T. Ф., как обычно
1. Слёзы
Старец Метроном утолял свою жажду собственными слезами. Слёзы собирались ппри помощи специальной ёмкости с широким рострубом и дестилировались с помошью небольшого перегонного аппарата. В день старцу было необходимо 150 миллилитров влаги, поэтому каждое его утро начиналось с плача. За долгие годы слёзы проточили на лице Метронома глубокие морщины, напоминавшие русла пересохших миллионы лет назад рек Марса. В морщинах поблескивали кристаллики соли. Глаза старца были вечно воспалены от слез. Метоном каждое утро промывал их спитым чаем с целью профилактики коньюктивита.
Для того чтобы достичь нужного состояния и начать плакать, старец читал различные печальные истории. В молодости, когда сердце его было нежно и отзывчиво, старцу было достаточно прочитать пару строк из Нового Завета – про распятие, или про предательство Иуды, или про Нагорную проповедь – и его взор застилало сладостным радужным туманом и он плакал, плакал, плакал. С возрастом Метроном постепенно черствел душой, и ему приходилось идти на различные изыски, чтобы заставить себя плакать. Бывали дни, когда старец читал святые книги целый день, но глаза его так и осттавались сухими. Приближался вечер, и старцу становилось жаль самого себя, и наконец-то невидимая плотина давала течь, и первая робкая слезинка стекала по его избраждённой морщинами щеке. Она вез остатка впитывалась в красную пересохшую от ежедневных слёз кожу, готовя путь для других. И, сам того не заметив, старец начинал плакать. С годами Метроном выучил все Священные Книги, и они больше не будили в его душе никаких чувств – читая их, он думал не о смысле прочитанного, а вспоминал как и когда он читал их раньше, как плакал над ними или как его глаза неумолимо оставались сухими, и тогда жалость к самому себе поднималась в его душе тёплой, всепоглащающей волной, тёплой и нежной силой. Поэтому в последнее время старцу, для того чтобы всколыхнуть в себе чувства, приходилось читать и дугие книги. Особенно действенными оказывались женские сентиментальные романчики в мягкой обложке с нарисованными на ней полуобнажённым чернокудрым красавцем слегка демонического вида, страстно целующим падающую в обморок от этих поцелуев даму в чём-то белом и кружевном.
2. Ориентация
Квадратная келья старца была облицована чернй и белой плиткой – стены, пол и потолок и даже дверь были покрыты шахматным узором, поэтому комната представляла собой обсолютно симметричный куб. Пустынник сидел по центру своей комнаты и смотрел сквозь противоположную стену. Потеря ориентации, в том числе и в пространстве, была одним из важнейших пунктов его мировоззрения.
«Привязанности, - говорил он, - вот что делает несчастными. Потеря ориентации, как в пространстве, так и в суждении окружающего мира - вот необходимое условие согласия с жизнью». Старец сидел по центру комнаты, и его тело постепенно теряло вес. Он глядел расфокусированными глазами сквозь противоположную стену, пол раскачивался из стороны в сторону, и, наконец, сильно качнувшись, как космонавт в своём тренеровочном снаряде, он совершал полный оборот в пространстве – пол становился потолком, а после и вовсе пропадала какая-либо разница и он растворялся. Метроном висел в абсолютной пустоте, как плод, свернувшийся в утробе, и не о чём не думал, пока растущее давление в мочевом пузыре не возвращало его на грешную землю.
Застёгивая ширинку, он подумал: «Есть что-то бисексуальное в зрелище расстёгнутой ширинки… Тьфу, что за мысли такие странные! Медитировать, медитировать!!!»
3. Часы
«Часы, - сказал Старец, - вот символ человической гордыни!»
Сказав это, он швырнул будильник в пол. Будильник брызнул звонко разбившимся стеклом, отскочил от пола вверх, упал назад и закрутился волчком, истошно звеня. Метроном прыгнул на него сверху двумя ногами и тот, хрустнув, замолк.
«Итак, - продолжил он, - Часы - вот символ человической гордыни! Ибо что есть часы? Это попытка человека самому создать связи между явлениями внешнего мира – дневной цикл, лунный, годовой - которые будут понятны ему и подвластны. Попытка свести смысл божественной воли к передаточным числам шестерёнок – вот скрытый смысл часов! И каждый из вас носит это порождение человеческой самонадеянности на своей кисти, пытаясь через часы отстоять свою иллюзорную свободу от Бога».
Так сказал Метроном Фивейский, обращаясь с балкона своего дома к толпе, собравшейся на площади по случаю ежегодного карнавала масок, проходившего в городе, где он жил, с 1234 года, когда парламент во воремя революции сумел скрыться оттнародного гнева незамеченным, надев маски кроликов и лис.
4. Очистки
Метроном собирал все свои волосы, выпавшие или нечаянно вырванные и сортировал: эти – с головы, эти – из паха, эти – из подмышек. Особенно сложно было различать вторые и третьи, но со временем он приноровился. Волосы он складывал в специальные картонные коробочки, подписанные: «пах», «подмышки» и «голова». Отстриженные ногти старец также собирал в специальные коробочки – отдельно ногти рук и отдельно – ног, в отдельной баночке хранилась перхоть.
К сорока пяти годам у Метронома набролось довольно много этих телесных очисток. Иногда он продавал приходившим к нему людям что-либо – считалось, что волос или ноготь старца приносят счастье. Иногда пустынник раскладывал очистки на огромном листе ватмана с нарисованным на нём силуэтом старца и после долго ими долго любовался.
Созерцание собственных очисток придавало старцу уверенности в факте собственного существования.
5. Текст
Всю свою жизнь старец писал книгу. Черновик он набросал уже к двадцати годам, и с тех пор только дополнял написаный текст: добовлял эпитеты, украшал деепречастными оборотами, вставлял метафоры, иногда даже вписывал целое предложение. Всю свою жизнь пустынник писал эту книгу – более того, всю свою жизнь он читал как книгу (ту самую, которую писал); постоянно запоминал происходящее вокруг, пытался запомнить замечательные детали, чтобы потом употребить в книге, но к вечеру обычно забывал. Это непрекращающееся ни на минуту запоминание происходящего придавало всей его жизни ощущение некоторой отстранённости, казалсь, что это вовсе и не его жизнь – его жизнь предполагалась позже, а пока шли к ней приготовления.
Пустыннику, как, впрочем, и многим из нас, казалось, что в жизни что-то постоянно накапливается; как будто у него есть вклад в очень далёком и очень надёжном банке, и проценты постоянно увеличивают его – только вот он забыл, где он, этот вклад. Но в том, что он есть, Метроном не сомневался. Это заблуждение придавало всей его жизни некий сакральный смысл.
В каком-то смысле его книга представляла собрание его духовных очисток.
6. Лидерство
Однажды из один из учеников поинтересовался у Метронома о том, почему тот столь медленно ходит. Старец ответил ему:
«Находясь среди людей, следует двигаться медленнее всех, тем самым позволяя обгнять себя: таким образом достигается возможность видеть идущих с тобой лучше. В противном же случае ты бедешь видеть только идущих навстречу, а также спины идущих впереди тебя. Наблюдение же идущих сходным с тобой курсом будет крайне затруднено, и – более того! – ты не сможешь видеть идущих за тобой. Тебе будет всегда казаться, что ты идёшь последним, пусть даже ты будешь бежать впереди всех: ты не будешь видеть людей, появившихся из-за твоей спины, и это расстроит твой дух, тебе будет казаться, что есть только идущие навстречу тебе, а также идущие перед тобой, но нет идущих за тобой и с тобой. А что до того, что ты не будешь быстрее прочих, то это не должно волновыать небя ни в коей мере – ведь даже самый великий из людей ничтожен перед лицом Абсолюта».
Ученик внимательно выслушал наставление и сел на пол, предавшись медитации.
7. Смерть
Пустынник умирал. Он лежал на спине и смотрел в клетчатый потолок своей комнаты широко раскрытыми глазами, изредка моргая. Над Метрономом кружила одинокая муха. Она иногда пересекала линию его взгляда, но умирающий её не замечал – так что это было не важно. Пустынник моргнул ещё раз, и по его длинному худощавому телу пробежала судорога; глаза его раскрылись ещё шире. Слеза выкатилась из его левого глаза и прочертила влажный след по виску. Муха сделала ещё несколько кругов над Метрономом и села на широко открытый глаз. Сидя на липкой радужке, она стала потирать задние лапки друг о друга.
Пустынник потерял всякие ориентиры и стал совершенен.