Олег Копытин и Шурик Возжаев понемногу приживались в саперном батальоне. Новые коллеги выучили их имена, разузнали кое-какие подробности из доармейской жизни, но в свои ряды не принимали. Обижать не обижали, но постоянно давали понять, что гражданскому человеку в офицерских погонах делать нечего, и терпят их в штабе только из уважения к командованию. Не прошло и двух недель, как молодые лейтенанты, возмущенные отведенной им ролью всеобщих салаг, взбунтовались и явились делегацией к Файзуллаеву.
Комбат обнаружил их рано утром в коридоре, где они, сидя на батарее, разглядывали картинки в справочнике по инженерной технике. Скучающий Вася Рукосуйко, дежурный по штабу, милостиво выступал консультантом.
- Товарищ прапорщик, а это вот что? – Шурик ткнул пальцем в изображение очередной диковинной машины и с трудом вслух прочитал написанный под иллюстрацией набор букв и цифр.
Вася с профессорским видом заглянул в справочник и даже поправил на переносице воображаемые очки.
- Это, ребята, так называемый гусеничный минный заградитель. Вот тут сидит водитель, эта вот штука копает канавку для мин. Мины сложены вот здесь, - Васин палец важно ползал по странице, - А тут вот они высаживаются в грунт…
- Ух ты! – восхитился Шурик, - Я и не знал, что такое бывает. А как?
- Как-как! Обыкновенно, - совершенно серьезно воскликнул прапорщик, - Видишь, человечек нарисован? Вот он берет мины а-а-а-атсюда… И по одной через эту дырку высовывает их наружу.
Рукосуйко с удовлетворением понаблюдал за произведенным впечатлением и буднично добавил:
- А позади пешим порядком идет остальной взвод и закапывает их лопатами. Можно и картошку сажать.
- Ого, - удивился Копытин, - А у вас… то есть у нас тоже такая есть?
- Есть, конечно. И вы ее тоже будете изучать. Не сразу, разумеется. Сначала в пешей команде, потом…
- Василий! – подошедшего комбата душил смех, но положение требовало доброй укоризны в голосе, - Перестаньте морочить головы лейтенантам!
Лейтенанты поспешно спрыгнули с батареи и неуклюже отдали Файзуллаеву честь. Прапорщик себя формальностями затруднять не стал.
- А чё? – добродушно удивился он, - Молодежь ведь интересуется! Я, как старший товарищ…
Файзуллаев только покачал головой.
- Вы меня ждете, молодые люди? Что-то хотели?
Шурик с Олегом нерешительно переглянулись и отважились.
- Товарищ подполковник… Мы по поводу занятий по технической подготовке, - выступил вперед рыжий Возжаев, - Хотели спросить… Нам долго еще теорией заниматься?
- Долго, - по-отечески сурово ответил Файзуллаев, - Техника, сами видели, у нас сложная.
- Това-а-а-арищ подполковник! Но ведь сил нет уже… Все пишем, пишем… Сколько можно?
- Мы ведь без практики так ничему и не научимся, - круглолицему Копытину показалось, что он произнес эту фразу с хитростью матерого лиса.
- Гы-ы-ы, - вмешался Рукосуйко, - Практики захотели!!! Вы что там сейчас проходите? Вот и идите, попрактикуйтесь.
- А что они проходят? – полюбопытствовал комбат. Лейтенанты открыли было рты, чтобы, как обычно, ответить хором, но Вася их опередил.
- Хорошевский с ними сейчас землеройную технику зубрит, - Вася почему-то басовито заржал, - Ишь ты, практики захотели!
Файзуллаев снисходительно улыбнулся лейтенантам:
- Нет, с этим делом сейчас ничего не получится. Зима ведь. Тут зимой даже могилы динамитом копают или солярку на земле жгут сутки, чтобы прогрелась. А технику нам надо беречь.
- Вот до весны в теории все освоите, а как оттает – милости просим на полигон, - Вася поклонился двухгодичникам, и удалился, все еще гогоча.
- Товарищ подполковник, да какая техника… - наперебой начали лейтенанты, - Мы уже две недели…
- Молодые люди, - перебил Файзуллаев, - Распоряжения начальства не обсуждаются. Капитан Хорошевский не первый год командует личным составом, ему лучше знать, как заниматься вашей подготовкой. Вы свободны.
Комбату положительно нравилось, как Юрка взялся за лейтенантов. Не меньше двух часов в день Хорошевский посвящал занятиям по технической подготовке и, по уверениям очевидцев, новички во время этих занятий действительно изучали теорию военного дела, а не ремонтировали в классе старую мебель и не смотрели кино вместе со своим командиром.
Жалобам лейтенантиков Файзуллаев особого значения не придал и сразу выкинул их из головы, но, проходя в тот же день мимо класса, где ребята штурмовали военно-инженерную науку, с некоторым удивлением подумал, что, кажется, капитан Хорошевский, наконец, взялся за ум. Эта мысль настолько порадовала комбата, что он остановился, окинул дверь умиленным взглядом и непроизвольно прислушался. То, что Файзуллаев услышал, надолго пригвоздило его к месту.
- Соединение собственно лопаты с черенком осуществляется наглухо, с помощью двух заклепок…… Пишите, пишите… При этом в лопате цельноштампованной обе заклепки…
Файзуллаев, не веря своим ушам, приоткрыл дверь и заглянул в класс. Взъерошенные Копытин с Возжаевым сидели за первой партой и торопливо строчили что-то в своих тетрадках. Юрка не спеша прохаживался перед ними с какой-то потрепанной книгой в руках и диктовал учительским голосом, делая паузы, чтобы лейтенанты успели записать все до единого слова. Между лейтенантами и Юркой красовалось наглядное пособие – вбитая вертикально в щель между половицами лопата.
- Товарищ капитан! – зашептал потрясенный Файзуллаев, - На минуточку…
Юрка обернулся, заулыбался и, захлопнув книжку, бросил лейтенантам:
- На сегодня все. К завтрашнему дню приготовите чертежи в масштабе один к десяти. Тема следующего занятия – лом обыкновенный.
Хорошевский вышел в коридор и прикрыл за собой дверь.
- Чего вам, товарьщ подполковник?
- Капитан, я не понял, что здесь происходит?!
- Изучаем. Руководство по материальной части… - Юрка бросил взгляд на обложку своей книги, - Средств инж…
- Хорошевский, ты в своем уме?! Таким дураком себя выставлять!!!!
- Почему себя? – Юркины глаза излучали безмятежность, - Конспектируют ведь! Зубрят, контрольные пишут…
- Контрольные?! – Файзуллаев застонал, - По лопатам?!!!!
- Не, лопаты мы еще не закончили. Пока только топоры… Да вы не волнуйтесь, материала много. Мне с ними аж до лета хватит заниматься.
- Товарищ капитан, - зарычал комбат, - Прекратите издеваться над лейтенантами, вы не в балагане. Поймите, наконец….
Дверь класса приоткрылась, и лейтенанты бочком выбрались в коридор, кидая затравленные взгляды на своего педагога. Файзуллаев с равнодушным видом замолчал, но как только «студенты» отошли подальше, продолжил с тихой угрозой:
- Имейте в виду – еще одна жалоба и… - Юрка, как всегда, уверенный в своей правоте, таращился в лицо комбата, и тому впервые почудилась насмешка в этом преданном взгляде, - Будете лично демонстрировать им приемы работы лопатой. В течение недели, независимо от погодных условий.
Взбешенный невозможностью тут же, в воспитательных целях, дать Юрке в ухо, Файзуллаев развернулся и зашагал следом за лейтенантами. Хорошевский, пожав плечами, вернулся в класс, выдернул лопату из щели между половицами и спрятал ее в длинный ящик для наглядных пособий, где уже лежали два лома, топор и кирко-мотыга, замаскированные для надежности рулонами учебных плакатов. Капитан очень серьезно относился к делу технической подготовки своих подопечных.
После обеда комбат встретил Юрку возле красного уголка, где бойцы дисциплинированно проводили свое «личное время», слушая лекцию Шаброва о международном положении. Файзуллаев успел остыть после утреннего конфликта, поэтому вполне спокойно выслушал Юркину просьбу:
- Товарищ подполковник, можно мы машину сегодня возьмем? В Безречную надо съездить.
- «Мы» - это, простите, кто?
- Ну, я и Возжаев. Ему багаж пришел, а по ошибке заслали туда. Надо забрать. Одного-то я его отпускать боюсь…
- Что ж, разумно, - согласился Файзуллаев и задумчиво посмотрел в окно. С одной стороны, давать Хорошевскому машину не хотелось из принципа, но с другой – вызывала одобрение столь трепетная забота о молодом лейтенанте.
За окном стоял ничем не выдающийся зимний день. Небо было светло-серое, земля темно-серая – Файзуллаев никогда раньше не замечал, что у серого цвета так много оттенков. Тусклое солнце сползало к горизонту, словно подтухший яичный желток по листу кровельного железа.
- Хорошо, машину берите, но только туда и обратно. Когда поедете?
Оказалось, что поехать Юрка сможет не раньше, чем его КамАЗ вернется со станции Оловянная, куда он еще с утра отправился по личным надобностям начальника штаба. Файзуллаев опять разъярился.
До самой темноты он продумывал беседу с майором Прокопенко – немного о субординации, немного о недопустимости несанкционированных отлучек из части, и в заключение совсем чуть-чуть о том, что начальникам штабов полагается если и не спрашивать разрешения на использование казенной машины в личных целях, то хотя бы ставить командование в известность о таком использовании. Беседа получилась идеально отточенной психологически, безупречной по словарному запасу и просто убойной по силе рационального воздействия. Сам Шабров бы позавидовал. Но все труды комбата пропали даром – беседа так и не состоялась по причине отсутствия собеседника. КамАЗ вернулся из Оловянной без Прокопенко, но с известием, что майор вернется сам утренним поездом. Завтра или послезавтра. К выходным – наверняка. Все, что Файзуллаев готовился сказать начальнику штаба, свелось к трем или четырем всеобъемлющим словам, сказанным сержанту Колмогорову, принесшему это известие. Привычный сержант только пожал плечами. Отведя душу, комбат вспомнил о Юркиной просьбе.
- Не поеду, - отрезал вдруг сержант Дима.
- То… то есть как? – Файзуллаев похолодел от такого дерзкого неповиновения.
- Не поеду, - повторил сержант, - С одним Хорошевским – еще туда-сюда. Но с ними обоими – нет.
Колмогорова уламывали втроем – комбат, Юрка и Шабров. Комбат напирал на положения Устава и свою любимую субординацию, Юрка апеллировал к человеческим чувствам и пытался воздействовать эмоционально, Шабров стращал всевозможными наказаниями. Но безрезультатно. Десять лет дисбата устраивали сержанта больше, чем часовое путешествие с Хорошевским и лейтенантом.
- У Малахова в роте есть водила, молодой. Вот он пусть и едет. А у меня дембель на носу.
Погода с наступлением темноты начала портиться. Где-то далеко, в Китае, выпал сухой колючий снег. Не давая снежинкам опуститься на землю, ветер подхватывал их и тащил по равнине, где им не за что было зацепиться.
Когда КамАЗ с Юркой, Шуриком и молодым бойцом у штурвала выкатился из военного городка, передовой отряд китайского снега достиг Мирной и сильно поддал в брезентовый зад машины. Через мгновение дорога в пределах видимости скрылась под извивающимися полосами густой поземки.
- Ого! – удивился Шурик, когда их, кувыркаясь, обогнала пустая собачья конура.
- Не боись, - снисходительно засмеялся опытный Юрка, - Ветер попутный, авось нас не сдует.
Ветер молча, в каком-то злобном тупом остервенении гнал по земле стадо белых змей к одному ему известной цели. Занятый своим делом, он не выл, не свистел, не улюлюкал – в ватной тишине, стоящей над степью, слышался только шорох мириадов ледяных частиц. КамАЗ брел по колено в мутной поземке, словно корова по разлившемуся ручью. Снежные змеи, обгоняя машину, выплясывали в свете фар, пожирали его и уносились дальше, уступая место следующим.
Шурик попытался заставить себя отвести взгляд от улетающих вперед белых лент, но не смог. С высоты кабины они казались ему взбесившимися облаками под самолетом, а летать он всегда боялся.
Вдруг в сердце у лейтенанта Возжаева что-то щелкнуло и забуксовало… Сбоку от машины из темноты возник крест. Самый обыкновенный, слегка покосившийся кладбищенский крест. Он вплыл в небольшое пространство, освещаемое фарами, проплыл мимо КамАЗа, словно даже немного покачиваясь, и исчез где-то позади. Шурик похолодел, но рассказывать о своем видении никому не решился. Водитель, не отрываясь, смотрел на дорогу, а Хорошевский возился с портативным приемником, который одним хором пел сразу несколько разных песен и рассказывал о последних новостях. Выступать посмешищем не хотелось, поэтому Шурик зажмурился, потом открыл глаза и решил, что крест ему померещился.
Юрка покосился на рядового, который широко раскрытыми глазами, словно загипнотизированный, следил за бесконечным танцем.
- Эй, как тебя… - боец вздрогнул, встряхнулся и часто заморгал, - Поворот не проскочи.
Никто из членов экипажа еще не знал, что поворот они проскочили давно. Невидимая под стремительным снежным потоком дорога свернула к станции, а машина, завороженно подчиняясь непрерывному бегу поземки, двигалась по окаменевшему грунту прямо в открытую степь.