Глава 1 Страшно
В конце лета 1942 года Ставрополь охватила тревога. С каждой новой ночью она росла и ширилась. Когда наступали сумерки, люди не зажигали света, со страхом и тоской смотрели на закатывающееся солнце, и когда оно скрывалось в вечерней степи, вешали замки на двери своих квартир и торопливо шли на окраины или прятались во мраке щелей и бомбоубежищ. На рассвете вздыхали с облегчением. Сотни слушателей собирались по утрам на улицах у репродукторов и напряженно, затаив дыхание и, стараясь уловить каждое слово, слушали сводку советского Информбюро. За последний месяц ежедневные сводки были похожи одна на другую. В них много говорилось о том, что части Красной Армии на юге и юго-востоке "несколько отошли назад и заняли новые рубежи".
Город чувствовал приближение фронта. По околицам, преимущественно ночью или рано утром, проходили нестройные колонны оборванных, грязных и измученных бойцов. Они шли только на восток. А впереди них неслись слухи: нелепые и правдоподобные, страшные и успокаивающие... На базарах, улицах, бульварах и в очередях у магазинов говорили громко и открыто, будто бы немцы убивают почти поголовно всех мирных жителей и разрушают города.
Другие слухи передавались шепотом на ухо, с опасливыми взглядами по сторонам. Их приносили в город люди, одетые в потрепанную красноармейскую одежду, именовавшие себя бывшими военнопленными, которых фрицы отпустили домой. Они по секрету рассказывали знакомым, что германец мирное население не трогает, с пленными обращается хорошо, а бомбит лишь те города, которые упорно защищаются советскими войсками.
Прежде всех в Ставрополе приближение фронта почувствовали евреи. Месяца за три, в начале лета, город наводнили эвакуированные из Донбасса, Харькова и Ростовской области. Из каких-то неведомых источников черпали они сведения о приближении немецкой армии, намного опережавшие сводки Информбюро, и сеяли панику среди населения. Коренные жители с изумлением слышали, что фашисты находятся не в сотнях, а лишь в десятках километров от Ставрополя.
Об эвакуации люди узнали неожиданно, спустя несколько дней после того, как она началась. Кто-то из железнодорожных кондукторов под строгим секретом поведал знакомым, будто еще на той неделе на восток было отправлено несколько эшелонов с семьями крайкома партии, НКВД, крайисполкома...
За этой новостью скоро последовала другая. Поздно вечером над городом пролетел самолет со свастикой на борту. Он сбросил одну бомбу на красноармейские казармы и рассеял по улицам листовки. В них было написано:
"Граждане! Завтра военные объекты вашего города будут подвергнуты бомбардировке. Мы не желаем вам зла и поэтому предупреждаем вас: уходите на окраины, не приближайтесь к военным объектам. Мы не хотели бомбить ваш город и предложили советским войскам оставить его без боя. Вместо этого большевистское командование ввело в город новые войска. Город мы возьмем с боем, но вина за напрасно пролитую кровь ляжет на головы большевистских военных руководителей"...
Содержание листовки еще больше всполошило население. И, наконец, в крайкоме партии состоялось большое совещание с участием всего краевого начальства. На нем выступил первый секретарь, который сообщил, что немецкие войска приблизились к городу на расстояние 50 километров и что теперь необходимо начинать эвакуацию в полном объеме. Подробности этого совещания были опубликованы позже в ставропольских газетах, и на это надо сделать скидку. Но все же... Вот что прочитали после прихода германских войск горожане.
Партийный руководитель Ставрополь я предупредил: выехать удастся лишь тем, кто имеет в своем распоряжении автомашины. В централизованном порядке будет вывезен лишь краевой и городской актив. "Во что бы то ни стало, мы должны сохранить наши кадры подчеркнул местный партийный вождь. По его словам, выехать из города на машинах сможет не больше пяти процентов населения, но на конных подводах и пешком необходимо отправить в путь как можно больше народа, ибо жителей в городе оставлять нельзя по той причине, что они в дальнейшем станут сотрудничать с немцами.
Потом слово предоставили начальнику отдела НКВД, он уточнил некоторые детали эвакуации, поведал о планах по организации нескольких крупных партизанских отрядов, куда войдут, прежде всего, коммунисты из числа особо надежных, работники НКВД, милиции, отдельные красноармейцы, осоавиахимовцы, бойцы истребительного батальона. В конце своего выступления главный чекист края сказал такое, что по залу пронесся сдержанный шепот. Мол, завтра постараются эвакуировать из города в северо-западном направлении, то есть навстречу немцам, несколько тысяч рабочих и служащих. Вперемешку с ними будут посланы незначительные красноармейские части, может быть даже с танкетками. Очень даже возможно, что немцы встретят их огнем. Но от этого получится выигрыш во времени для собственной эвакуации. И потом появится шанс еще раз заявить миру о фашистских зверствах...
Получилась ли задуманная операция? В то время трудно было загадывать вперед...
Немецкие самолеты налетели внезапно. Их было около десятка. Затем появились еще столько же. На небольшой высоте летели они над городом. В одно мгновение опустели улицы. Из учреждений и жилых домов выбегали люди. Спрятав голову в плечи, мчались они к щелям и помещениям, предназначенным для защиты от бомб, прижимались к стенам, падали в канавы, устремлялись под деревья. Самолеты кружили над аэродромом, находившимся недалеко от города. Оттуда дважды хлопающими залпами выстрелили пушки и смолкли. Видимо, они сразу были уничтожены. Самолеты с бомбами стали приближаться к центру. Внезапно из-за леса вылетели четыре легких маленьких самолета. Наши летчики стали догонять немецкие самолеты, быстро приблизились к ним, и в небе затрещали пулеметы.
Немцы повернули навстречу, сошлись в воздухе. Один за другим загорелись и закувыркались в воздухе два аэроплана, но это были не немецкие, а наши самолеты. Два оставшихся истребителя повернули обратно.
Бомбардировщики сбросили в центре города несколько бомб. Они разрушили здания НКВД, краевого суда, штаба воинской части, гарнизона и красноармейских казарм. Несколько небольших фугасок и зажигалок упали на главной улице. Раздались взрывы и в районе вокзала. Самолеты улетели за город, на юг, туда, где стояли советские войска...
Заговорило радио на улицах. Диктор передавал запоздалое предупреждение: " Товарищи! В городе воздушная тревога"...
Вскоре с окраин снова донеслась частая пулеметная дробь, сменившаяся тяжелым грохотом, от которого задрожала земля. С каждой секундой эти звуки становились слышнее, отчетливее, приближались к городу. С молниеносной быстротой по улицам разнеслось: немецкие танки!..
Город охватила дикая паника.
Поначалу многие захотели как можно быстрее оказаться в безопасном месте, удрать куда-нибудь сломя голову, лишь бы не слышать свистящего воя бомб. А потом, оценив свои возможности, тысячи людей засомневались: стоит ли бежать, куда? Перед их глазами прошли сотни беженцев, не знающих, где приткнуться. А тут, как никак свой дом, крыша над головой. Даст Бог, и беда пройдет стороной.
Были среди оставшихся и такие, кто с нетерпением ожидал немцев, надеясь с их помощью возвратить все отнятое большевиками. Недоброжелателей Советская власть наплодила - хоть отбавляй...
Глава 2 Немцы пришли
Немцы заняли Ставрополь 3 августа 1942 года. В городе установили комендантский час: после 19 часов нельзя было появляться на улице без пропуска. Жителей заставили соблюдать светомаскировку. Им запретили хранить оружие, проводить собрания, распространять листовки, пускать на квартиру людей, не прошедших регистрацию в комендатуре. Не разрешалось пользоваться дорогой, ведущей на аэродром. Нарушение установленных запретов каралось по законам военного времени - вплоть до расстрела.
Военное командование учредило в Ставрополе должность бургомистра, который возглавлял исполнительную местную власть. Горисполком превратился в городскую управу, взяв на себя заботу о налаживании повседневной жизни горожан.
По-новому была организована и власть в прилегающих к Ставрополю селах и станицах. Ставропольский район стал волостью. Крестьяне выбрали из своей среды старост и старшин. Всю работу бывшего аппарата Ставропольского районного земельного отдела (райзо) взял на себя один агроном волостного управления. Финансовую работу на селе вел волостной казначей.
Городская же управа во главе с бургомистром уверенно делала первые шаги по налаживанию жизни в краевом центре на новых несоциалистических принципах. Уже 23 августа новая администрация разработала городской бюджет до конца года. Ориентировочно его доходная часть намечалась в размере 8 800 тысяч рублей. Деньги в казну поступали от продажи бесхозного имущества, от платежей земельной ренты, от налога со строений, патентного сбора, налога с оборота, налога с рабочих и служащих.
Местная власть проявляла умеренность в поборах с горожан и предприятий. Например, налог с рабочих и служащих взимался в размере 10 процентов от заработной платы. Причем, четко оговаривалось, что зарплата должна выплачиваться один раз в месяц - 20 числа. От десятипроцентного налога освобождались те, кто получал меньше 200 рублей в месяц. А для тех, у кого ставка была от 200 до 220 рублей, налог исчислялся таким образом, чтобы работники получали наличными на руки не меньше 200 рублей.
При управе заработали все необходимые службы. В первую очередь два полицейских участка. Один располагался на Главном проспекте, другой на Нестеровской улице. Приступили к своим обязанностям отделы статистики, помощи престарелым и инвалидам, отдел записи нотариальных актов гражданского состояния. Возобновил деятельность сектор зелено-паркового хозяйства, который сразу приступил к ремонту оранжерей на территории парка. Были организованы пожарная команда и похоронное бюро.
В середине августа городской архитектор оповестил предпринимателей о том, что предоставление мест под ларьки, киоски, павильоны осуществляется только по его указанию. Дело в том, что в Ставрополе была разрешена свободная торговля продовольственными и промышленными товарами. Однако местные власти не отказывались от контроля над предпринимательской деятельностью: определяли места торговых точек, следили за единообразием и опрятностью внешнего вида ларьков, устанавливали единый режим работы магазинов с 6 до 18 часов. Оговаривалось, например, что "для торговли с рук различными вещами специально отведена площадь на городском рынке № 3 близ ликероводочного завода. Торговля вещами на остальных двух рынках запрещается".
Администрация неустанно напоминала, что "узаконенными платежными средствами наряду с советскими денежными знаками являются также Германские Государственные кредитные билеты"... что десять советских рублей равны 1 германской марке. За отказ в принятии рублей виновные будут привлекаться к ответственности "как за хозяйственный саботаж".
Управа занялась обеспечением жителей продуктами питания. В первую очередь - хлебом. Вводились карточки. Рабочие и служащие получали их на себя и на иждивенцев через свои предприятия, неработающие - через домовладения и домовладельцев. Население разделили на несколько категорий в зависимости от тяжести выполняемого ими труда. Самыми привилегированными были рабочие военного производства. Им полагалось по два с половиной килограмма хлеба в неделю. Далее шла категория тех, кто занимался "полезной работой". Им причиталось по два килограмма. Неработающие получали по полтора килограмма хлеба. Вовсе не получали карточек люди, связанные с сельскохозяйственным трудом.
14 августа в Пятигорске по радио к жителям обратился комендант хозяйственной части германского командования:
- Мужчины и женщины, - сказал он Немецкие войска, немецкие солдаты вошли в ваш город. Но не врагами вошли мы к вам. Огромные разрушения принес вашей стране коммунизм. Ростов, Минск и многие другие города уничтожены, и народ ввергнут в нищету. Средняя Россия и Север должны были бы тоже голодать, если бы мы, немцы, не помогли этим людям, насколько мы могли это сделать в такой короткий срок. Здесь, в вашем городе, красные разрушили бы и электростанцию, и водопровод, и производства, если бы мы не успели так быстро и так неожиданно войти в город... Наш призыв к вам: работайте честно и добросовестно в городе и деревне...
Очень похожее обращение по радио прозвучало и в краевом центре.
Замерший было, при появлении немецких и румынских частей, город удивительно быстро стал оживать. И этому мало препятствовали ограничения военного времени. Уже через неделю после прихода немцев вышла газета "Ставропольское слово". В 12 номере за 21 августа редакция сообщала: "Ограниченный запас бумаги не позволяет выпускать ежедневную четырехстраничную газету впредь до установления прочной связи с другими областями России, освобожденными от большевиков. Поэтому газета "Ставропольское слово" будет выходить по воскресеньям, средам и пятницам в объеме четырех страниц"...
Газетная хроника, словно городская летопись, фиксирует подробности пробуждения деловой активности в Ставрополе в конце лета начале осени 1942 года.
х х х
Городская управа утвердила герб Ставрополя. Он представляет собой щит с изображением крепости, стоящей на скале. Над нею крест, бока и нижняя часть щита обрамлены двумя перевязанными лентой дубовыми ветвями.
х х х
При отделе наук и искусства организована городская филармония. Руководит ею С. К. Иванов. Филармония уже дала два концерта для германских солдат.
х х х
Возобновил свою работу городской ломбард на Главном проспекте, 48. За несколько дней горожанам выдано 2 830 рублей. В ломбарде имеются невостребованные клиентами вещи на 4 300 рублей...
х х х
С 15 августа начала работу столовая на улице Горького, 53, открытая М. М. Криволаповым и А. А. Кеворковым. За четыре дня она отпустила свыше 600 блюд.
х х х
Сегодня в помещении кинотеатра бывший "Октябрь" демонстрируется художественный германский фильм для граждан г. Ставрополя "Только ложь" и боевой журнал № 30. В фойе играет салонный оркестр.
х х х
С 21 августа возобновляют работу детские ясли № 1 и № 3. Дети сюда принимаются ежедневно.
х х х
Кавказскую шашлычную открыл Ф. П. Бредихин на Главном проспекте, 50.
х х х
По улице Горького открылась гостиница. В первые дни только ее общежитием обслужено 80 человек.
х х х
Городское бюро труда взяло на учет 773 граждан, желающих получить работу. Из них 105 человек уже работают. В бюро труда от предпринимателей поступают много заявок с требованием таких рабочих, как столяры, стекольщики, возчики и т.д.
х х х
Организован городской духовой оркестр под управлением Козлова.
х х х
В ближайшие дни возобновляются занятия в музыкальном училище.
х х х
Завтра открываются аудитории первого высшего учебного заведения Северного Кавказа - Ставропольского сельскохозяйственного института... Большим событием в жизни института стало посещение его группой германских ученых. Впервые работники института узнали о существовании в Германии новой тонкорунной породы овец. В свою очередь германские ученые живо заинтересовались выведенной на Кавказе новой породой овцы - помесью вюртембергской и горской пород.
х х х
На курсах немецкого языка в Ставрополе сейчас учатся 1 400 человек. Трехмесячные курсы работают в пять смен.
х х х
Выдано первое разрешение на постройку небольшой водяной мельницы на реке Ташле...
У городской управы хватало времени решать не только сложные экономические и коммунальные проблемы. Власти усердно взялись переименовывать улицы с большевистскими названиями. Ничего подобострастно немецкого в новых наименованиях не было. Улица Молотова стала Невинномысской, 8 марта - Шипкинской, Тельмана - Черкесской, Красноармейская - Мойкой, Партизанская - Фабричной, улица Комсомольская - улицей 3-его августа, площадь Орджоникидзе - Ярмарочной, Партизанская - Пушкинской...
Глава 3 "Новый порядок"
"Новый порядок" быстро вступал в свои права. Немцы пришли в разгар уборочной страды. Когда Красная Армия отступала, колхозники бросили убирать хлеб и занялись дележом колхозного имущества. Но вскоре последовал строгий приказ: в трехдневный срок все возвратить на место.
В газете появились объявления такого рода. "Химбакинститут просит учреждения и граждан г. Ставрополя, к которым приблудились лошади, принадлежащие Химбакинституту, имеющие тавро на правой задней ноге, возвратить институту по адресу Европейский переулок, 7". Но гораздо убедительнее звучал приказ: " Граждане и организации, имеющие у себя крупный рогатый скот, лошадей, овец, коз и свиней, принадлежавших бывшим конторам или совхозам системы "Заготскот", а также пригульных, бесхозных - должны сдать в соответствующие базы "Заготскот" к 1 сентября 1942 г... Не сдавшие будут рассматриваться как грабители и расстреливаться"...
Угрозы подействовали и вскоре колхозы, совхозы, сельскохозяйственные предприятия вновь приступили к уборочным работам. Городское население также привлекалось на помощь селу. Но это была не "шефская" помощь, оказывалась она не в принудительном порядке. Городская управа объявила набор мужчин и женщин от 16 до 55 лет. Гарантировала оплату (1 рубль час), бесплатное питание в течение дня. Всем участвующим выдавалось, также бесплатно, пять процентов собранной продукции (зерна). Проезд к месту работы, а также доставка продуктов обеспечивалась властями. Срок работы - месяц. Рабочим предоставили жилье, но люди должны были брать с собой постельные принадлежности.
Новые власти совместно с военным командованием старались материально заинтересовать в результатах труда и колхозников. Принимавшие участие в уборке овса, ячменя, проса и гречихи, надеялись получить натуроплатой 1/4 часть зерна и соломы, пшеницы - 1/5, кукурузы - 1/8, подсолнечника, фасоли, гороха - 1/6, картофеля - 1/6, свеклы, моркови, пастернака, петрушки -1/6, тыквы, кабачков, арбузов, дынь - 1/12, помидоров - 1/12, винограда - 1/10.
В целом колхозам и совхозам предоставлялось до 40 процентов от собранного урожая. Остальной урожай они обязаны были отправить на прокорм немецких войск и городского населения.
Старания властей увенчались успехом. Если к 1 августа, то есть за полтора месяца уборочной страды, по краю было скошено только 43 процента хлебных культур, то 15 сентября уборка хлеба была уже закончена, и широко развернулась ручная уборка подсолнечника.
Выращенный урожай на огородах и полученные сельхозпродукты в качестве натуроплаты селяне повезли на продажу в город. Обозреватель газеты "Ставропольское слово размышлял: "Если сравнивать положение на рынке в первые дни освобождения города от большевиков с нынешним положением, то можно отметить, что подвоз продуктов увеличился. Но цены несколько поднялись. Наметилась какая-то нездоровая тенденция и стремление к искусственному вздуванию цен. Для дальнейшего понижения цен на рынке необходимо увеличить подвоз продуктов из села, чему бы помогло введение утреннего пригородного поезда"...
Тогдашние власти не торопились разгонять колхозы и совхозы. В Пятигорске в связи с этим произошел такой случай. В земельный отдел городского управления поступили несколько заявлений от горожан и жителей пригорода с просьбой разрешить им использовать сады, огороды, дома и сельхозпредприятия, которые когда-то находились в их единоличном пользовании, а затем в недобрую годину коллективизации отобрали и передали в распоряжение совхозов, колхозов, артелей. Заявления сопровождались указаниями на то, что бывшее имущество расхищается, портится или всевозможным способом укрывается "во временное пользование" разными гражданами, "обладающими цепкими руками, бесцеремонностью и бессовестностью". Авторам заявлений разъяснили, что колхозы и совхозы временно сохраняются для сбора урожая. А что касается их имущества, то оно будет со временем возвращено бывшим хозяевам. В данный момент можно забрать обобщенные дома, огороды. Земельный же вопрос будет решен несколько позже.
И вскоре крестьяне узнали, что к весне 1943 года колхозы и совхозы необходимо "реконструировать" в так называемые земледельческие товарищества. "Это явится главным этапом на пути к выделению земли единоличным земледельческим усадьбам, право на которые имеют все, кто даст гарантию, что будет трудолюбиво обрабатывать землю". Право имеют и те, кто выселен большевиками за пределы края или их потомки.
Размеры наделов предполагались от 5 до 15 гектаров. Это должно было зависеть от количества трудоспособных лиц в семье. Но выделение участков не должно проводиться по едокам, как это было в царской России...
Рыночные реформы военного периода коснулись и остальных отраслей экономики Ставрополь я. Вот как писал об этом обозреватель "Ставропольского слова": "Нет больше мышиной возни с планами, лимитами, контрольными цифрами и прочими краеугольными "камнями" большевистского планирования. Теперь предприятие имеет дело с определенным заказом, и само решает, как наиболее целесообразно его выполнять... Формы учета и отчетности в сравнении с прежними правилами резко сокращены и упрощены, что позволило сократить счетный персонал"...
Ставропольская промышленность сравнительно благополучно пережила отступление советских войск и приход немецкой армии. Некоторые заводы на два-три дня приостановили свое производство, иные работали замедленными темпами. Маслозавод, взорванный отступавшими большевиками, прекратил свою работу надолго.
Ставропольская газета внимательно следила за производственными делами: "Хлебный завод работает полным ходом. Специально выпускаемый хлеб и белые пироги для населения выпекаются хлебным заводом № 2 и булочной № 3. Химкомбинат при некотором переоборудовании, переключении электроэнергии на переменный ток и получении трех грузовых машин трехтонок в сентябре сможет регулярно выпускать 600 килограммов растительного масла и 1 300 килограммов зеленого мыла в сутки. Мясокомбинат, за исключением отдельных зданий и одного вспомогательного цеха начал свою работу... До 10 000 голов овец и более 1 500 голов крупного рогатого скота было угнано из города... Но постепенно мясокомбинат собирает скот и пригоняет его обратно. Возвращено уже более 1000 овец и 20 голов крупного рогатого скота... Работает кожзавод. В основном готова к пуску прядильная фабрика. Подготовлен к сдаче в эксплуатацию чугунно-литейный завод (бывший "Красный металлист").
Это сообщение публиковалось в середине августа. А в начале сентября газета написала: "В городе учтено 61 предприятие. Почти все за исключением кирпичного завода и маслозавода возобновили свою работу. Значительно расширен выпуск мыла. До 3 августа оно в городе почти не вырабатывалось из-за недостатка каустической соды. Теперь же, благодаря использованию всех городских ресурсов, удалось выработать за три недели около шести тонн. Для расширения производства пуговиц используются пластинки с записанными на них речами и докладами Сталина... Таких примеров использования городских ресурсов немало"...
В этом же номере газеты сообщалось о том, как хорошо трудятся рабочие станкостроительного завода "Металлист". Германское командование оказало ему всемерную помощь. Сюда привезли новейшие станки и электрооборудование, которое позволило повысить производительную культуру предприятия.
Период оккупации стал раздольем и для кустарной промышленности Ставрополья. Уже 16 сентября в краевом центре зарегистрировали 421 кустаря из 42 профессий. А, например, в селе Петровском (ныне г. Светлоград) в октябре открыли свыше 40 разных частных мастерских. Валовая выработка этих производств неуклонно росла. В августе она составляла один миллион рублей, а в сентябре 2,5 миллиона. Средняя выработка одного рабочего в частных промышленных предприятиях составляла в августе 250 рублей, в сентябре - 400.
Глава 4 "Ставропольское слово" Бориса Ширяева"
Это было самостоятельное русское издание, редактируемое бывшим преподавателем истории русской литературы Ставропольского педагогического института Борисом Ширяевым.
Тираж газеты рос день ото дня. Из городской она быстро доросла до краевой. В ноябре из Ставрополя ежедневно по железной дороге выезжали специальные обменщики, от которых на местах - в 24 сельских районах - получали на станциях газеты и другую литературу. Тогда же в городе был проведен первый опыт приема подписки от предприятий и учреждений. Кроме того, с содержанием "Ставропольского слова" можно было познакомиться на 22 уличных витринах города. А в декабре газету стали распространять по всему северокавказскому региону. В связи с чем пришлось менять название. И "Ставропольское слово" превратилось в "Утро Кавказа".
Что касается идеологической позиции газеты, то ... Почти в каждом номере появлялись статьи, разоблачающие большевистский режим и его лидеров. Слово предоставлялось тем, кого раскулачили, кого расказачивали, кто побывал в лагерях за неосторожно сказанное слово.
Старый грузчик Молчанов поведал землякам через газету:
- В час ночи 29 мая меня арестовали, обвинили по 58 статье УК и посадили во внутреннюю тюрьму НКВД. Через четыре дня вызывают на допрос:
- Признавайся, как ты ругал правительство, Сталина и Ленина и ждал немцев? Что говорил про евреев и коммунистов?
- Я отказывался отвечать. Меня стали пытать: били ногами, пряжкой от пояса. Из других комнат раздавались крики и стоны избиваемых заключенных.
Бросив пряжку, чекист прочел бумажку-донос на меня. В нем было сказано все, что я говорил и делал. Я молчал. Он меня продержал с 12 часов ночи до 4 часов утра... Кормили нас в тюрьме очень плохо: мы были не полуголодные, а голодные. Через день меня снова вызвали и опять продержали до утра. Так повторялось много раз.
Донос на меня, на соседа и на своего мужа сделала Кульгина, жившая по 6-му Евдокимовскому переулку, 6. Теперь она скрывается.
1 августа нас, всех заключенных, человек около 1 500, вывели во двор, где держали в зловонной яме, избивали и беспрерывно угрожали расстрелом. Из нас отобрали 32 инвалида, а остальных угнали этапом с конвоирами. В числе 32 оставили и меня. Трех из нас выпустили, расстрелять не успели, наверное. Я успел убежать по руслу ручья на Мамайку.
Конвоир, сопровождавший нас, Н. В. Скоморохов, вернулся в Ставрополь и скрывается. Второй конвоир Григорий Беляев тоже вернулся. Я у него спросил, где мой сын, которого тоже забрали вместе со мной и угнали этапом? Он ответил:
- Ты сам знаешь... убили!
Рядом с этой заметкой в газете помещена фотография. Под нею подпись: "Так чекисты мучили людей. Снимок изображает "стойку" - одну из самых страшных пыток, широко применявшуюся в НКВД. В специально приспособленном ящике людей заставляли стоять по 10-15 суток".
Из номера в номер газета публиковала материалы, перепечатанные из недавно вышедших тогда на Западе книг "Россия в концлагере" И. Солоневича, "Судьбы людские в подвалах ГПУ" К. И. Альбрехта. Читатели "Ставропольского слова могли почерпнуть немало откровений из передовых статей и фельетонов. Названия их говорят сами за себя - "Сталин - убийца своей жены", "Кремлевские тайны" (о самоубийстве Томского, об убийстве Кирова и других большевистских вождей).
Немало рассказывала газета и о преступлениях большевиков, совершенных уже во время отступления. "Убегая из Ставрополя, - пишет один из корреспондентов, - они подожгли склады с зерном. На складе близ железной дороги хранилось 3 000 тонн зерна, а на городском складе на Ярмарочной площади - 1 800 тонн. Рабочим этих хранилищ чудом удалось спасти от огня 2 000 тонн хлеба.
Заметка "В городе Эльбрусе". Так при оккупации называли город Микоян-Шахар (ныне Черкесск). "...В ночь убежали из города местные власти. Перед уходом они взорвали хлебокомбинат, уничтожив запасы муки и выпеченного хлеба, взорвали городской водопровод, электростанцию, угольные шахты и два моста... Жестоко расправились палачи из НКВД с политзаключенными в местной тюрьме: семь человек они повесили в застенках, много было расстреляно по дороге, когда заключенных погнали по направлению к станице Кардоникской..."
К длинному списку злодеяний тогдашних коммунистов прибавила газета и зверские, как пишет она, злодеяния, совершенные в Нальчике, в Ростове.
Уже при первом уходе из города на Дону, большевики уничтожили продовольственные запасы, не считаясь с тем, что население голодало, варварски сожгли и разрушили много зданий, дико расправились при этом с населением. Но особенно свирепствовали они при возвращении в город, когда германская армия временно его оставила. Начались поголовные аресты и повальные обыски. Достаточным основанием для этого считалось всего лишь пребывание людей в городе при немцах. "На мирных жителей посыпались самые нелепые обвинения, - негодует автор этой заметки, - одни разговаривали с немцами, к другим заходили германские солдаты в дом, у третьих останавливалась во дворе немецкая машина, четвертые свободно ходили по городу"...
Наряду с антикоммунистическими разоблачениями "Ставропольское слово" подогревало антиеврейские настроения. Газета даже объявила конкурс на лучшую публикацию, "касающуюся деятельности жидов". При этом сообщалось, что десять лучших будут опубликованы на ее страницах, а победителям вручат премии. И вот читатели понесли в редакцию статейки о "жидо-коммунистах", занявших самые теплые места в органах советской власти.
Коммунизм, евреи - все это подавалось в негативном свете. Чему же отдавалось предпочтение?
Издатель и главный редактор "Ставропольского слова" Борис Ширяев накануне прихода немцев работал преподавателем истории русской литературы. Это был человек, сформировавшийся в дореволюционное время. Судя по всему, до 1917 года он окончил императорский университет, а во время Гражданской войны воевал в "белой армии", за что и был посажен в Соловецкий лагерь особого назначения в середине 20-х годов, где провел около десяти лет.
В 1991 году журнал "Наш современник" опубликовал его документальный роман "Неугасимая лампада", в конце которого стоит подпись о том, что автор начал работать над ним в середине 20-х, а завершил в эмиграции на острове Капри в 1950 году, куда подался вслед за немецкой армией. Рецензенты отмечали, что "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына - одно из главных произведений ХХ века, имевшее мощное значение на современников, но Солженицын и Ширяев находятся, словно на двух чашах одних весов, и - уравновешиваются. Солженицын в "Архипелаге" только обличает. Ширяев в "Неугасимой лампаде" пытается осмыслить, найти Божий промысел, заглянуть в души: а что там происходило во время гулаговских испытаний людей? Гибель или обновление?
В книге Ширяева сделана первая попытка показать, как через тяжелые испытания происходит очищение человека, когда даже преступники в какие-то моменты осознают свои пороки, обнаруживают страшную пропасть под своими ногами. Ширяев пытается найти и находит даже в душах чекистов зачатки человеческого, не утерянного еще.
В последней главе своей книги Борис Ширяев признается, что сначала пытался писать о слезах и крови, страданиях и смерти. Только о них. Но годы шли, он снова всмотрелся в ушедшее и теми же глазами увидел иное. "Стоны родили звоны. Страдания - подвиг. Временное сменилось Вечным".
Преподавая в Ставропольском педагогическом институте, Борис Ширяев пришел к выводу о том, что свободная человеческая мысль в советском образовании была подменена обязательной, преподанной лектору свыше, ложью. Самое честное, что мог делать советский лектор, - четко и сухо излагать допущенные цензурой факты. О прочем - молчание.
За годы войны, - вспоминал Ширяев,- в программу выпускного класса десятилетки и педагогического училища включили роман Льва Толстого "Война и мир". Не подлежавшая оглашению инструкция требовала "заострить внимание учащихся на проявлениях героизма и патриотизма офицеров и солдат". Образ русского офицера впервые в советской школе получил право на положительную оценку. Ширяев вспоминал, что у профессоров и преподавателей развязались руки и языки. И не только у них, но и студенты заговорили своими, а не казенно-рецептурными словами.
"Война и мир" открыла советскому студенчеству новый мир. До того это исключительное произведение Толстого читали немногие, и вряд ли сам Лев Николаевич мог предположить, что его эпопея-хроника станет в грядущих годах подлинной бомбой революции воспрянувшего духа в умах и сердцах русской молодежи.
...Синее, беспредельное небо над Аустерлицким полем открылось тем, кто видел в нем до того лишь советскую муть и копоть пятилеток. Нежным цветением отнятой у весны черемухи дохнул первый поцелуй Наташи... Непонятное, еще не осознанное, но влекущее, торжественное таинство духовного преображения призывало к себе со смертного одра князя Андрея...
Окончив чтение и разбор "Войны и мира", Ширяев задал контрольную тему: юношам - "Формы героизма по "Войне и миру", девушкам - "Формы любви по "Войне и миру". Сначала студенты были озадачены, даже ошеломлены необычной для советской школы, еще недавно немыслимой "постановкой вопроса. Потом, проверяя тетради, Борис Ширяев впервые за подсоветское время услышал подлинные, звонкие, смелые и радостные голоса юности, прочел слова, найденные в сердцах, а не в передовицах "Комсомольской правды".
"Вскоре я услышал их снова, - пишет он в "Неугасимой лампаде". - Началась война, пришли немцы. Институт был закрыт. Я выпускал и редактировал первую и самую крупную из выходивших на Северном Кавказе свободных русских газет, (цензура немцев касалась лишь военного материала). Бывшие студенты быстро нашли дорогу в редакцию. Статей приносили мало, но много писем, вопросов, требований... И, конечно, стихов.
Маски спали. Чары оборотня на короткий, только пятимесячный срок, потеряли силу для нашего города. В наскоро оборудованных церквах говели, каялись, исповедовались и причащались. В редакцию несли письма. В большинстве спрашивали, в некоторых даже исповедовались. Иногда не желали показывать свои лица, приносили, оставляли у входа и скрывались.
Требовали ответов на самые разнообразные вопросы, начиная от бытия Божия и, кончая правилами хорошего тона ("стыдно ведь перед немцами, а мы не знаем"). Во многом и каялись. Чаще всего в грехе вынужденной лжи и другим и себе самому.
... В южном городе, где я жил ко времени прихода немцев, осталась только одна церковь, кладбищенская, за полотном железной дороги. В нее приходили лишь те, кому или нечего уже было терять, или по возрасту ничего не угрожало.
В течение первых двух недель по приходе немцев в городе открылось четыре церкви. К концу месяца во вновь образовавшейся епархии было уже 16 церковных общин. Образовывались и еще, но не хватало священников. Резерв их, таившийся за бухгалтерскими конторками, у прилавков хлебных ларьков и даже в ассенизационном обозе, был исчерпан.
Все эти приходы возникали "снизу": собиралась группа верующих, искали и находили священника, очищали обращенный в склад или клуб храм, украшали его сохраненными на чердаках и в подвалах иконами, освящали, подбирали хор... Прежних полуразрушенных церквей тоже не хватало. Приспосабливали под храмы опустевшие клубы и залы учреждений.
Репортеры нашей молодой газеты бывали на службах и давали о них заметки и очерки. В них единогласно отмечался наплыв молодежи. В общинах накоплялись полярности - старость и юность, средний возраст составлял меньшинство.
Что влекло молодежь в церковь, установить более чем трудно. Это был сложный комплекс чувств, в котором было и стремление к запретному прежде, было неизжитой национально-религиозное глубокое чувство, была и жажда подняться над уровнем повседневности - устремление духа ввысь, но было и простое любопытство, была потребность в необходимых человеку зрелищности и музыке.
Молодежь охотно шла в хоры и прилежно училась церковным напевам и их словам. Ушедшие из жизни поэты псалмопевцы, творцы проникновенных молитв и боговдохновенных слов оживали.
Скоро в новых общинах начались крещения взрослых. Сначала крестились одиночки, потом группами. В большинстве это были девушки. Среди них нередко бывшие комсомолки. Некоторых я знал поверхностно, по институту, одну из них ближе. Ее звали Таней К.
Семья Тани не была религиозной, и она, родившаяся в годы НЭПа, никогда за всю свою двадцатилетнюю жизнь не была в церкви. О Боге дома не говорили ни "за" ни "против". Представление о Творце мира и человека, вернее, лишь мысли о Нем, пришли к Тане из прочитанных ею книг, наиболее ярко со страниц Тургенева.
- Почему Лиза Калитина в монастырь пошла? - остановила она меня, догнав в коридоре после лекции. - Именно в монастырь, а не за границу куда-нибудь уехала или в Москву?
- По понятиям того времени, она совершила грех, и пошла его искупить, - ответил я трафаретной фразой.
- Какой же грех? В чем он? И как искупать? Зачем? Что такое искупить? - посыпались на меня ее страстные вопросы. Она говорила быстро и жадно, именно жадно хотела ответов. - Почему вы не сказали об этом на лекции?
... Второй раз я говорил с нею в местном театре на представлении "Гамлета". Спектакль был среднепрофессиональный, сам Гамлет - очень плох, а Офелию играла молодая свежая артистка. Играла трепетно и скромно. Офелия жила.
В одном из последних антрактов Таня подошла ко мне, снова посыпались ее требовательные, упорные "почему". Ее что-то жгло внутри, что-то толкало. Куда? Этого она не знала сама.
- Почему она сошла с ума? Почему потонула? Почему Гамлет не поднял дворцовую революцию? Это было бы легко сделать.
- Ну, уж с этими вопросами вы лучше к Семену Степановичу обращайтесь, - отмахнулся я, назвав имя коллеги, читавшего европейскую литературу. - Он на Шекспире специализировался.
- Обращалась, - ответила Таня уныло, - он нам даже внекурсовой доклад сделал о Гамлете... Только опять ничего не сказал. Эпоха и среда... отмирающий феодализм и наступление торгового капитала... Это мы и без него знали. Но что ж? Ведь не из-за торгового капитала Офелия в реку бросилась? - добавила она с горькой усмешкой.
В комсомоле Таню считали стойкой в отношении комсомольского жупела - "бытового разложения", но склонной к "уклонизму" и даже к "бузе". Поступавшие сверху директивы она встречала или с подлинным энтузиазмом, или с протестом, порою даже нескрываемым. Тогда ее приходилось "уламывать", "дорабатывать" и даже "призывать к порядку" - тяжкий грех для правоверной комсомолки.
... Репортер, делавший очерк о крещении Тани, с ней самой не говорил, а обратил главное внимание на церемонию и людей присутствовавших на ней. О Тане он сказал лишь, что в момент крещения "глаза ее светились, по лицу текли слезы"... Эти слова вряд ли были только риторическим украшением заметки. Я помню синие звезды вопрошающих глаз, устремленных на меня в коридоре института"...
Выпускаемая Борисом Ширяевым газета не страдал излишней религиозностью. Это было в полном смысле светское общественно-политическое информационное издание, в котором религиозные новости занимали определенное место. Скажем, в номере за 23 августа можно прочесть такое сообщение: "Сегодня в 12 часов дня на Ярмарочной площади состоится торжественный молебен по поводу избавления нашего города от 25-летнего ига большевиков".
До прихода немцев церкви уцелели в немногих пунктах: в Пятигорске, Ессентуках, Георгиевске, Буденновске, Невинномысске, Петровском (Светлограде), Благодарном, Новоселицком, Новотроицкой. За короткий срок были восстановлены церкви и молитвенные дома в станицах Темнолесской, Темижбекской, Рождественской, Баклановской, Григорополисской и в селе Донская Балка.
Вот факт, православные румынские офицеры, вместе с немцами оккупировавшие Ставрополь, частенько приходили на помощь братьям по вере. На восстановление Андреевского собора они пожертвовали более четырех тысяч рублей - большие деньги по тем временам. Представитель временного церковного управления в ответ на дар пообещал, что имена жертвователей будут запечатлены на мемориальной доске. Румынскому командованию преподнесли благодарственный адрес в честь короля румынского Михаила Первого и икона Архистратига Михаила. А 15 ноября 1942 года в открытой для богослужения Андреевской церкви представитель румынского командования в Ставрополе вручил настоятелю храма дар румынского патриарха Никодима - ладан с миррою, необходимый для совершения таинства крещения. В ответ румынам преподнесли художественно выполненные серебряные кресты.
30 октября "Ставропольское слово" поведало своим читателям о том, что Ставропольский радиоузел дал первый концерт духовного пения хора, а через день даст еще один большой концерт с участием местных сил и германских артистов.
Глава 5 Казачья доля
"Ставропольское слово" скорее всего, случайно затронуло тему казачества. В одном из номеров редакция поместила небольшую заметку об издевательствах большевиков над казаками. И в редакцию пошли ходоки, посыпались письма с благодарностями от кубанских и терских казаков за то, что вспомнили о них, об их бедах. В последующих номерах появляются уже тематические страницы, отданные этой теме.
Сообщается, что Кубань очень долго сопротивлялась насильственному насаждению социализма. Даже в годы коллективизации Кубань сеяла хлеб только для себя и сохранила 370 000 казачьих хозяйств, упорно отказывавшихся идти в колхозы.
В станицах, занесенных на "черную доску", приказано было прекратить всякую торговлю, закрыть все школы и больницы, досрочно и в ударном порядке взыскать все налоги. На Кубань вызвали войска особого назначения...
Вскоре появился приказ Сталина "признать необходимым, выселить всех жителей станицы Полтавской из пределов края (25 000 человек). 2 января 1933 года выселили 1 500 семей из станицы Медведовской, а 7 и 13 января уничтожили население станиц Урупской и Уманской. С севера, с Урала, из малоземельных районов Ленинградской области Сталин приказал принудительно переселить в опустевшие станицы наиболее покорных бедняков.
Такой обиды казачество никак не могло простить большевикам. И не удивительно, что многие из казаков в период оккупации вошли в состав отдельных военных формирований, действовавших плечом к плечу с немецкими частями. Вот как обращался через газету "Ставропольское слово" к землякам казак станицы Кубанской Н. Герасименко: " Пробил час освобождения кубанского казачества! Все, у кого бьется в жилах казачья кровь, должны совместно с нашими освободителями германцами закончить разгром наших злейших врагов - большевиков". А 13 декабря газета поместила заметку о казаке из станицы Горячеводской, бывшем хорунжем Константине Дмитриевиче Кравченко, который с первых дней освобождения края вступил добровольцем в ряды казачьих частей Германской армии. Он командовал казачьей сотней в четырех боях с "красными". Три боя прошли успешно, его сотня смело крушила врага. Крылатым лозунгом казаков сотни было:
- За каждый год большевистского ига уничтожить хоть по одному большевику.
В четвертом бою Кравченко был ранен и попал на лечение в родную станицу. За подвиги его наградили германским орденом "За храбрость" и нагрудным знаком за ранение.
Уже через месяц после первого номера газета "Ставропольское слово" наладила контакты с другими оккупированными регионами Советского Союза, а также с международными информационными агентствами и предоставляла своим читателям не только местные новости. Формируя информационные выпуски, редакция старалась подробнее сообщить о жизни Берлинской общеказачьей станицы. Оказывается, существовала и такая. 30 октября напечатана заметка о похоронах в Берлине атамана всевеликого войска Донского генерала М. Н. Граббе. Автор публикации поясняет, что умерший - потомок графа П. Х. Граббе, бывшего в 30-х годах прошлого столетия командующим войсками на Кавказе и Черномории. Покойный в 1919 году принимал участие в проходившем в Ставрополе Южно-Русском поместном церковном Соборе.
Глава 6 Обратная сторона луны
Сразу после освобождения Ставропольского края от немецко-фашистских захватчиков в районные комитеты партии и сельские Советы поступило распоряжение: собрать материалы о последствиях оккупации. Составлялись списки расстрелянных, опись утраченного имущества, в произвольной форме люди писали нечто вроде воспоминаний о недавнем пребывании немецких войск на ставропольской земле.
В одной из папок, хранящихся в краевом государственном архиве, я обнаружил сведения о станице Григорополисской, откуда родом, и даже увидел в списках имя родной тетки - в ту пору двадцатилетней вдовы-солдатки с трехлетним сыном на руках. Она первая из нашей семьи возвратилась домой после эвакуации и сообщила в сельский Совет о том, что мы потеряли двух коров. Иные информировали о том, что снаряд попал в хату и разрушил ее, другие ссылались на то, что немецкий обоз забрал два мешка зерна и так далее. Колхозы, совхозы, предприятия отчитывались каждый о своих потерях. Из таких деталей складывалась общая картина ущерба, нанесенного войной.
Что касается человеческих жертв, то, например, в моей родной станице 12 октября 1942 года были арестованы больше 150 человек. Как сообщается в справке, "арест производился полицейскими, которые со списком в руках проводили облаву по квартирам. Всех арестованных сводили в школу... и поместили в небольшую учительскую комнату... Утром на рассвете 13 октября приехал начальник районной полиции Сапунов Петр и атаман станицы Буланкин, проверили документы, после чего всех погрузили в автомашину, вывезли к лесу, к яру, находящемуся на территории колхоза "Правда" - недалеко от недостроенной больницы. Сбрасывали людей в яр предатели, изменники Родины в немецкой форме, а сидевший на обрыве-яру немец, расстреливал из автомата..."
То, что произошло в станице Григорополисской - не единичный факт. Сотни, тысячи советских людей были уничтожены фашистами на ставропольской земле.
Когда изучаешь пофамильные списки погибших, приходишь к выводу, что фашистская машина убийств действовала избирательно.
Вот, к примеру, список людей, расстрелянных в станице Преградной: Поликарпов О. П., ранее работавший в НКВД, Писаренко О. О., ранее директор машинно-тракторной станции, Божко Н. О., ранее работник прокуратуры, Титова К. С., работала народным судьей, Комова А. И., работала председателем сельского Совета, Макаров, ранее работник милиции... Словом, это были представители партийно-хозяйственной элиты советского государства.
Кроме того, под расстрел попадали и редкие в наших краях партизаны, формирования которых также состояли в основном из наиболее преданных партии большевиков людей.
Но приблизительно на 95 процентов в списках уничтоженных людей - это евреи. Кстати, григорополисские мученики тоже принадлежали к этой категории советского населения.
Передо мною акт, составленный 13 января 1943 года сразу же после освобождения города Георгиевска. Его написала чрезвычайная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. В нем сообщается:
"1. Фашистско-немецкие оккупанты, захватив 14 августа 1942 года г. Георгиевск и его район, немедленно приступили к осуществлению своей человеконенавистнической программы по истреблению людей, якобы относящихся к "низшей расе".
25 августа немецкая военная комендатура издала лицемерный приказ, согласно которому еврейское население города, включая грудных детей и глубоких стариков, должно прибыть 27 августа с вещами для отправки в другие места. За неявку приказ угрожал расстрелом.
27 августа у здания комендатуры собралось около 700 человек еврейского населения. Эти несчастные жертвы окружены усиленным конвоем, посажены на 26 грузовых автомашин и 18 пароконных подвод и отвезены в песчаные карьеры в тот же день, где и расстреляны.
Свидетельскими показаниями граждан, живущих в районе песчаных карьеров, установлено, что фашистские людоеды перед расстрелом всячески издевались над своими жертвами. Все обреченные были раздеты, а лучшую одежду и находившиеся при них вещи, забрали себе гитлеровские палачи. Затем отдельные люди, у кого были золотые коронки, были подвержены чудовищному насилию: ударами прикладов немецкие громилы дробили челюсти, чтобы изъять золотую коронку.
После самых утонченных издевательств над своими пленниками немецкие разбойники в форме офицеров и солдат загнали свои жертвы под отвесную северную стену карьера, высотой доходящую до 8-10 метров, и здесь расстреляли всю массу людей автоматическим оружием, после чего подорвали стену и засыпали следы своих зверских преступлений толстым слоем песка и глины".
Все это можно найти в материалах, собранных комиссией после освобождения Ставропольского края от немецких войск. Чего там нет, и о чем обычно умалчивалось в последующие годы, так это разрушения и уничтожение советских людей, совершенных именно большевиками при отступлении. Такого рода факты частично имеются в публикациях газет, выходивших в период оккупации.
Вот в качестве примера сообщение из газеты "Пятигорское эхо" о том, что 5 августа власти города Кисловодска "постыдно удрали, оставив лишь кучку людей для окончательного разрушения и разграбления. 8 и 9 августа большевистские авантюристы взорвали и уничтожили электростанцию, газ-завод, холодильники, водопровод, механический цех и хлебный завод..." Автор одной из заметок того периода под красноречивым названием "После нас хоть потоп", писал: "Удивительно, до какой подлости доходили удиравшие комиссары. Они уничтожали машины, склады с зерном и продуктами питания, целые фабрики и заводы. Сторожа удаляли эти бомбы, спасали, как могли, народное добро"...
Впрочем, большевики никогда не умалчивали о подобной тактике отступления. Наоборот, они ставили себе в заслугу "подвиги", после которых врагу оставлялась "выжженная территория". Только вот окончательный итог ущерба, нанесенного войной, был списан на фашистскую Германию. В ставропольской и пятигорской газетах оккупационного времени выражен иной взгляд на такие действия. Суть его сводится к тому, что большевики оставляли людей в немецкой зоне без возможности зарабатывать кусок хлеба, то есть, бросали его на произвол судьбы. Более того, даже имевшиеся ресурсы и продукты питания также уничтожались отступающими войсками Красной Армии.
Архивные папки с материалами о зверствах фашистов на ставропольской земле только с виду обескураживают обилием свидетельских показаний. По большей части в них подшиты факты, которые трудно квалифицировать именно как зверства.
Читаем: " Когда героическая Красная Армия по стратегическим соображениям должна была оставить Карачай, я по семейным обстоятельствам и служебным обязанностям не эвакуировался и остался здесь, являясь очевидцем чудовищного звериного хозяйствования фашизма в Карачае. Я, как врач и руководитель не мог оставить наших тяжелых раненых красноармейцев, которые не могли быть по состоянию здоровья эвакуированы. Их было до 70 человек. Среди них были несколько средних командиров и один полковник. Создалось для наших раненных такое тяжелое положение, что не было буквально ничего для того, чтобы обслуживать этих тяжелых раненных больных. Немцы отказали как в питании, так и в медикаментах и только после моих мытарств я добился немного перевязочного материала и медикаментов. Достать где-либо продукты питания для больных не было возможности, так как все контролировалось оккупантами, и не разрешали ни одного грамма.
Вспоминаю свою беседу с сельхозкомендантом, к которому я обратился с просьбой разрешить отпустить сколько-нибудь хлеба для наших больных, у которых начали проявляться голодные отеки из-за отсутствия хлеба. На мою просьбу он ответил, что Германия никому не разрешит кушать больше, чем положено по норме. Тогда я отвечаю ему, у наших больных пока нет никакой нормы, кроме голодной. После этой беседы он выставил меня из своего кабинета и пригрозил, что если когда-либо еще обращусь к нему, то он повесит меня на первом же столбе.
Коллектив больницы вместе с оставшимися патриотами города выходили наших раненых бойцов, делясь с ними последним куском хлеба. Мы потеряли из этих тяжелых больных только два человека. Остальные после выздоровления уходили тайно от оккупантов в аулы и там скрывались.
Вспоминается, как отвратительно вели себя некоторые "наши" молодые женщины, устаивая у себя с немецкими фрицами пьяные оргии, дешево отдаваясь им и дешево заражаясь от них венерическими болезнями.
Немецкие оккупанты сейчас же по приходу в Карачай к руководству областью привлекли отъявленных махровых уголовников, бандитов как Байрамуковы, Абайхановы, Лайпановы и другие. Основным содержанием их руководства являлись грабежи вместе с немцами колхозов, населения, государственных учреждений и предприятий, расстрелы мирного населения.
В числе зверски замученных немало замечательных медицинских работников Карачая: Френкман, Шейнман, Фишман и другие"...
Другой документ из материалов о зверствах.
Кинотеатр немцами был превращен в конюшню, там они устроили кормушки, в подоконниках и перилах лож выбивали железные костыли для привязи лошадей, все ценное имущество, киноаппаратуру и запасные части к ней разграбили. Библиотека подверглась полному разорению, все книги были сброшены с полок на пол и по ним топтались грубые сапоги и ботинки немецких оккупантов.
В Доме культуры для своих солдат комендатура устроила кино и молельню (церковь) и вместо того, чтобы привести в порядок это помещение, немецкие вандалы повыбивали в нем окна, разбили все имевшиеся декорации, разворовали стулья для квартир офицеров. Путем насилия и угроз заставили оставшихся работников показывать кинофильмы немецким солдатам и офицерам. Причем, администрирование кино состояло из трех лиц: 1) шеф кино (директор) из офицера или фельдфебеля, 2) помощник шефа - оберефрейтор, 3) контролер за работой кинокамеры и механиком.
Введена была палочная дисциплина. Попробуй кто из работников не выполни распоряжение, как подвергался избиению и оскорблениям: "холоп", "идиот" и так далее.
Обслуживание сеансами солдат проводилось нерегулярно, так как немцы были бессильны против устраиваемых аварий с киноаппаратурой и двигателем.
Нельзя допустить и мысли о том, что немецкие солдаты обслуживались культурно, так как их пребывание в кино получалось скопищем. В зал на 250 мест приводили солдат 400-500 человек. Вечно создавалась давка и пробки в дверях, подчас и мордобой за захват лучших мест. Следы давки и того безобразия, которые творились, остались и по сей день (осадка пола, стен кинокамеры и стен фойе). Сплошь и рядом приходили в кино солдаты пьяные, устраивали скандалы и от выпитого рвали, пачкали и страшно грязнили все помещение. И всю эту грязь приходилось убирать уборщице Грудневой Анне Архиповне.
В очень малом количестве давались сеансы для вольных граждан. Но это было не кинообслуживание, а сплошное издевательство: места не нумеровались, билетов продавали больше, чем мест, рассаживались, где попало. На публику кричали жандармы, фельдфебель и оберефрейтор. Ихняя задача была - больше собрать денег"...
Вот еще один материал, в котором тонко подмечены бытовые черты оккупированного немцами города.
"Как только немцы въехали в город, сразу же пошли выбирать квартиры с хорошими кроватями и где меньше детей. Дом № 6 находится в центре и притом он двухэтажный. Во многих квартирах стали жить немцы. Стали таскать мебель, столы и так далее и устраиваться на длительное проживание.
Свое грязное белье, и притом в большинстве случаев вшивое, они отдавали стирать женщинам, обещая при этом хлеба или мыла. Если кто-либо не соглашался стирать, то просто оставляли в квартире белье и уходили. Под воскресенье всегда они напивались пьяными и, собрав все котелки, ложки, ходили по коридору, орали песни, стучали, чем попало во все двери, переворачивали столы, стулья.
Часто женщины ругались с немцами, так как они ходили по квартирам и обиходные домашние предметы забирали, как-то примуса, ведра, умывальные тазы, забирали также патефоны. Например, у Панковых был взят патефон, пластинки побиты. Сами Панковы были закрыты на в другой комнате".
В с. Малая Кугульта при отступлении под ударами Красной Армии семь гитлеровцев зашли в дом к т. Черновой Марии Петровне, 1907 года рождения, красноармейке, и все семь человек изнасиловали ее...
Там же гитлеровец румын украл на мельнице мешок муки. Заведующий мельницей начал искать муку. Румын заявил, что мука его: как будто он купил ее у ребят Еремина Николая и Чернова Александра. Ребята заявили, что не брали муку. Тогда их отправили в Кугульту в полицию и там выпороли плетками.
Гитлеровцы пороли и издевались над колхозниками и колхозницами села Казинка Савенко И., Савенко А., Боровой П., не указав даже причины издевательств. Над женой командира Красной Армии т. Лебедевой М. И. гитлеровцы глумились. Матвейко Т. Р., секретаря сельского Совета, гитлеровцы пытались изнасиловать, и только энергичный отпор т. Матвейко спас ее от надругательства.
У гр. Якуниной Анны был на квартире фашист, звали его Отто. Это был типичный изверг: за каждую мелочь придирался, устраивал скандалы. Однажды он умывался и на дворе оставил мыло. Оно исчезло. Унесла ли его собака или взял кто-то из чужих детей - хозяйке не удалось выяснить. Когда вечером явился "прекрасный Отто" домой и не обнаружил мыла, тотчас же схватился за оружие и стал грозить, что если мыло не появится через 20-30 минут, то он застрелит хозяйку вместе с детьми. Хозяйка в отчаянии уверяла, что не знает, где мыло, что ни она, ни дети мыла не брали. Тогда фашист сменил гнев на милость, снял пояс и велел матери стегать детей. Мать со скрежетом в зубах взяла пояс, и под диктовку фашиста избила до полусмерти двух малолетних детей, а фашист стоял и улыбался..