрецов эта игра со свирепыми акулами сделалась новой забавой – они соревновались, кто ловчее ухватит хищника, а самые отчаянные силачи сбрасывали акул в воду, полагаясь лишь на силу собственных рук!..
- Эй, капитан… - отвлек меня голос боцмана, когда в один из дней я, против воли, несколько мгновений наблюдал за игрой, - Не это ли ищешь?
Словно очнувшись, я обернулся, и едва не вскрикнул от радости.
Я схватил драгоценный сосуд, и чтобы не выдать своих чувств, поспешил скрыться на носу брига. Еще мгновение – и ладонь моя держала дивный амулет из синего восхитительного камня… Это не было сном! Целый волшебный мир, подаренный мне Вашим Высочеством, существовал, и я держал в руке его частицу!
- Слушай меня, морские черти! – крикнул я, метнувшись на мостик, - Довольно штилей, довольно скитаний! Мы отправляемся в далекую страну, где нас будут ждать опасности и приключения! Будут, будут еще бури и штормы! Будут фрегаты и пушки! Даже сам Господь не сможет сказать, что ждет нас в этой сказочной стране! Так вперед же, други! Поднять паруса!
Во всех глазах в этот миг вспыхнула уже не жадность и злость, а удаль, а воздух содрогнулся от подхваченных всей командой восторженных возгласов:
- Семь футов тебе, капитан!
P.S. Я твердо решил, что, как только узнаю имя страны Вашего Высочества, то в первом же порту, который будет лежать на нашем пути, я прикажу юнге достать почтовых голубей, и непременно – белых. Я хотел иметь возможность тайно послать Вашему Высочеству голубя…