ПРИВРАТНИК
эпиграф
«Создание ли проистекает из небытия,
Конец ли - из начала,
Кто знает наверняка?
Единственное, что нам известно - дверь между ними,
которую мы проходим поодиночке.
Первым явился оттуда Сегой, Привратник...»
Урсула Ле Гуин.
Предисловие.
Он, Она, Оно… великое, совершенное, познавшее все, обладавшее всем, могущее все, «Это» двигалось в пространствах и временах своей вселенной. По пути, создавая и разрушая, впитывая и распространяя целые миры и вселенные. «Это» стремилось вперед. Оно достигло совершенства и теперь стремилось дальше. Куда? Не корректный вопрос. Зачем? Не корректный вопрос. Когда? Вопрос, не имеющий смысла. Нет Времени. Нет пространства. «Оно» и есть смысл. Оно стремилось ТУДА, где лежала граница. Это был не придел, но вход. Но не только вход, а и выход тоже. За границы этой бесконечности. Он, Она, Оно должно было познать эту границу, вход, и выход, чтобы преодолеть свое совершенство и выйти за его границы.
Найти границу, когда нет ограниченности. Найти вход, когда нет начал, найти выход когда нет конца. Обозначить смысл совершенства, когда нет смыслов, когда нет языка, слов, понятий. Есть только «ее-его», воля-стремление вперед
, туда к границе, входу и выходу.
И вот когда стремление-воля совпали с представлением, и возник смысл. Впервые в бесконечности возник смысл. То, что существовало. То, что может быть познано. Он, Она, Оно скрутили силы ранее непознанные , не преодоленные, и по этому неимоверно могущественные. «Это» было не называемым. Теперь его нарекали. Ему давали смысл. Ему давали имя. Безнадежно опоздав, «Это» было бессильно остановить данный процесс. Это могло только погрузиться в него и пройти его до конца. Когда смысл был начертан и имя было произнесено «Это» осознало само себя как сущность. Как нечто обладавшее местом быть. Это спросило себя: « Кто я есть?».
Вопрос спровоцировал еще какой то процесс. Это стало входить и выходить одновременно. Выходить из своей бесконечности и входить в другую. Скоро появился смысл слова «Куда». Так возникло пространство. Из него как из причины появилось следствие и смысл слова «Когда». Возникло и стремительно понеслось время. «Это» швыряло, крутило, терзало в потоках чуждых законов, констант, понятий. Новые, не познанные, не обузданные законы проникали в суть «Этого» и стали искать для него форму существования. От невообразимых страданий в сущности «Этого» родился ЗОВ! Он полетел по новой бесконечности как возглас удивления, стон рождения и призыв о помощи одновременно. Зов был услышан. В глубинах бесконечности стало что-то происходить. Проникновение законов в «Это» замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Вокруг «Этого» возникла сфера полной не соприкасаемости законов.
И, наконец, явился «Он». При «Его» появлении «Это» навсегда отреклось от своих представлений о могуществе. По сравнению «Этим» «ОН» был недостижимым. Но сильнее всего «Это» поразило то, что «Он» был всего лишь слугой. Он был конечен, не смотря на свое превосходство. Он подчинялся тому, кого не смогла вместить ни какая бесконечность, тому, кто сам создавал бесконечности и кто мог войти в любую из них, тому, кого невозможно было описать…
«Он» заговорил. Их разговор продолжался миллиарды, миллионы, или единицы измерений, это было не важно и ничего не меняло.
- Ты пришло, - подтвердил «Он».
- Кто я, зачем я, почему, где,…? – спросило, потребовало, удивилось… «Это».
- Узнай! – ответил «Он».
Этот разговор не имел слов, и в принципе не может, и не должен был быть описан. То, что он появился здесь еще одна из случайностей, которыми полон наш мир. Этот разговор в принципе не корректно отражен. В человеческих языках нет слов, понятий, значений, способов, чтобы отразить его содержание, смысл, значение и направление. Но он необходим , хотя бы и в таком извращенном виде. Именно так он и мог быть понять среднестатистическим человеком. Но я боюсь, что память всех людей, когда либо живших на земле не смогла бы просто вместить в себя и доли того содержания, что было в нем. О том, чтобы его понять не может быть и речи. А хватило бы их жизней вместе взятых, чтобы дождаться его окончания, я даже представить себе боюсь.
Но когда разговор был окончен «Это» поняло, что его ожидает, какова цена познания, выхода за границу и было безмерно удивлено. Наверное, таков аналог чувства-мысли-стремления, возникшего в «Этом». Может цена была приемлема, а может, неизбежна, но «Это» пошло дальше в сопровождении «ЕГО»…
Глава 1.
Первые дни….
Молоко… молоко белыми, мягкими ладонями полилось из носика блестящего на солнце ведра, с протяжным вздохом окунулось в темную глубину кувшина. Оно медленно, тягуче протягивало свои руки к нему и не спеша, словно потягиваясь после приятного утреннего сна тянулось к темному, прохладному зеву кувшина. А там, в его глубине, начинало светиться лунным светом отраженного солнца. Вокруг понесся неторопливый, басовитый плеск и парной запах, наполняя мир ощущением реальности происходящего. Молоко поднялось из глубины и легкой пенкой улыбнулось солнцу, а потом, обхватив, словно губами края кувшина перевалилось и потекло по его стенкам снежной лавой. Медленно, тягуче и плавно скатившись по крутым бокам из темной глины , прижалось лицом к янтарному телу досок столешни и кошкой потеревшись о них юркнуло в щель. Словно в задумчивости посмотрев в низ, крупными и тяжелыми каплями ринулось в изумруды травы, навсегда исчезая в их прохладной зелени.
Год и три месяца…
Глаза… улыбающиеся, теплые, счастливые карие глаза. С искорками морщинок в уголках. Они смотрят нежно, и излучают такое тепло… Солнце играет на маленькой капельке пота катящейся по лицу. Что это?
Прямой нос. Широкие скулы и губы. Твердые, уверенные губы расходятся в светящейся счастьем улыбке. Человек улыбается, показывая белые, крупные зубы. Гудит и грохочет своим басом на всю округу. Смотрит, улыбается, смеется. Потом появляются огромные перевитые буграми мышц, руки. Словно ветви огромного дерева тянутся к тебе. Твердые, сильные, но нежные и добрые ладони охватывают тебя всего и поднимают к глазам, которые просто светятся от восторга и нежности. Руки трясут, мурыжат, мотают, прижимают. Хочется схватить человека за его черные волосы, нос, губы, остановить, прижаться к нему. Ощутить его тепло, надежность, непоколебимость.
Вдруг руки поднимают вверх и отталкивают от себя. Дыхание перехватывает. Глаза становятся все дальше, и лучики солнца вздрагивают в глянцевых зрачках. Потом все проваливается, летит , кувыркается и падает. Но огромные ладони приближаются и вновь обхватывают за грудь. Прижимают и возвращают дыхание. И снова все повторяется, раз, другой, третий. Восторг переполняет чашу, стенки лопаются, и его волны рвутся с ревом наружу! Крик! Схлынув вырвавшиеся волны, оставляют ощущение полной свободы, парения, и ты летишь, оглашая мир радостными воплями. Воплями обретенной свободы. Ее столько, что хочется кому-то ее подарить. Там, в низу глаза…
Но в них нет улыбки. Рот искривлен криком, который медленно, как через вату долетает до ушей. Человек с каждой секундой съеживается. Уменьшается. И только страх в его глазах летит вслед за тобой.
Нет! Не надо бояться! Страха нет, есть свобода… И ты пеленаешь свою свободу, чтобы стереть серый налет страха в глазах. Ты комкаешь свой восторг как полотно и засовываешь его как можно глубже, где он покрывается тонкой бахромой изморози. Чтобы вновь заиграла улыбка. Чтобы вновь прижаться к рукам этого человека. Чтобы увидеть, как его губы расходятся, словно облака обнажая белые и крупные зубы…, чтобы не было страха.
9 лет.
Гладь. Тихая, неподвижная гладь лесного озера. Идеально ровная, если бы не ревизионные заплывы жуков водомеров. А в ней, в глади, небо. Розовое, со следами былой лазури и багровыми всполохами заката - небо. Тонкие веточки пара поднимаются от глади и размывают небо. Зелень травы темнеет с каждой минутой и прячется под навесы усталых берез и гордых пихт. Тишина!!!
Вода парным молоком охватывает ступню и пробирается выше. Щекотит пальчиками под коленкой.
Сашка…. Загорелый, угловатый и абсолютно голый, вместе с тобой медленно ступает по песчаному дну. Вода поднимается все выше и выше пока не доходит до бедра. Осмотревшись, как в чужом огороде он с визгом ныряет в самую глубину. Потом глубина принимает и тебя. Обняв, закружив, запутавшись в волосах, она гладит твое тело. Лезет в глаза и в ноздри. Сашка фыркает и расшвыривает водные струи. Оглядевшись, ныряет и пропадает из виду. Вынырнув сзади, завет тебя и мчится, вперед размахивая руками как веслами. Ныряет, всплывает и вновь исчезает под водой. Вода бурлит, кипит вкруг ваших тел, они соприкасаясь расходятся и вода занимает пустоту. Вопли восторга и игривого возмущения разносятся по лесу, распугивая сонных птиц и кузнечиков. Осока на берегу колышется, грозит пальцем, словно соседская старушка. Сашка ныряет и долго не показывается. Справа? Нет, слева! Нет, сзади! Внизу. Сашка обхватывает тебя руками за голые бедра и тянет вниз, вниз, вниз. Вода попадает в нос, в рот, заливает уши, а Сашка все не отпускает.
Ах, так! Ну, что ж мы это тоже умеем! Руки сами тянутся к Сашкиной груди. Сжимаются кольцом и подбородок ложиться на Сашкино плечо. Ты можешь не дышать, совсем не дышать. Тебе не нужен воздух. Вода из носа выльется на берегу. Просто не дышать.
Сашка начинает паниковать. Разжимает объятья, дергается. Начинает барахтаться, сучить руками и ногами. Пытается разорвать твой захват. «Но ты же сам хотел, смотри, значит, я выиграл!» Сашка кричит. В его трахею толчками с бульканьем и хрипом рвется мутная озерная вода. Сердце трепещется в его груди и бьется в твою.
- Как же так. Это же игра… почему ты так быстро сдался? Почему ты уходишь. Это не честно глотать воду!
На поверхности Сашка молчит. Глаза его закрыты и зрачков не видно.
На берегу Сашкино тело становиться тяжелым и неуклюжим. Сердце под твоими руками бьется все медленней, с большими перерывами….
Сердце! Это оно во всем виновато! И еще вода внутри. Слушай меня вода, я тебе говорю! Вон!
Мутная и пенящаяся струя вместе с содержимым желудка Сашки устремляется наружу. Тело переворачивается на бок и изгибается в спазмах. Рука на его холодной и мокрой груди. Глубже! Глубже! Вот оно. Маленькое. Липкое, все дергается, трепещет. Нет, глупенькое, не так! Вспомни, ты же умело! Вспомни. Тук! Тук! Тук! Ну, вспомнило? Но и хорошо. А теперь назад….
Сашке холодно… он весь дрожит и прячет от тебя глаза.
Гладь! Небо гаснет и растворяется в глубине. Где-то там за горизонтом появляется свечение и с тихим шелестом падает в воду. Луна!
Дневник матери.
- Андрей! Ну что стоишь у окна, обед стынет!
Андрей вырос то как. Возмужал. Вот уже и брюки ему шью на выпускной вечер. Плечи то вон, какие статные, костюм, что вчера купили, как влитой сидит. Волосы когда-то почти белые, сейчас стали светло русыми. И в кого такой беляк уродился. Ума не приложу. Отец чернявый… да… чернявый, я каштанка, в родственниках тоже беляков не помню…
Лоб то отцов, да… отцов, а глаза тоже Бог весть чьи. Таких глаз у людей не бывает. Голубые - аж жуть берет. Будто светятся изнутри. У нас точно таких в роду не было. И ни у кого я таких глаз, больше не видела. А нос у Андрея все таки мой. Что бы там не говорила бабка Настя , а нос у него мой. Прямой, ладный красивый нос. Мне он всегда у себя нравился. Смотрюсь, бывало в зеркало. Только носом и любуешься. И чего во мне Пашка нашел… да…
Так, а что мы будем с задним карманом делать? А? На пуговицу его или на клапан. Надо у Андрюши спросить. И губы у него тоже мои. Только потверже, как у отца. Не девичьи как у некоторых, а красивые мужские губы. Ну а подбородок так вообще, копия Павел… да… и скулы Павла. Широкие, мужественные, когда упрямиться так желваки и ходят. Только фигурой Андрюша не в отца пошел. Пашка здоровый был как бык. Ручищи ограменные, как схватит, прижмет…
Да и сам был сбитый как из камня сложенный. Такие тяжести вечно таскал, всегда ему говорила….
Андрей другой… у него фигура тоже сложена, дай Бог каждому, но не такая массивная, а по сравнению с отцом так и вовсе хрупкая. Но в классе он все равно первый, хоть и битым бывал…
Один раз пришел домой, вся рожа в синяках да ссадинах. Я только руками и развела. Но ни разу не поморщился, ни одного хулигана не назвал. Уж я его ломала, ломала. … Только долго сидел и в зеркало на себя смотрел. Шрамов что ли ждал? Да только ни следа не осталось. Я аж сама удивилось А сидел он долго. Думал все о чем-то… Он вообще у меня задумчивый. Правда, не всегда таким был.
Вон как они с Сашкой дружили. Не разлей вода, были. Где только вместе не лазили. Черти! А от озера этого проклятущего, как только мы их с Зиной не отваживали. Все равно туда бегали. И ведь стервецы норовят все вечером купаться сбежать. Когда народу там никого. Один раз так накупались, что пришли все синие как утопленники. Правда, это Сашка синюшный приполз. А Андрей белый просто как мел. Я Сашку даже домой не пустила. Грела да молоком отпаивала... С того времени они просто как пара сапог стали. Куда Андрей, туда и Сашка. Да только потом Зинка с мужем переехали в другой район. Как они прощались с Сашкой, это видеть надо было. Разревелись, обнялись, ужас просто. Как на века прощались. Андрей, вот тоже учудил, бух на колени и ухо к Сашкиной груди прижал. Слушает, как у того сердце бьется. Потом кивнул, вроде как доволен, и тогда только разошлись. Вот… Им тогда лет по десять было.
А задумываться Андрей после смерти Павла стал… Это он его тогда нашел. Если бы я тогда была, а не он рядом может, ему бы и легче было. А так, похоже, Паша у него на руках и умер…
10 лет… Андрей.
Толчок в грудь и в голову. Проснулся, по кончикам пальцев бегут маленькие, но ощутимые иголочки. Тени в углах начинают шептаться и с каждым ударом сердца становятся все темнее и темнее. И наконец вздрагивают и начинают течь, струиться и исчезают за дверью комнаты. Ноги сами спрыгивают с кровати, несут туда, к двери. За которой прыгает, рвется наружу огонек маленькой оплывшей свечки. Прыгают по стенам тени, скребут по потолку когтями. Ждут. На кровати лежит человек… отец.
Его тяжелое и хриплое дыхание с каждой секундой все слабеет и слабеет. По открытым, темным глазам бегут белесые тени бреда, расходясь волнами по лицу. Он не видит тебя. Он не чувствует твоего приближения. Тяжелая, огромная грудная клетка, словно кузнечные мехи перегоняет воздух, с каждым разом все больше и больше сжимаясь в тисках боли. Боль идет изнутри. Там - за ребрами, в сплетении мышц и вен трепещет ослабшая, оборванная и бесполезная теперь полоска плоти. Она, именно она преграждает путь потоку живительной крови. Она ревет потоками боли в этом могучем человеке, она поет ему песню… последнюю песню. Рука на раскаленной, груди. Потом вниз, по пластам мышц по толстым, широким ребрам, за ними в месиво артерий и сосудов. Там, внутри бьющейся плоти лежит причина…
Глаза… рот раскрытый в полукрике, страх…. Отец видит, понимает и … и боится. Медленно качает головой, и переливаются в свете свечи капельки испарины на его лбу.
- Нет? Почему? Но… Страх!? Я могу…
Горячая и тяжелая рука ложиться на плечо. Взгляд устремляется мимо, и губы тихо шепчут…
Тени застывают в своей круговерти и по дому разносится тишина. Медленно, медленно обернуться…
Из приоткрытой двери в комнату вплывает, втекает, вваливается сгусток золотого и алого огня. От него нет света. На оборот тени при его появлении становятся совсем не проницаемыми и обретают глубину. Огонь, переливаясь, меняя формы и расцветки - плывет под потолком и, огибая люстру, приближается к кровати. Рука с плеча перемещается на глаза.
- Не смотри, - шепчут губы. А глаза проясняются окончательно, лицо расслабляется и успокаивается, - не смотри!
Все прекрасно видно и через огромную ладонь на глазах. Пламя становиться жидким и тоненькой струйкой стекает вниз. Только коснувшись его губ вздрагивает, что-то приняв в себя и ты чувствуешь, что начинаешь падать но отворачиваешься…
Глубокий, глубокий выдох, за которым следует тишина… и только потрескивает свеча, горит ровно и прямо как на параде. Рука падает с глаз и повисает… Все!
Мать.
Да после смерти Павла, Андрей сильно изменился…. Стал немного замкнутым. В глазах появилось какое-то выражение, не поймешь, толи он что-то скрывает, толи просто знает больше чем я… загрустил парень. А тут еще Сашка уехал. Так это вообще для него тяжело было. Друзья все-таки. Матери ведь не все расскажешь. А отца нет…
Думала девушку себе найдет. Дружить будет. Да что-то не видно, что бы он сильно дружил. Хотя наверно девушка у него есть, просто скрытничает. Вон Анька как за ним ухлестывает. Да и не только Аня. Девчата хвостиком бегают. Да только Анюта всех обставит. Девка она боевая упрямая, да и в Андрея вцепилась бульдогом. А что, парень он видный, умный, да и от работы никогда не бегал. А что характер у него странный, так женится, и пройдет все. Только боязно мне что-то … слишком уж они разные.
- Андрей! Поди сюда, примерь брюки, - так вроде впору, и сидят отлично, - Андрей, накинь-ка пиджак я на тебя посмотрю еще.
Да все-таки красивый парень… Вот оденется он завтра в этот пиджак, взмахнет полами и улетит вниз, сбегая по лестнице. Только я его и видела…
Анна.
Так ну-ка , посмотрим на себя, что у нас получилось…? Ну! Я тебе скажу ты просто гений Аня! Волосы до плеч, темного каштана. Прическа блеск! Кожа с легким загаром гладкая, упругая. Брови « соболиные» жуть просто… Анька! Андрей будет в отпаде, я тебе гарантирую. Да и ты, сложа руки, не сядешь на выпускном.
А Ксенька стерва все-таки! Был же разговор с ней, не трогать Андрея. Нет, надо ей провожать его до дому. И меня она видела, и знаки мои поняла, ну я ей устрою после выпускного выволочку. Подруга называется! А Андрей, будто не видит что ей надо…
Он вообще ничего не видит! Или претворяется. Весь в себе. А глаза… Я его, когда вижу так мне всегда не по себе. И хочется да боязно!!! А когда в глаза смотришь, так просто холодные волны по спине бегают. Ну конечно так не всегда. Он, в общем-то, общительный и милый со мной. Но вот когда задумается… просто жуть. И о чем он думает… или о ком? Ну, я это узнаю завтра. Наш выпускной будет не только прощанием со школой, но и нашим с Андреем первым вечером, а возможно и ночью…
Ты сомневаешься?! Анюта не дрефь у тебя все получиться. Тебе Андрей нравиться…? очень нравиться, а ты заставишь Андрея обратить на себя внимание. Не ангел же он бесполый! А глаза… так ты узнаешь, о чем он думает и тогда…, тогда Андрей будет моим! В крайнем случае, глаза можно и закрыть.
Андрей – Это
Выгоревшие бревна стены матово теплятся в лучах заката и играют розовыми блестками в бочке с темной водой. А по бревнам, словно по ребрам стелятся тонкие, морщинистые старушечьи руки. Через прозрачную кожу видны ветвистые вены. Руки устали, замерли в поисках покоя, а на кончиках пальцев застыли рубиновые капельки крови. И солнце, поселившись в них, горит кровавым пламенем, высвечивая темные косточки. Калина стоит, прижавшись к бревенчатой стене, словно ища у нее опоры и защиты, гладит морщинистыми руками, и что-то шепчет на ветру. Рубиновые ягоды, ударившись о стену, падают к ее подножию на растерзание птицам и ежам. Солнце медленно опускается за лес, и тот, становится сначала темно-синим, а потом черным и замирает до утра. Темнота с тихим шелестом в кронах выступает из подлеска и медленными легкими шагами идет по поляне. Подойдя к калине у стены, залюбовавшись, на мгновение замирает. Кивнув темной воде в бочке, как давней знакомой, накрывает всех своей волной, гася в них жизнь и даря забвение как блаженство до утра…
Анна – выпускной.
Сегодня мой вечер! Мой и только мой. Я танцую с Андреем, я сижу рядом с ним за столом. Он смотрит на меня и улыбается. Он такой очаровашка, когда улыбнется. Танцевал медленный танец и смотрел на меня. Я прижалась к нему, положила голову ему на грудь и слушала, как он дышит. Андрей явно был возбужден. Я чувствую по его дыханию. Обычно такому легкому, а в этот раз глубокому и прерывистому. Ага, проняло, наконец. А глаза…
Не смотреть… пока, не смотреть. Только когда он улыбается можно. Вот сидит жует салат и говорит о чем-то с Петром Ивановичем. Физрук у нас любит поговорить, когда выпьет. Только темы у него заумные. Как ляпнет, так потом сам неделю думает, если на утро вспомнит. А с Андреем он любит поговорить, только не на трезвую голову. Как-то я до него докопалась почему. Говорит, что на трезвяк он Андрея боится,… толи шутил, толи не понял, о чем я спросила.
Ну, все понеслась. Надо Андрюху выручать. А то весь вечер просидят.
А танцевать Андрей умеет. И где только учился. Или от природы такое у него. А может, я не объективно к нему отношусь. Ну и пусть, он мне нравиться. Ишь, как на меня стал смотреть. Ты пацан смотри, смотри! Нравлюсь? То-то же!
Как приятно когда его рука лежит у меня на поясе. И чего он дурак так высоко ее держит… Ну-ка а если вниз? Эх, Андрюша, Андрюша милый мой родной, как же ты не понимаешь. Все поняли уже, а ты не понимаешь. Ты нужен мне, я хочу быть с тобой и только с тобой. Я хочу тебя Андрей! Я жду от тебя таких простых и избитых слов, ну неужели их так трудно произнести. Ведь мы чувствуем одно и тоже, я же вижу. Мы просто не можем чувствовать по-разному. Я смотрю в твои глаза Андрей, в них нет больше того, что меня так пугало, в них теперь только ты Андрей и ты мой!
Как меняется мир. Цвета перемешиваются, рождаются и исчезают. По телу бегают волны тепла и наслаждения. Или это его руки… ощущение падения, но ни чуточки не страшно. Прохладные простыни холодят спину. Подушка валиться на пол. Волосы липнут ко лбу и его губы, руки у меня на груди… Внутри живота нарастает и ширится теплая волна. Сейчас прорвет плотину, и я закричу, вот увидите, закричу… Его глаза… ярко голубые, словно светятся изнутри, в них … в них столько всего, но от них тепло. А когда смотришь долго, то начинаешь тонуть, погружаться, растворяться в них. Они огромны, их сила не знает предела, в них весь мир… бездна… и если смотреть слишком долго, то начинает казаться…Неееет! Не надо! Нет, только не туда! Хватит! Дальше не хочу, не сейчас…
Теплая рука под головой. Легкое дыхание возле правого уха. Его запах в комнате, и моя рука на его груди. Она сползает все ниже и ниже, возвращается на живот, и я чувствую, как он немного вздрагивает во сне от щекотки. Небо за окном начинает светлеть. А в голове все еще шумит и трезвонит воспоминание о том, что только что произошло. Будто контрастный душ гуляют по телу волны тепла и льдинки мурашек …
Мы вместе проснулись утром на следующий день. Он лежал с растерянной улыбкой и смотрел в потолок. Мне было хорошо рядом с ним. Только в глаза я смотреть не хотела… или боялась,…хотя нет, я точно знала, что смотреть туда больше не могу... боюсь.
И еще. Люстру пришлось выкинуть. Ту самую, на которую он глазел утром. Она оплавилась и превратилась в сосульку из стекла и скопления тонких полосок и шариков железа. Красиво, Андрею очень понравилось, я же видела…но не практично. Надо же какую дрянь могут у нас в стране делать. От простого замыкания - в хлам. И ведь даже пробки не выбило… Ну ничего, мы с Андреем новую купим.
Анна, более года спустя.
- Андрей! Ты слышишь меня? Андрей! Ну, о чем ты опять думаешь а? Меня бесит, когда ты вот так сидишь, уставившись в стену. Нельзя так! И не делай такие глаза, будто ничего не произошло. И не смотри на меня так. Ты знаешь, я не люблю, когда ты на меня смотришь. Ты слышал, что я тебе сейчас сказала?
- Да.
- А тебе, что трудно на меня смотреть, когда я с тобой разговариваю?
- Нет не трудно, но только зачем, ведь я тебя и так прекрасно…
- Да потому, что это нормально смотреть на человека, когда он к тебе обращается.
Меня иногда бесят твои повадки. Ладно, хватит об этом. А то я опять расстроюсь. Так ты слышал, что завтра я еду с Вадимом и Геной в баню. Если ты не слышал, то повторяю. Меня пригласил Вадик Кечин к нему в гости на дачу. У него там бабка живет. Там и в бане попаримся, и пивка попьем. Буду примерно дня через два. Ксеня то же едет. Ты чего опять молчишь?
- Я тебя слушаю.
- Ну, надо же, он меня слушает…
- Не езди с ними.
Повисла пауза. Я была в легком шоке. Ну, наконец-то он понял то, что я ему сказала. Не уж то приревнует. Или ему все до фени?
- Это еще почему? Я что не могу и в бане с друзьями попариться. Ты же пропадаешь где-то каждый вечер. Шаришься по своим пустырям, смотришь Бог весть на что. А мне уж и в бане попариться нельзя?
- Не в этом дело, просто сейчас лучше не ехать. В следующий раз, но не сейчас.
- Это уже интересно! Вы только посмотрите на него. Сейчас нельзя, а потом можно. Нет, я с тобой со смеху подохну.
Блин! Идиот! Умеет же из себя вывести! Я то думала его это заденет, а он «в следующий раз». Дубина скалеросовая! А! Плевать! Сколько можно…
Так ,Аня, успокойся, дыши глубже, и спокойней, спокойней слышишь. В общем-то, он мало, в чем виноват… Просто у вас что-то с ним не ладиться….
Нет! Это у тебя с ним что-то не ладится. Ну не могу я больше так жить. Он вроде бы здесь и в то же время не здесь. В каких облаках он витает? Что значат эти его отсутствующие взгляды. Что это за разговоры на философские темы? Зачем ему знать, что такое жизнь, зачем копаться в душах людей? Ради чего он уходит каждый вечер в лес, чего он там ищет?
А почему ты не идешь с ним…? Не знаю. Не хочу. Что там делать? Да еще и вечером? Комаров кормить? Спросила его однажды, так он мне ответил, я мол « мир слушаю». Придумал же! Мир он слушает. А меня нормально выслушать он не может. Ну, зачем ему все эти тайны? Ради чего он на меня так смотрит. Я уже не выдерживаю его взглядов. .Может я просто устала? Такое говорят, бывает.
Это за шесть месяцев то? Не пори чушь Аня. Просто… просто он тебе не по зубам! Затащить парня в постель не значит залезть к нему в душу…
Я… я просто боюсь туда смотреть. Глаза это зеркало его души, а в них меня не заставишь смотреть ни за какие коврижки. А ты говоришь залезть к нему в душу.
Но ведь было же в начале все нормально. Вспомни эту теплоту в глазах, этот восторг, падение.
Да все я прекрасно помню! И теплота никуда не делась. Я же вижу, я ему не безразлична. Просто я не знаю что дальше за этой теплотой. Я не знаю что у него внутри. О чем он думает, чем он живет, чего он хочет? Что я могу ему дать? А падение… так больше его и не было… он стал сдержанней, холодней, как будто боится меня задавить… И я не могу прошибить эту стену. Да и вся эта история с баней… только чтобы Андрей взбеленился. А он.. ну надо же: «в другой раз а»!
Нет, Вадик меня действительно пригласил…он мне нравиться. Нормальный парень. А главное обычный, простой как пять копеек. И ничего ему не надо по вечерам в лесу. И я знаю, если он меня целует, обнимает,….. Блин! То он со мной и только со мной, а не у черта на куличках. Ну не ужели это так трудно а? Ну, скажите же мне не ужели это так трудно открыть человеку всего себя!
Правда к Андрею это не относится. Я, наверное, сама не хочу смотреть ему в душу. И не знаю я, почему так. Что за нелепый страх? Что за фобия такая с глазами? Мне надоело уже отводить от него взгляд. Да и ему, наверное, не сладко…
А может бросить все к чертовой матери…
- Аня, я поеду с вами.
- То есть как с нами, зачем?
- Так надо. Лучше будет, если я с вами поеду. Ведь вас трое в машине?
- Да, но я не знаю как Вадик…
- А, что Вадик? А Вадик…. С Вадиком все будет нормально, вот увидишь!
Ну, хоть проняло его, наконец, а то я думала ему действительно все равно. А с Вадиком я сама, как ни будь улажу.
Глава 2.
«ЗОВ»
Мир понемногу отпуска его. Медленно, возвращая ему его самого таким, каким он привык себя ощущать. Хотя нет, таким, ему уже никогда не быть. Первое что он ощутил, была вода. Она падала откуда-то сверху на его лицо и текла сплошным потоком за спиной. Потом пришло ощущение пространства. Он лежал, лежал на спине в потоке воды на чем-то твердом и холодном. Тело почти не чувствовало холода мокрой одежды и текущей воды. Оно будто отупело от пережитого, и теперь просто отказалось от всех ощущений. Медленно открыв глаза, он понял, что лежит в старом городском дворике. То, что это двор именно его маленького городка, он не сомневался. Но, где именно он находится, осталось для него загадкой.
Последний приступ «Зова» полностью опустошил его. Переполненный впечатлениями мозг прекратил анализировать происходящее. Чувства застыли на излете и забыли про него. Следующий приступ он может и не пережить... хотя это он говорил себе уже очень давно, точнее после каждого нового зова.
Когда он впервые осознал в себе это? Сейчас и не вспомнить. Только отдельные отрывки из раннего детства всплывают в памяти задавленной пережитым. Сначала ощущение полета, потом тихая гладь черного в вечерних сумерках озера, и еще ощущение бьющегося сердца в руках. Отец… он знал, неведомо, как, но знал о нем если не все то многое. Откуда? Ему так и не удалось спросить у отца. Он ушел. Он сам захотел и ушел…..
Сначала он считал Это своей маленькой тайной. У каждого в его возрасте была тайна, у каждого своя… у него такая. Он выводил Это на прогулку. Забавное сумасшествие…. Но ночью когда меньше людей, когда никто не мог его увидеть в таком состоянии, он пробуждал Это в себе и словно смотрел цветные сны. Одни были интересны для него, некоторые откровенно ужасны, некоторые забавны, но всегда в нем жила жажда к ним. Он впитывал в себя мир, словно новорожденный. И Это служило ему. Однажды он заметил, что, если Это не кормить чужими судьбами, то Оно словно засыпает, но просыпаясь, Оно ударяло его больнее как бы наверстывая упущенное время. Вскоре он понял что именно Это стало определять его жизнь, не прямо но косвенно вмешивалось во все, что он делал. Оно каким-то способом учило его, ставило перед ним вопрос за вопросом, и требовало ответа, строго, иногда даже жестоко. Он смотрел на судьбы мира, в очередной раз пришедшие на «Зов». Он знал, что ничего не может в них изменить, мучился вместе с теми, кто в них жил, умирал, рождался, дышал, любил, ненавидел, спасал, предавал, и в то же время искал ответы. Иногда они приходили, иногда нет, но каждый раз они поражали его и, не вмещаясь в нем, отступали… Куда? Уже спустя довольно большое время он понял, что этот мир зовет его, тихо, но требовательно, а главное он не всегда хотел ему сопротивляться и сам вызвал в себе это ощущение - «Зов». Каждый раз это для него заканчивалось чем-то подобным. Шок, усталость, остаточные явления, которых так боялась Анна... Зря он тогда смотрел в нее, во время Зова… может по этому, все так изменилось между ними? Не поддайся он искушению, не сделай он этого с ней, и не узнал бы все …, может, и теперь было бы все по прежнему.
Нет. Бесполезно обманывать себя. Ты же смотрел ей в душу, видел и чувствовал каждый миг ее жизни, каждый вздох, удар сердца. Для нее ты … юродивый, белая ворона, которую она так и не смогла перекрасить, монстр….
Не обманывай себя, она все равно ушла бы… ну, хотя бы погибнув в той катастрофе, которую ты видел…
Сегодня он впервые применил свою способность … управлять, нет подчинять? Знал он о ней и раньше, но как-то не верил что это возможно, а потом поверил, понял. Он не мог это описать сейчас, возможно потом…. Ну почему он вообще это сделал? Почему? Ради чего он подчинил себе время, заглянул вперед, в будущее? Он ведь мог этого и не делать, теперь он знает, что мог, а тогда не знал. Почему?
А если она выживет в этой аварии? И теперь он знает, что может это изменить… и она сама уйдет от него. . . Все. Хватит.
Пошарив рукой в пространстве, он обнаружил, что лежит у кирпичной стены и, опираясь на нее, встал. Ватные ноги предательски согнулись в коленях, но тут сильные руки подхватили его и прислонили к стене. Перед глазами все еще мелькали цветные всполохи, и сквозь них проступала фигура рослого человека. Кроме роста и поджарой фигуры рассмотреть, что-либо было невозможно в круговерти цветных пятен и темноте старого двора.
- Спасибо….
- Пожалуйста. – Голос низкий и приятный, с легкой хрипотцой. Промелькнуло в нем что-то давно знакомое, но только промелькнуло и ушло, оставив чувство томящей недосказанности.
- Я не знаю что со мной, наверное, просто ударился при падении. Сейчас пройдет.
- Это психическое и сенсорное переутомление. Твоя физиология не справляется с поставленной задачей. Это за ее приделами.
- Не понимаю… кто вы?
- Смотря где и когда.
- Что вы здесь делаете?
- Наблюдаю.
- За кем?
- За тобой.
- Зачем?
- Ответ не однозначен.
- Это как?
- Ты, в своем репертуаре… говоря на человеческом языке - этого тебе не понять.
- Хороший ответ.
- На хороший вопрос.
Повисла тишина. Андрей уже понял, что стоящий перед ним человек, лица которого он так и не увидел, знает о нем гораздо больше его самого. Казалось все ответы, которые он так долго, мучительно и безуспешно искал, воплотились сейчас в этом человеке, но ближе к ним он не стал. Висит груша, да нельзя скушать….
Наконец молчание стало походить на глупость, и Андрей решился.
- И все-таки - кто вы?
- Ты сам знаешь, ответ.
Все, теперь у Андрея сомнений не осталось. Это его он постоянно чувствовал у себя за спиной, это тени его эмоций иногда долетали до него, всегда ошарашивая своей неоднозначностью, многосложностью и не похожестью на человеческие. Это до него он однажды изможденный, ошарашенный, после очередного «Зова», стоя посреди лесной поляны, пытался докричаться своим севшим голосом. Никогда ранее ответа он не получал, только ощущения, странные, не понятные…. Теперь он, почему-то не сомневался, что встреча состоялась.
- Что со мной? Почему со мной происходит такое? Кто сделал это со мной? Вы? Что Вам надо? Чего вы добиваетесь? Я не могу понять, где смысл всего этого? Почему именно я?
На этот раз собеседник улыбнулся. Нет, его лица Андрей по-прежнему не видел, он видел только часть - улыбку.
- Давай начнем с того, что я тут не причем.
- Тогда кто все это делает?
- Ты сам.
- !…?
- И никто более. С тобой не происходит ничего особенного… с моей точки зрения.
- А с моей?
- Ты проникаешь в суть вещей, явлений, людей…. в суть мира.
- Что это значит.
- Странный вопрос… близко по значению понятие «познание» но только приблизительно. В человеческом языке нет более точных определений, чем те которые я тебе дал.
- Еще один хороший ответ.
- Ты все еще хочешь получить однозначные ответы? Ты пока всего лишь человек. Когда ни будь, тебе придется измениться, перестав им быть, ты поймешь, что логика познания мира требует постепенности и продуманности. Можно задать вопрос и не понять ответ. Можно задать вопрос и вообще не получить ответа.
- Хорошо, я понял - как спросил, так и ответили.
- Что-то вроде того. Но иногда что бы понять ответ, нужно самому стать ответом на поставленный вопрос.
- Да. Без бутылки на просекешь.
- Ээээ - что?
- Ээээ… Запутано все как-то. Откуда Вы все это знаете? Если я правильно понял, то уж Вам то все понятно, однако коренного отличия между нами я как-то не уловил…
- ….Ты всерьез считаешь меня человеком?
Свет из нижних окон прожекторами ударил в глаза, а когда они привыкли к свету, Андрей увидел ЕГО. Перед ним стоял человек. Одет он был в широкие темные брюки неопределенного цвета и длиннополую рубаху. Из-за бьющего позади него света не удавалось рассмотреть лицо, и Андрей подошел ближе, подошел и отшатнулся. Лица не было. То есть, было, что угодно, но лицом человека это не являлось. Там где ему полагалось быть, ползли сотни, тысячи неясных язычков темного пламени, теней, намеков на очертания губ, носа, лба. Вместо глаз он увидел скопления мельчайших блесток, а в следующее мгновения понял - это звезды, целые галактики, только маленькие, как игрушечные. И, свет погас.
- То, что ты видел, это не совсем я. Это только часть - то, как ты меня воспринимаешь.
- Часть? С ума сойти, где же все остальное?
- А тебе зачем?
- Точно, совершенно не зачем.
- Делай, что делал. Ты сам знаешь дорогу. Тем более, что выбрал ты ее то же сам.
- Ага. Только я этого что-то не помню.
- Пока не помнишь. Тогда ты был другим.
- Скажи… зачем мне все это, кто я, что я такое?
- Это не просто. Кто-то из людей однажды назвал тебя «Привратником». Это кажется, была женщина. Исходя, из логики самого понятия, ты должен найти ворота, дверь, вход, или выход…
- Что за дверь?
- Когда найдешь - узнаешь.
- Что мне с ней делать?
- Тебе и решать.
Повисла тишина. Вопросов так и не убавилось. Даже наоборот… Единственное, что он узнал, так это свое прозвище, «Привратник». Даже смешно.
- Мне к врачу надо. К психиатру. У меня галлюцинации.
- Вот видишь. Ты шутишь, а значит, быстро восстанавливаешься. Нормальному человеку хватило и нескольких минут, тобою пережитого, чтобы потерять разум. Еще немного, и ты будешь готов.
- К чему?
- К трансформации.
- И что мне теперь делать, к врачу как-то не хочется, и меня бесят все эти трансформации. Кстати, что это значит, в кого мне трансформироваться в такого как ты?
- Нет. Я и сам не знаю, каким ты будешь… Но думаю, от этого многое зависит в мире.
- Многообещающе…, но я не хочу больше. Я устал. С меня хватит. Не хочу! Я всего лишь человек, и им желаю остаться!
- У тебя не получиться…
- Я жить хочу! Понимаешь? Я просто хочу жить, как и должен жить человек! Я нашпигован чужими судьбами по горло, и я хочу сам выбирать собственную! Слышишь?
Андрей кричал. Себе, ему, небу, что лило воду ему за шиворот, миру что, получив свое, молчал…
- Это не надолго.
- Что?
- Тебе не долго осталось.
- Да что, наконец?
- Быть человеком.
- Это почему?
- Я же говорил, твое тело не справляется. Тебе придется измениться. И как говорят люди, послушай хорошего совета. От себя не убежишь. Все будет, так как ты сам захотел.
- Захотел? Когда? Чего я хотел? Что за чушь ты несешь? С меня хватит! Все! Заткнуть уши, спрятать голову в песок, закатать ее в бетон, наконец, но откликаться более на «зов» я не буду. Я пока еще человек и намерен таким оставаться. Слышишь?
Его собеседник, как-то неожиданно пропал из вида. Осталось давно знакомое, тонкое ощущение его присутствия и неопределенность тоже осталась….
- Слышу…. и знаю, что у тебя ничего не выйдет, – метнулось эхо в тесноте каменного мешка…
Город ринулся ему на встречу, и потек, петляя закоулками, бросаясь в глаза всполохами реклам и машинами под ноги, пока он не наткнулся на многолюдную, переполненную машинами и магазинами улицу. Выходить на нее не стал. Просто остановился у какого-то толи бара, толи клуба. Дальше он идти уже не мог просто физически. Ноги не держали. Усталость, накатившись шквалом дождя и холода, окончательно раздавила его. Губы сквозь шум дождя шептали: « Человек. Человек. Человек…. Ко мне идет он – человек.
Анна. Где-то на шоссе, не далеко от Москвы.
Дождь. Надо же, стоило выехать из дома, как дождь пошел. А ведь передавали
вчера, что без осадков. Теперь на улицу не выйдешь. Вадик еще дуется. Попытался мне сцену из-за Андрея устроить. Мол, зачем взяла. А я и сама не знаю зачем. При нем я с Вадимом все равно ничего, а без Вадима мне эта баня как пятая нога собаке. Генка вон рядом с Вадиком сидит и лыбится, на него глядя. Странно все это. И зачем Андрей напросился? Чего хочет?
- Вадик, не гони так! Скользко же!….
«Это» где-то на шоссе не далеко от Москвы.
Машину вдруг как-то странно повело и показалось, что она взлетела над мокрым асфальтом. В стекло ударила вода и ветки. В машине сразу стало темно и невесомо. Медленно, словно в густой патоке, мир за окнами стал вращаться, по переменно показывая то левую, то правую сторону дороги. Потом земля вздыбилась с правого бока, кинулась на дверцы автомобиля. Ударившись в них всем своим телом, отпрянула. Но только на мгновение, чтобы потом снова заплясать когтистыми лапами по крыше, сорвать капот, выбить стекла, засыпав лицо их осколками. Тяжелая и сильная рука легла на затылок, и скомкав прижала голову к коленям. На спину брызнуло что-то горячее и мокрое… это от удара искореженной дверью, как спелый арбуз разлетелась по салону голова Геннадия.
Анна. Там же.
Боже, как больно! Что-то до сих пор давит на голову и шею. Кровь прилила к лицу так, что в глазах только мутные разводы. Господи! Да я же лежу вверх ногами, а на шею, наверное, давит потолок машины. Но как он низко! А что произошло? Где Вадим? Что с Андреем? Гена… Больно то как! Кажется, кто-то тянет меня за плечи. Руки мокрые скользкие хватают за платье, оно трещит, рвется. Волосы прихватил! Так, кажется, я выпадаю из машины. Только ноги еще зажаты между сиденьями. Руки хватают за лодыжки и тянут. Больно! Больно, черт возьми!
В голове проясняется. Это кровь отхлынула, наверное. Только мурашки черные еще кружат перед глазами, тошнит и плывет все, даже очертаний не узнать. Так! Кажется это Андрей. Только почему он весь красный… он сидел прямо за Генкой. Гена… голова как арбуз… А Вадик?
- Что с Вадиком?
- Он еще в машине, его сильно помяло, но он пока жив…
- Вадик! Вадичка! Господи, да что же это, Вадик! Ты слышишь, - Ничего. Тишина в ответ, - Он наверно отключился или…
- Не кричи, я его сейчас вытащу. Ему только живот помяло.
Андрей лезет, куда-то в месиво железа, исчезает там по пояс и появляется, держа Вадима подмышки. Ноги Вадика волочатся по земле.
- Вадик! Вадик! Ответь мне, что с тобой? – Андрей кладет его возле меня, и я хватаю его голову руками и начинаю трясти. Но Вадим не отвечает. Его глаза закатились, и дышит он через раз, с хрипом и бульканьем в районе живота. Живот! У него начинает медленно опухать правая половина живота возле подреберья, и там расплывается розовое, с синим отливом пятно. Да что же это!
- Андрюша! Что с ним скажи, он умирает, да?
- Пусти меня.
Андрей подходит к Вадиму. Берет его голову в руки и смотрит на закатившиеся глаза. Потом просит достать из машины сумкуи кладет ее под голову Вадима. Руки его скользят вниз по груди и останавливаются на животе. Раздается треск. Это рвутся пуговицы на рубашке, и она сползает с Вадима на асфальт…
Андрей и Это. Там же.
Вода крупными каплями стекает с листьев и, падая на землю, мнет узкие ладони травы. Дождь на секунду замирает, и каждая капля начинает светиться знакомым пламенем, золотым с алыми разводами. Тени под деревьями проваливаются и застывают. Огонь, стекая по листьям, собирается на земле и ползет к машине, переливаясь знакомыми узорами золота и крови, тянет свои лепестки к переднему пассажирскому сидению. Касание! Все!
Потом огненный шар, собравшись, поднимается над землей и повисает над головой Вадима. Он замирает как бы в задумчивости. Он сомневается! Пора!
Анна. Москва. «Склиф».
В начале Он смотрел куда-то в лес, потом провел взглядом по земле до груды железа на асфальте. Кинувшись к ней он со скрипом отодрал дверь и выволок тело Гены. На его голову я старалась не смотреть. Бросив тело Гены на асфальт, Андрей сел рядом с Вадимом. В начале у него засветились глаза. Я всегда их боялась. Потом стали гореть огнем руки. Он провел ими по растущей опухали на животе Вадика. Кожа под руками покраснела и стала лопаться. Наконец она разошлась и из раны хлынула дымящаяся темная кровь. Андрей опустил в нее руку, и кровь зашипела на его пальцах. Так продолжалось, пока рука не скрылась в животе Вадима.
Я заорала благим матом. Ноги мои подкосились, и я грохнулась на колени. Руки заскребли по асфальту. Если бы могла я бы зарылась в землю только бы не видеть всего этого…
Андрей и «ЭТО». Там же.
Женский истерический крик резанул бритвой. Аня кричала не горлом, а всем телом. Это был крик животного. Нет, не надо думать об этом. Там под кожей изорванная в клочья печень. Если ничего не сделать, то огонь возьмет Вадима, и тогда…
Руки горят, от кончиков пальцев к локтям ползут язычки бледного пламени. Наконец они наполняют все тело, и оно взрывается. Становиться все больше и больше. Заполняет лес, прилегающие поля, поселки городки, и наконец вваливается в Москву… Нет не туда. Надо наоборот внутрь, в это сплетение жил, артерий, и хрящей. Рука погружается в полость живота, и кровь кипит, касаясь кожи рук. Мышцы скользят по пальцам,. Наконец что-то большое и скользкое – печень. Сверху в низ по ней идут трещины, из которых булькает кровь и заливает полость. Это надо остановить.
Аня. Больница имени Склифосовского.
Я кричала, пока голос не вывалился из моей глотки. Андрей совсем изменился. Он казался огромным, темным, и незнакомым… Рука его была все еще в животе у Вадима. Потом он стал ее вынимать, и в ней задергалось что-то темное, блестящее красной слизью. Боже! Это же печень Вадима! Он ее есть собирается? Я стала на коленках ползти к Вадиму, надо убрать от него Андрея… то есть «ЭТО». Потому, что Это - не Андрей.
Он посмотрел на меня, и руки мои наполнились ватой. Да что же это. Или я брежу?
Андрей и ЭТО. Там же.
Печень надо восстановить. Сосуды вживить обратно и зарастить покровы. Материал взять из тела Гены. Ему уже не помочь… Только печень надо вернуть на место.
Плоть в руках оживает и начинает двигаться сама. Клетки с сумасшедшей скоростью начинают расти и делиться. Тело само помнит, каким оно было до аварии. Надо только ему помочь… подтолкнуть. Совсем как тогда на озере…
Аня. Больница имени Склифосовского .
Не знаю. Толи крик мой помог. Толи он сам передумал, но печень до рта он не донес, а вложил обратно. Внутри живота Вадима что-то зашевелилось. Кровь куда-то делась, будто испарилась. Рана на животе стала затягиваться и концы ее, с противным хлюпаньем стали срастаться.
Когда все закончилось, то дождь смыл остатки крови на асфальт. Андрей… Уже прежний … почти прежний встал и посмотрев куда-то в сторону, поправил подушку под головой Вадима.
- Все! С ним все хорошо!
Я не сразу поняла, что он сказал. А когда поняла, не сразу смогла ответить. Андрей встал и двинулся ко мне. Дикий страх выдернул меня из оцепенения и поставив на ноги швырнул обратно к искореженной машине.
- Из какого ада ты выполз!? Не прикасайся ко мне! Слышишь! - вот и все, что я ему сказала.
После этого он ушел. Просто повернулся и ушел по дороге. Я не видела куда именно. Вадим пришел в себя и застонал, я бросилась к нему. Последнее, что слышала, это слова Андрея: «Скорая будет через 5 минут». Это последнее что я о нем знаю. Машина загорелась уже, когда карета скорой помощи показалась из-за поворота.
Андрей и ЭТО на дороге.
Дорога. Дорога сталью тянется под ногами и режет бритвой горизонт. Вода падает с серого неба и льнет к лицу. Она ласкает волосы и стекает по плечам. Тонкие холодные струйки текут по спине к пояснице. Волосы липнут ко лбу, и пот щиплет глаза. Только ноги все идут и идут туда… вперед по стальной бритве дороги. Асфальт тянет к себе… лечь распластать руки, вжаться всем телом, остудить его. Унять сердце, остановить дыхание, успокоить мозг и забыть… все.
Разрезанный полотном дороги лес брызжет зеленью листвы. Серое небо течет по ней и жмется всей пятерней в траву.
Дорога! А на ней человек. Один. Он всегда один. Потому что он человек. Мир. Мир в себе, вот что есть человек. А все остальное - лишь дорога. Дорога, на которой нет следов. Их смыл дождь под именем время. Мокрая одежда холодит тело. Ноги идут сами по себе, как велит им дорога. И лес спешит на встречу, кланяясь и устилая путь листвой. А следом идет небо. Мир во вне, как отражение мира внутри. Оно тоже одиноко, как человек. Два одиночества как две стороны одной дороги. И пересекутся они лишь в конце… в конце пути. Кто я? Зачем я здесь? Ради чего? Что это? Что такое во мне и в мире? Почему кажется, что вода соленая? Почему это происходит именно со мной, что я вам сделал? Где ответы? Что это за голоса разлиты вокруг, словно капли дождя? Что они мне шепчут, кричат, вопят, стонут? Я должен это понять? Или принять? Зачем? Что я есть, или все же кто я есть? Или это я сам?
Идет человек по дороге, шепчет вопросы дождю, и дорога стелиться ему под ноги. И льнет к нему листва, смывая кровь с одежды, и унося ее на асфальт.