Письмо с пиратского брига.
Ваше Высочество! Я знаю, Вы, конечно, забыли то синее утро, когда яхта ваша, на моих глазах, вынырнула из рассветного тумана. «Чудо-виденье!» - решил я тогда, ибо давно не видел такого. Давно не встречал я в этих диких южных морях чистых парусов из горного снега, никогда раньше не видал таких линий – яхта ваша касалась волн лишь в насмешку, и даже нет, - не касалась их вовсе! Нет! Это синие ладони моря тянулись к ней, стремясь дотронуться - они хотели ласкать ваш корабль, потому что, как и я, пришли в восторг при виде него. О, счастливицы! Они могли безнаказанно оставлять свой влажный поцелуй, дотягиваясь до обшивки, а потом в благоговенойм восторге уносились назад - и провожали корабль искрящейся на солнце взбалмошной пеной.
Пораженный видением, я замер; стиснул рукой штурвал, ибо в этот час пробуждающегося рассвета сам был на вахте. Паруса полнились ветром где-то за моей спиной, - но мне казалось, их вздохи лишь повторяли удары моего собственного сердца. Теперь я точно знал, для чего лишил себя самых сладких часов сна!.. И тогда, словно в награду, Вы вышли на палубу… Мне показалось, вы появились из тумана, из белого облака, ведь такие видения не могут возникнуть иначе!
Всем телом я подался вперед, так что видел под собой летящую воду. Я проник сквозь остатки тумана взглядом, ведь глаза моряка видят не так, как глаза остальных.
И тогда, как мне показалось, я различил белое платье Вашего Высочества. Снежные паруса… - оно было белее парусов! На мгновение почудилось, будто я слышу Ваши легкие шаги по еще прохладным доскам палубы – палуба ликовала, радуясь, что ее касается ваша туфелька – но это, конечно, был обман: я не мог слышать ничего, кроме гимна, который пел вам утренний ветер.
Вдруг и Вы заметили мою застывшую фигуру. Я представил, как взгляд Вашего Высочества на мгновение задержался на мне, с бесстрашной насмешкой окинул черное знамя на мачте, скользнул по марселю, только недавно пробитому в самой середине ядром фрегата… Да! Мои глаза не обманули меня! Ведь после вы повернулись - и подарили мне улыбку. Вы улыбались! О, Ваше Высочество, право, - это так много для дерзкого пирата-скитальца.
И, наконец, - больше не осталось сомнений, - вы взмахнули мне рукой! Я робко и бережно принял Ваш насмешливый привет и прижал его обеими руками к груди. Выпрямился и замер. И поклонился Вашему Высочеству так, как, я когда-то видел, это делают рыцари. Целое мучительное мгновение я не мог решиться поднять взгляд, а когда нашел в себе силы сделать это, - Ваш тонкий силуэт на белоснежной яхте уже растворялся вдали…
Не проходило дня, чтобы я не стоял подолгу на носу брига. Как странно было мне искать одиночества там, где состояние это и без того щедро разлито до самого горизонта. Только дождись ночи, когда команда погасит огни, - и оно охватит тебя со всех сторон... Звездный купол сольется с морем, так, что граница между ними уже перестает быть видной. И все же, я искал его. Того одиночества, которым делилось со мной море, мне было мало.
Мой бриг, как птица, сложил крылья, и скитался без цели и направления. Я боялся признаться себе, что жду нового синего утра, надеясь, что вот опять разольется туман, такой же, как тогда, и из него появится…
Как часто я представлял с тех пор Ваш волшебный силуэт! Мое воображение рисовало Ваше Высочество то в образе амазонки – вы скакали на белой лошади, и ее грива касалась ваших тонких рук; то на балу в вашем замке - ведь у Вашего Высочества должен быть замок! Мраморные колонны и железные рыцари...
О, Ваше Высочество! Мимо нас, казалось, насмешливо проходили торговые корабли. С их грубых купеческих палуб (теперь любой корабль казался мне грубым) до нас долетали дерзкие крики. Но я велел команде не отвечать. Мы не потопили ни одно из них. Я запретил обращать на них внимание.
Команда моя взбунтовалась. Красные от негодования лица и напряженные от гнева руки – они надвигались на меня, медленно обступали, а за моей спиной оставалась лишь мачта и разрезаемые тугие зеленые волны. Тогда, хватаясь одной рукой за вант, а в другой сжимая шпагу, я вскочил на борт и взмахнул клинком. Это на мгновение задержало бунтовщиков. Я крикнул:
- Молчать, мерзавцы! По местам, или, клянусь, я спрыгну в воду!
Они были удивлены, и именно удивление остановило их:
- Ты не можешь так обойтись с нами…
- Тогда – по местам!
Они отступили. Они не понимали того, что происходило со мной, но их цепкие умы не могли оставить загадку без ответа. Глаза тлели подозрением, и, отступая, они искоса окидывали меня недоверчивыми взглядами. Но на лицах, красных от рома, уже не читался гнев. В глазах двоих самых юных я прочел вопрос, а в остальных – грубое, но искреннее сочувствие. Тогда я спрыгнул на палубу. Старый пират, исправлявший на моем бриге, обязанность боцмана, протянул мне темную бутылку.
- О! Отлично! – воскликнул я, и выдернув пробку, вылил ром за борт.
Все немедленно обратились туда, а глаза, в которых мой нелепый поступок разжег новый гнев, проводили взглядами густую коричневую струю. Им было жаль рома.
Они требовали объяснений, но я ничего не стал говорить! Я только взял драгоценную бутылку (именно ее с моим письмом Ваше Высочество и держит сейчас в руках), но тем, кто смотрел, показалось, что моя ладонь сжимает не ее стеклянное горлышко, а их собственное горло! Я окинул команду тем взглядом, которым рассчитывал заставить их оставаться на месте и укротить свое слепое негодование, и сошел в свою каюту, ни разу не обернувшись.
Притворив за собой дверь, но не запирая ее, я взял в руки перо – в надежде передать хоть сотую часть тех чувств, которые силуэт Принцессы сумел вдохнуть в душу бедного морского скитальца…
***
Предрассветный вздох океана был светел и молчаливо нежен - она, как обычно каждое утро, медленно шла по прохладной кромке между зеленой, безмятежно спящей водой, и сыпучим беспорядком белого шелкового песка. Одно, пожалуй, лишь было не как всегда в это утро - вздрагивающий на легком ветру хрупкий лист бумаги в ее руках, неожиданное и ясное письмо от... Она и не пыталась вспомнить - она видела: громада гордого брига, выскальзывающая из влажной путаницы тумана, одинокий силуэт за штурвалом, облитый новорожденными лучами солнца, гордая осанка...
Письмо норовило выпорхнуть из ее пальцев, как бабочка, пытаясь занять силы у предрассветного ветра...
Дочитав, она коротко вздохнула и мимо воли поглядела на бархатную линию горизонта, где, вспыхнув, ширилась негасимая полоса света: улыбчивое солнце, воздев руки, взлетало над океаном, и с каждой секундой этого величественного действа росла музыка - она прислушалась: и правда, ей почудилась радостная и пьяняще яркая мелодия виолончели...
Она вдруг счастливо рассмеялась, закинув голову, потом сняла с шеи амулет синего аквамарина с начертанной на нем древней руной-оберёгом, улыбнулась солнцу сквозь него - амулет легко скользнул в горлышко темной бутыли, на прощание зазвенев о стенки густого темного стекла - и протянула дар океану, войдя в пробуждающиеся волны.
Одна из них осторожно обняла послание и передала другой, та - дальше...
...А музыка лилась и низвергалась мощными потоками - как золотой дождь, как нежданный праздник, как осиянное таинство - ликующим светом, вычерчивая искрящиеся вихри на прихотливой океанской глади...