В С Е К А К В С Е Г Д А
(Я оставляю свой город)
Что стоит жизнь, если она - каждодневный кошмар. Словесные игры, аргументы в пользу того, что делать нельзя, а что можно и почему. Такие ненавязчивые удары по голове, мол не высовывайся, а то станешь короче на голову и никто не рванется, чтобы помочь.
Маленькая сценка в общественной точке.
- Пропустите, я ветеран! Мне без очереди!
- Слушай дедушка, иди ты знаешь куда со своим "я ветеран".
Здесь как при коммунизме, все равны.
Дедушка становится в очередь, слезящиеся глаза, трясущиеся руки. Пиво нужно всем. У всех трясутся руки, слезятся глаза. Что это, как не каждодневный кошмар. Но это не вызывает жалости, это просто смешно.
- Помнится мне один случай. Как-то зашел в магазин и купил пачку сигарет. В ней оказалось всего 13 сигарет, представляешь.
- Ну и что?
- Ничего просто на следующий день я умер.
- Смешно.
- Конечно смешно. Кстати, как насчет того, чтобы прогуляться.
- Да нет, облом. Промозгло на улице, да и слякоть тоже. Ведь теперь уже весна?
- Да уже весна, а я все еще люблю тебя по прежнему.
- Ты когда-нибудь прекратишь это?
- Что это?
- Все время повторять одно и тоже.
- Если тебе не нравится, давай куда-нибудь поедем.
- Ну уж нет. Хватит и того, что увидела в прошлый раз, хватит этих уникальных красот и редкостей.
- Тебе ни чем не угодишь. Слушай, давай на время поссоримся, отдохнем друг от друга, а потом опять помиримся, а?
- Хорошо, - губы надулись, глаза как лед, - я уйду.
- И правильно. Через месяц я к тебе зайду.
- Можешь не заходить, - сказано без интонаций, бесстрастным голосом. Но через секунду легкая детская улыбка, - я сама к тебе зайду, - и тут же исчезла вместе с улыбкой.
Мгновенно появляется чувство полного покоя и одиночества, полнейший кайф и блаженство. В тишине, посреди комнаты висит сизый дымок от плохо затушенной сигареты. Он размышляет. Он думает: "Вылететь ли мне через форточку или остаться в комнате". Секунду колеблется, потом вылетает в форточку и, подхваченный ветром, разрывается на мелкие кусочки и умирает.
- Теперь я действительно один...
Слова остаются в комнате и мечутся от стены к стене, распадаясь на буквы.
Действительно, как все гадко и мерзко. Это единственное, с чем можно согласиться. Все остальное вызывает решительный и необоснованный протест. И такое приятное чувство комфорта куда-то
пропало. Может выйти на улицу. Там конечно ***ово, но все же лучше, чем четыре стены и безумные окна.
Дверь с ворчливым скрипом захлопнулась. Я полностью поглощен парадным. Зря я вышел. Ключи-то я потерял, да и тапочки забыл снять. Ну тут уж ничего не поделаешь. Услужливо пригромыхал лифт. Тапочки, конечно, хорошая обувь, на для весенней слякоти не подходят. Они остаются под лестницей в парадном, носки в карман и на улицу. Ударом ноги распахивается дверь. Вот он я, встречайте. Какой-то неестественный ярко-серый свет. И дождь. Снег еще не сошел, а уже дожде. Пальто вдруг показалось почему-то лишним. Придется его оставить.. Жалко. Наверняка украдут. А пальто хорошее.
Жиденький снежок приятно холодит ступни. Люди не оборачиваются, не смотрят вслед. Им до такой степени все равно, что все равно. Ну и мне тоже. Может поссать прямо посреди улицы. Нет,
бесполезно. Все-таки небо какое-то странное, безжизненное. Это пугает. Да, кстати, не плохо было бы чем-нибудь согреться. Я даже стишок придумал:
На улице дождь
И ноги мои замерзли
Одинокий прохожий куда-то бредет
Вот и мне бы так тоже.
Может быть одинокий прохожий - это я. Такой задумчивый, патлатый или бритый хмырь. Совершенно простой, без всяких наворотов, такой простой, ну прямо как бублик.
Вот бы оттолкнуться ногами от асфальта и взлететь. И так лететь выше и выше, все выше и выше. И больно стукнуться головой об небо. сбить пару звезд, разбить их на мелкие кусочки, растоптать, что б не смели здесь висеть и поблескивать, издевательски поблескивать в темноте. А потом, ну потом можно будет остаться на небе и смотреть, даже с некоторым отвращением, вниз, на копошащихся людишек. А еще лучше рухнуть из-под самого неба, так, что б мозги разлетелись по всему миру и каждому досталось по кусочку. А даже еще лучше сейчас где-нибудь согреться. Пойду...
- Я не могу поверить. Неужели месяц прошел. Я и не заметила. Ну и видок у тебя. Что случилось?
- Да вот, вышел погулять, двери захлопнулись, ключей нет. Я в тапочках, не в них же гулять, я и снял. И пальто тоже, лишнее оно, да и вообще весна все-таки, снег сходит, ну и просто в кайф, в общем, может дашь мне кеды что ли какие-то, да и ключ от моей хаты, а то своя я посеял.
- Ладно, проходи раз пришел. Ключ я тебе дам, кеды тоже, и чаю горячего. Согласен?
- Вполне. А в постель положишь, ну погреться что ли?
- А вот без этого ты как-нибудь обойдешься. Понял?
- Да – да - да.
Горячий вкусный чай, черный, как глаз циклопа. Пьеш и чувствуешь, как разливается внутри его чернота, как слепнет желудок и расслабляются мускулы.
- Ты говоришь: "Месяц прошел". Нет. Он не прошел. Я опять ухожу. Это я так просто зашел. Считай, что меня нет. Я ухожу.
- Ну знаешь. Ты напрашиваешься. Я могу обидеться. У меня тоже есть предел. И вообще...
- У тебя есть, а я вот вышел за свой предел, а вернуться обратно не могу, да и не хочу. Хорошо мне за пределом, хорошо.
Ты извини, что я нарушил договор наш, не обижайся. Я пойду.
Опять на улицу, но туда, где нет домов, машин, фонарей и прочей ревущей, гудящей и воняющей ***ни. Туда, где свобода. Страшная свобода бесконечного неба и земли, лесов, полей. Туда, где можно упиться и ужраться этой свободой, безостановочно, бесконечно. Где можно набрать с собой полные мешки свободы и вернуться в срань и говно городских помоек. Раздать эту свободу по крошке каждому, каждой крысе, каждой, даже самой маленькой какой-нибудь пичужке. Пусть жрут и беспричинно радуются, безмерно веселятся и балдеют, пусть устраивают пир во время чумы, пусть забудут все дерьмо своей жизни и, веселясь, тихо помрут.
Как бы мне хотелось подарить такой невьебезный праздник. И пусть никто не узнает, что это я, пусть никто не скажет спасибо. Все равно. От одного осознания того, что я украду эту свободу и подарю чумному городу становится весело и тепло. И город отравится свободой и умрет. И это будет пострашней, чем любой ядерный взрыв. И город умрет, но я, я останусь жить, потому что свобода у меня внутри. А внутри я беспределен, я не имею границ.
Но все это крики в пустоту, воздушные замки. Это ничего не стоит. Я не смогу принести свободу, это слишком тяжелый груз для меня. Но я сделаю это когда-нибудь, позже, не сейчас.
И я вышел на улицу, и все осталось как всегда: и злоба, и
страх, и убожество города, все как всегда, и я пошел домой, неся
свою слабость вместо свободы, и потому все осталось как всегда,
и я закрылся на все замки и закурил, и все было как всегда, и я
не разорвал круг, и не сделал прыжок, ведь все как всегда, все
как всегда, и я - все как всегда, и ты - все как всегда, и все -
все как всегда.