Олег.
Однажды пришли такие дни, что...
Что лучше бы они не приходили.
Не смотря на прекрасное лето, редкое для Питера - Солнце, цветы, полураздетые девушки - никакой радости почти что не ощущалось. На пляжах загорали скучно, практически не играли в волейбол, не кидались фрисби, тёплая вода в Неве и заливе - вообще-то исключительная редкость - воспринимались как должное, в ней плескались лениво, без всякого удовольствия, а рос-кошь зелёных лесов и трав не воспринималась глазом - пресытила и наскучила всем к середине июня.
Люди изнывали от жары и поголовно, начиная от двенадцати и старше, сосали пиво, сдавали бутылки, опять покупали пиво, отказываясь от чипсов и сухарей, а потом как зомби ходили по улицам, чтобы не обращать друг на друга никакого внима-ния.
Нет случались, конечно, и какие-то встречи, романы и стычки, но ленивые, непродолжительные, без должного накала и воспламенения страстей. Всё растворялось в зное и взаимном равнодушии.
Возможно потому всех от всех и тошнило, что все как будто чего-то ждали. Заглядывали иногда в переводы Нострада-муса и рассуждали о конце света, и может ли его вызвать солнечное затмение.
И если в прошлом году без всяких к тому предчувствий и предсказаний страна провалилась в кризис, то получается, что в этом с полным основанием можно было ожидать чего угодно, по крайней мере чего-то гораздо худшего.
И казалось оно, огромное, тёмное, страшное где-то действительно рядом. Невидимое, но опасное, не различимое в беле-сом летнем небе, но уже зависшее над головой и распустившее свои щупальца.
И ничего не оставалось, как наверное, сдаться на его милость, потому что бороться с ним немыслимо. Как немыслимо и безрассудно бороться с проникающей радиацией. Но неизвестно и в какую сторону бежать. Так что остаётся?
Пока ждать.
И в этом болезненном ожидании всё затаилось. Может поэтому люди поутихли, стараясь не расходовать зря своих эмо-ций и не делать ничего лишнего, от чего стало бы ещё невыносимее или ещё жарче, аккумулируя свою энергию и силы для неяс-ного и тревожного, но, к сожалению неминуемого будущего.
Между тем пиво лилось рекой. Не зря поговаривают, что оно, как и любой наркотик, содержит какое-то вещество, ответ-ственное за привыкание. Пить стали теперь не только "Балтику" "Степана" и "Невское", а любое - самых невероятных названий, цвета и крепости, лишь бы подешевле. И всё бы хорошо, может и удалось бы всем и вся взрослому населению страны залить хмельным солодовым раствором свою грусть и печаль, если бы не был он всё же непомерно дорог для большинства из них - кри-зис - поэтому люди, надрываясь, из последних сил пили водку, а водка в такую жару вырубала начисто.
Видимо это выше человеческой воли.
Необходимость пить, потребность пить.
Алкоголиз сознания. " И кто знает, какой новой верой закончиться эта борьба..." Каким ужасающим общественным со-полимером коогулируется наносфера в следующем тысячелетии - если таковая действительно существует, а не является лишь плодом творчества, а стало быть, воображения академика Вернадского.
Гомо алкоголикус - это новый вид и неизбежный виток эволюции.
И тем хуже для непьющих отщипенцев, отчаянных одиночек-девиантов, не умеющих влиться в новый ритм жизни, в но-вую эпоху.
Мастодонты. Звероящеры. Неандертальцы.
"Сволочи, суки!" - думал Олег, встречая на улицах поддатых своих сограждан, и едва удерживаясь, чтобы не кричать им это вслух, - "алкоголики!"
Олег не пил. Даже на запах не переносил любой алкогольной смеси.
У него началось это однажды, но с тех пор только усиливалось. С того самого вечера, когда...
С девяносто второго года, после совершённого им убийства. Двойного, как потом оказалось. Даже тройного, если счи-тать и собаку. И если хозяина собаки он убил в аффекте, то другой несчастный умер от черепно-мозговой травмы, уже в больни-це, но не приходя в сознание.
После происшедшего, Олег несколько дней провёл будто в тумане, не выходя из дома и запершись.
А в ту ночь Олег был уверен - свободе и жизни конец, поэтому просидел до утра без света, в ванной, вздрагивая от зву-ков, прислушиваясь к лифту и размышляя - сломают милиционеры дверь или подождут утра и слесаря.
Но так никого и не дождавшись, вернулся в конце концов к нормальной жизни, покончив со своим стрессом и неврозом, отставив все переживания на потом.
На когда-нибудь потом.
До старости.
Когда делать будет больше нечего, а останется только переживать за всякую такую херню.
Сейчас Олег знал только одно - если его бросить назад, обратно в то время, то он непременно этих гадов снова убьёт.
Совсем он не раскаялся - убьёт на-х-рен! Никуда от этого не денешься, должно быть так, не должно - не важно. На сего-дняшний день, то есть по прошествии семи лет, Олег сознательно ненавидел весь мир. И если бы не традиционное тимуровское воспитание, то давно подался бы в злодеи: жечь и грабить, пускать кровь, сарынь на кичку!
А!.. ерунда всё.
Только вот как объяснить, почему он пить перестал? Обычно после жизненных коллизий люди наоборот запивают, но ведь Олег-то в то время был как раз в запое - поэтому для изменения своего агрегатного психологического состояния нужно бы-ло предпринять обратное. То есть, видимо, бросить пить. Что и произошло. А просто заодно он бросил и курить.
Сегодня Олег сидел в своей комнате, что снимал в конце улицы Савушкина, Старая Деревня, без работы, без видимых положительных перспектив. Изнывал от жары, ненавидел своих соседей и просто до кучи не любил весь мир.
Единственно - он совсем не боялся воды, а то бы с уверенностью можно было констатировать бешенство. Если только не появилось новой ассимптомной разновидности заболевания: бешенство, как сторона натуры, но тоже заразное.
С этого самого бешенства он начал рисовать. Причём рисовал Олег всё, что придётся - кошек, женщин, мосты, дома - абсолютно бессистемно. И сначала рисунки получались настолько ужасными, что он разрывал и выбрасывал их, не всегда успе-вая закончить. Но постепенно, от рисунка к рисунку, способности улучшались, набивалась рука. А несколько дней назад, решив-шись взяться за автопортрет, он с удивлением обнаружил, что получился достаточно похожим. Таким образом Олег решил, что стал достаточно серьёзным, живопишущим изобразителем, и теперь другая идея овладела им - не то чтобы очень занозистая, но попробовать очень хотелось - нарисовать женщину с натуры.
Привести домой, раздеть и нарисовать.
Первые два действия представлялись легко - последнее казалось сомнительным. Однако о профессиональных натурщи-цах думать не хотелось. Во-первых, было всё-таки стыдно того, что по-настоящему-то рисовать он не умел - Олег не оборзел на-столько, чтобы не понимать этого, а во-вторых, это вероятно стоило каких-то денег, а вот каких? он даже не пытался себе пред-ставить порядок необходимой суммы. А между тем был очень ограничен в средствах.
привести девушку домой видимо было гораздо дешевле: танцы, пиво, чипсы. По той же причине отпадали и проститутки.
Была необходимость в чём-то попроще.
Олег очень надеялся, что столь необычное предложение - попозировать - не вызовет негативной реакции. Всё же после "Титаника" эротические переживания в такой моде, что даже жара не должна помешать.
Может это и странно, но самому Олегу это рисование было нужно не в качестве эротического опыта, а скорее как лекар-ство.
Он должен был делать что-то такое, чего раньше с ним не было, в чём-то самого себя перепрыгнуть, чтобы справиться с пожирающим его изнутри голодом. Если он не будет рисовать, то ему придётся взорвать что-то, чтобы не перестать уважать са-мого себя - взорвать и сказать "Асталависта!"
Пока что жара и рисование спасали горожан от нового Герострата.
Вставал только вопрос - как будет этичней, переспать сначала с претенденткой, а потом... или наоборот.
Да, в "Титанике" было сначала рисование, но ведь вовсе не факт, что рисунок получиться. Вдруг выйдет какое-нибудь уродство - этим женщину ведь можно и обидеть. А этого бы не хотелось.
Да и трудно это. Не представимо трудно. Как ты такое заявишь женщине? - "если ты разденешся, то я тебя нарисую". Или "хочешь я тебя нарисую? тебя когда-нибудь рисовали обнажённой?"
Дерьмо - ни одна даже самая прожжённая сука не согласиться. Каждая будет строить из себя девственницу.
Точнее так ведь оно и есть - спать-то с ними спали, а вот чтобы рисовать - Ну, что вы! Это же впервые! А вы уверены, что это не больно?
Невинны!
А хуже всего, что он и сам так же невинен. Их не рисовали - и он не рисовал.
Так он думал, но тем не менее строил планы, чтобы подыскать себе подружку для этого абсолютно неизведанного дела.
Коммунально-денежные проблемы очень смущали, почти отбивали охоту, но идея преследовала как наваждение, каза-лась непременной необходимостью.
Хотя бы для того, чтобы не зарезать кого-нибудь.
И вот однажды - как, наверное, однажды решается маньяк подкараулить свою первую жертву - Олег собрался идти ис-кать её.
Её.
Свою "первую" женщину.
"Прогрессирующее сумасшествие? - думал Олег, - Ну, и пусть... ничего! Я вас всех нахрен перерисую!"
Он решил взять с собой на пляж кроме обычного - очков, трусов и полотенца - ещё и папку, синюю, на А-четвёртый формат, с бумагой для рисования и карандаш с ластиком.
"Боже мой, - пришла ему в голову мысль, - в век передовых технологий я вынужден вот так просто ходить по пляжам и подыскивать себе натурщицу, как будто больше заняться нечем. Рембрант хренов".
Не торопливо одеваясь - светлые шорты, рубашка с коротким рукавом навыпуск, Олег положил в карман проездной би-лет, немного денег, взял с обшарпанного серванта, а обстановка в комнате была весьма скромной, коробочку с мятными леден-цами, к которым пристрастился сразу же как бросил курить (и хотя одна привычка сменила другую, тем не менее она была хотя бы безвредной). К тому же леденцы вошли в обыкновение так естественно и незаметно, что Олег даже не заметил, как это про-изошло, однако уже давно не мог без них обходиться, как это ни глупо.
Критически осмотрев свою комнату, Олег устранил косметические недостатки - убрал в шкаф неубранное полотенце, поправил складки на кровати. Вроде всё. Вот только сама кровать - в общем нормальная, двуспальная, но уложить на неё жен-щину - так начинает скрипеть! Не скрипеть даже - стонать.
Уставшая кровать. Аллергия у неё на баб.
А так вообще у него комната как комната.
Если бы ещё пострелять и сложить на балконе соседей, то место для свиданий было б хоть куда.
В общем-то Олег платил за свою комнату небольшие деньги, но даже их он с большим трудом находил, а за последний месяц даже задолжал. хотя раньше платил вперёд. Но денег не было, и деваться ему было некуда. Хотя чувствовать на себе ожи-дающие взгляды хозяйки было невыносимо. А от встреч с ней на кухне Олег просто содрогался, но всё же сделать он ничего не мог. Ждал, когда она его выселит.
"Да пошла она на хрен, пусть выселяет. Я ещё и бабу сегодня приведу, и музыку на полночи, и весь санузел зассу. Суки!"
Если ненавидеть весь мир, то лучше начинать с тех, кто смердит непосредственно рядом.
Практически никогда раньше ему не приходилось жить в коммуналках. Точнее был однажды опыт, но тоже не ахти какой прият-ный. Не смотря на то, что там была молодая хозяйка, которая вела с ним на кухне задушевные беседы и совместные перекуры, но при этом была такой замарашкой, что у Олега не желала шевелиться даже мысль о возможной с ней близости. Было ему, короче, неприятно от такой жизни вообще, и хозяйка была неприятна в частности. Но ту - если он и не любил, то не настолько, нежели теперешнюю свою соседку-хозяйку, вместе с её мужем. Оба лет пятидесяти, он - Гена, она - Людмила Николаевна, фамилии Олег не знал, однако мечтал увидеть её на их общем надгробии. Чтобы умерли оба разом от инфаркта миокарда, а лучше пропали бы вдруг оба без вести. Вот это была бы удача.
Теперь он понимал, почему в средние века было опасно приютить в своём замке странствующего рыцаря. И почему та-ковые вместо благодарности могли к утру вырезать всех обитателей и захватить замок, бесстыдно вывесив затем свои щиты на его стенах, не видя различия между вероломством и подвигом.
И Олег их понимал.
Теперь он мог от чистого сердца посочувствовать сэру Гаю Гисборну на равных правах с Робертом из Локсли, ведь они оба были разбойниками, только что мотивы, подвинувшие их на этот рискованный труд, несколько разнились по нравственной окраске - чистая корысть у одного, и небескорыстная месть у другого. Но основа и движущая сила обоих, как теперь виделось, одна - ненависть к имущим. Хотя Робин Гуд, конечно, оказался более последовательным и на другую сторону, вроде, так толком и не переметнулся - это заслуживает уважения.
Идеологом разбойничьего движения Олегу, наверное, было не стать, а в апологетах и без него недостатка не было, но ему бы чуть больше допустимой свободы - соседей бы у него не осталось.
Олег вышел в коридор и, не запирая дверей в свою комнату, направился к выходу.
На лестничной нажал было кнопку лифта, но вдруг передумав, пошёл вниз пешком. Всего лишь седьмой этаж. А пешком надо больше ходить - полезно.
Солнце косо светило в оконные стёкла и светящиеся пылинки медленно плавали в воздухе, делая видимыми солнечные лучи, окрашивая их в золото и навевая какие-то смутные и противоречивые ассоциации.
Ассоциаций, если разобраться, было почему-то две. Одна не только смутная, но и неприятная - поэтому оформлять её в законченный вид не захотелось. При том, что другая легко трансформировалась в симпатичные воспоминания.
Девяностый год, демобилизация, поездка в Калининград, встречи с однокашниками, весна, счастье и неограниченные возможности.
Дальше картинка и соответствующие ощущения.
Вот он стоит, опершись на дверь, в подъезде красного четырёхэтажного покрытого черепицей немецкого дома и смотрит на улицу, где ходят люди и улыбаются. И он тоже улыбается, но даже не им, а так просто. Кости его, отогревшиеся наконец по-сле долгого пребывания там, откуда до Северного полюса было подать рукой, блаженствуют. Олег радуется и удивляется забав-ному, новому для него состоянию - ему не холодно. На теле одна майка, а не холодно. Он к этому ещё не привык, ещё только осознаёт это.
Осознаёт тепло. И наслаждается.
Старается вобрать, впитать его в себя, кажется, ещё настолько ему чужд, что тепло от него отражается, а солнечный свет походит насквозь. И временами он не отбрасывает тени, как существо другого мира. Мира, где счастья и света на всех не хвата-ло.
Однако здесь, как он думает, любой должен быть счастлив.
Даже такой как он.
А ещё, и, наверное, больше всего Олег поражается своей новообретённой свободе.
Никому ничего не должен, от всего избавлен, полностью независим.
Все почётные права и обязанности его больше не касаются, достались другим, а он снова имеет возможность жить, и жить как ему хочется.
Пока ещё он так думает.
В подъезде пусто и пыльно. В полоске солнечного света бесятся и прыгают вспугнутые лёгким ветром пылинки. В голо-ве тоже пусто - не о чем думать.
Он дожидается друга.
"Спишь что ли, балда?"
"А что?"
"Что?! Ты в окно смотрел?"
"Нет. А что там?"
"Так ведь утро давно, Коляха!"
"А-а".
Впереди длинный солнечный день, и не хочется гнить в четырёх стенах.
"Ладно на пляже доспишь - я тебя внизу жду".
Поэтому он здесь. Мимо проходят люди, он их разглядывает, а они, в свою очередь, смотрят на него. Обилие незнако-мых людей - тоже новое ощущение. Необычное, но хорошее.
Наверху хлопнула дверь, кто-то спешит вниз, по звуку шагов - женщина. Хочется надеяться, что молодая. Олег ждёт. Наконец она появляется - смешливая и симпатичная колькина соседка по площадке. Узнав Олега, она замедлила шаг и заулыба-лась - в руке длинный, лёгкий двухкассетный магнитофон, сумка через плечо, короткая юбка и красивые коленки. Сегодня пляжный день.
Олег давно и без надежды на исцеление болен всеми девушками мира и, естественно, приходит в беспокойное восхище-ние, робеет и собирается освободить проход, который частично перегораживает, но вдруг останавливается, ему достаёт отчаяния улыбнуться в ответ и длинно, поперёк дороги, выставить ногу.
Это можно было бы счесть за хамство, если бы он одновременно не предложил девушке руку и помощь в преодолении этого препятствия... Кажется, минут через сорок пять, в тамбуре электрички, они целовались...
Олег потряс головой, разгоняя по углам призраки минувшего, и вышел на улицу.
Теперь бы он сказал, что так не бывает. А прошло почти десять лет. И тогда он считал, что только так и бывает.
Теперь ему тридцать два, а на русском языке это звучит как "четвёртый десяток", и не всегда достаёт двух вечеров, что-бы добиться такого же результата. Хотя, конечно, случается разное.
«Никогда раньше не думал, что сумею дожить до таких лет».
Пока Олег шёл до трамвайной остановки, он раздумывал, на какой бы ему пляж поехать - а выбор был. К примеру, на Петропавловке он вообще никогда не был, а совсем рядом были Каменный и Крестовский острова, был даже пляж прямо напро-тив дома, но тут почему-то грузовики часто ездят, возят землю и пылят. Лучше всего бы, конечно, махнуть в Солнечное, но это было долго и требовало дополнительных расходов на электричку. А тратить последние деньги нужно было неспешно.
Придётся идти куда-нибудь поближе.
А ближе всего был пляж, некоторыми завсегдатаями прозванный Пьяным, между Каменным и Крестовским островами, около моста за Голубой дачей.
И там частенько можно было видеть, кроме естественно алкоголиков - дамочек, парами и поодиночке поджидавших на солнцепёке свою судьбу и вероятных кавалеров.
Олег не собирался становиться чьей-то судьбой, но всё же, если не с первого взгляда на него, то со второго точно, мно-гие женщины становились жертвами подобного заблуждения.
Олег женат был только единожды, но за то короткое время, пока длилось его супружество, некоторые аспекты женской психологии открылись ему с полной, ненужной ясностью. И главное, что он уяснил в этой безумной охоте под предводительст-вом основного инстинкта - охотники, на самом деле, не мужики, а бабы. Хотя внешне всё и выглядит наоборот.
Как цветок для пчелы, как свеча для мотылька, как липкая сладкая лента для мухи, как плащ матадора для обречённого быка - то и женские ужимки для воспалённого страстью, исходящего потом и комплиментами бедного мужика.
Если женщина вознамерилась тебя трахнуть, что редко; или захотела тебя в мужья, что чаще; или просто решила впрыс-нуть тебе в кровь гормонов, чтобы несколько расшевелить - ради смеха; то будь уверен: шансов у неё хватит, даже если не хватит опыта.
Вся их конституция направлена в эту сторону, хочешь ты или не хочешь, но если, конечно, женщина не внушает тебе отвращения, то что-нибудь у тебя да зашевелится, коли ей это будет нужно. Не в душе, так в штанах.
Современные женщины - первоклассные охотницы, но с несколько размытыми, идеалистическими представлениями о семейной жизни - слишком романтичны, а потому дуры. Хотя может и не все.
Скука совместного быта их дезориентирует, и в дальнейшем они разочаровываются в возможности его "правильного" обустройства. От этого, особенно после развода, немногим всё же удается оправиться, с тем, чтобы снова выйти на тропу боль-шой охоты, где несбиваемый романтический настрой и трезвая игра помогут им снова заполучить любого зверя.
То есть, по умолчанию - принца. Но они, к сожалению, вновь забудут, что в принцы им сгодиться любой, лишь бы не подвело воображение.
Итак наши охотницы снова найдут свою добычу, но с тем же неизбежным финалом: все принцы нюхают свои носки пе-ред тем как бросить их в стирку.
Опять, блин, [типа] не принц.
Скотина, мужлан - испортил всю жизнь.
И так раз за разом - одни идиоты, что попадаются, другие - потому что ловят. Зато хоть дети получаются красивые.
И лишь с возрастом люди суровеют и практически перестают играть в эти игры, но не потому, что умнеют, а просто нужных гормонов выделяется меньше...
Олег бодро шёл по парку и надеялся, что сегодня какая-нибудь загорелая охотница выделит его из толпы, даст разгля-деть себя среди разбросанных по пляжу тел и позволит стать её добычей. А дальше ерунда- сохранять по возможности достоин-ство, помнить о цели и самому себе не признаваться, что это всё-таки не любовь.
В общем-то, любовью он был привит, и если не занесёт южным ветром нового вируса, то должно пронести, а интеллект на каком-то этапе безусловно может дать преимущество - главное не забыть им воспользоваться: как это, впрочем, обычно и бы-вает. Женщины слишком привлекают физически - и своими движениями, и формами, и мимикой, и мало ли чем ещё. Но и муж-чины, в свою очередь, поначалу умело создают им романтическую иллюзию. И общие правила в игре не сложные, и все их зна-ют, но применяемая техника - сотни комбинаций, прыжков и отскоков, нападений и защит, даёт только два, как в шахматах, возможных конечных результата - либо ничья и разбежались, либо шах-и-мат, а если чуть-чуть переврать, то отэц-и-мат…
На пляже Олег легко выбрал себе место - немного в стороне от основной массы загорающих, но у воды. Справа от него две девушки, немного в отдалении ещё две, а слева - дама в одиночестве, подходящего возраста. Она стоя, любуется видом на реку.
На первый взгляд все достаточно симпатичны, чтобы послужить прототипом его будущего проекта.
Ещё неподалёку, на траве, резвятся несколько ребятишек, лет до восемнадцати - и всё, дальше только пары с детишками. Короче, никаких мишеней для стреляющих глазами дам в пределах сохранения убойной силы заряда не наблюдалось. Кроме Олега.
Благодать. Пора и к делу.
- А что, девушки, вода тёплая? - не задумываясь, принялся Олег за двух ближайших девочек, почему-то не решившись потревожить отдельно стоящую даму.
- Нормальная вода, - не очень сердечный, но лояльный ответ.
Потом одна из девушек приподнялась на локте и быстро оглядела Олега с ног до головы - благо тот уже успел раздеть-ся. Она улыбнулась ему и сказала, как будто пытаясь с точностью передать своё от воды впечатление:
- Довольно тёплая... водичка.
"Уже лучше", - подумал Олег и постарался изобразить на лице благодарность, а потом сказал:
- Ну? Пойдём купаться?
- Идите, - спокойно отреагировала девушка и пожала плечами. Её подруга принимает солнце, лёжа на спине, водрузив на нос солнечные очки, на Олега ей, видимо, плевать.
Оранжевый и светло-голубой купальники - не голова кругом, но в лифчиках у обеих что-то есть.
- А может быть всё-таки вместе? - не отступая от тактики весёлой наглости, напирает Олег, - поучите меня, сухопутного, плавать.
- А вы не умеете?
- Ну, ограниченно.
Наконец другая, в очках - тёмненькая, тогда как первая - почти блондинка, тоже обратила на него своё внимание: чуть приподняв очки, она с три секунды всматривалась в него, очевидно наводя резкость, потом недобро улыбнувшись, спросила:
- По-собачьи?
Олег ухмыльнулся:
- Да, нет, - ответил, - по-человечьи...
- Так в чём же дело? - с убийственными интонациями произнесла она, - вперёд!.. - и махнула рукой в сторону воды. Не-двусмысленно.
- М-м... - застонал Олег от её нелюбезности, - не хотите, значит составить компанию... Жаль. Пойду тонуть один.
Вслед ему ничего, по счастью, не пожелали, и он подошёл к воде. Постоял на бортике, стараясь не оглядываться как пингвин по сторонам гордо, что вообще свойственно отчего-то всем мужикам на пляже. Он понимал, что за ним наблюдают как минимум две пары глаз и дают ему первую, возможно даже устную оценку. Не торопясь, завязал шнурок на плавках, чтобы не слетели, и прямо с гранитного берега прыгнул в воду.
Вообще-то плавать он умел, даже когда-то в детстве немного играл в водное поло и до сих пор умел ещё отдельно изо-бразить и кроль, и брас, и батерфляй. А что прибеднялся перед девочками, так это просто для поддержания курортной беседы. Ещё не забыть, где-нибудь на середине Невы развернуться и если та девочка, блондинка, на него будет смотреть, то помахать ей ручкой. Ответит - значит всё сложилось, нет - придётся умыться. Правда с середины реки её, может, и не разглядишь, и тем более не нужно плыть на другой берег - пока вернёшься, забудут.
Однажды, давно, во время учёбы в университете, Олегу довелось вместе с большой группой студентов побывать в Гре-ции. Они объездили тогда почти всю эту замечательную страну, были на многих островах, но дольше всего - около двух недель в одном чудесном месте, если впрочем там вообще есть места не чудесные - Кавале. Олег познакомился там как раз тоже с двумя девчонками...
В голове вдруг что-то скрипнуло:
Кавала.
КАВАЛА....
Что-то ещё, очень неприятное было связано с этим городом. Или со всей Грецией - бред!
Олег притормозил, остановился, протёр глаза, выдохнул несколько раз в воду, чтобы отдышаться. Какая-то муть прили-пла к его голове изнутри и путала мысли. Какая-то пелена, за которой чувствовалось присутствие чего-то угрожающего, связан-ного каким-то образом с Грецией и, как ни странно, с девушками.
"К чёрту!" - Олег поплыл обратно, избавляясь и отмахиваясь от ненужных во время водных процедур переживаний, на-шёл глазами своё полотенце на берегу. У воды, совсем близко, стояла та самая девушка - блондинка в оранжевом купальнике - и смотрела прямо на него. Олег, как и задумывал, помахал рукой. Девушка с готовностью помахала в ответ. Потом аккуратно спрыгнула в воду.
Можно было праздновать - рыбка сама устремлялась в невод. Хотя... скорее его самого воспринимали сейчас как рыбку.
...Тогда в Греции Олег не ходил на свои свидания, как нормальные люди, а плавал морем - так было ближе. А один из приехавших с ним студентов - Витя Дробница - был совершенно не в курсе его дел и однажды увидел его такой заплыв с при-брежной скалы. На другое утро на спортплощадке перед коттеджами, где они жили - там все обычно собирались для обсуждения организационных вопросов - Витя поделился своими наблюдениями с остальными, недоумённо заявив, что здесь оказывается не только приезжие, в смысле русские, умеют плавать; хотя именно такое мнение сложилось у студентов. Греки никогда не заплы-вали в море дальше пяти-десяти метров от берега. Предположительно боялись акул. И тут Витя убеждённо рассказывает, что видел, мол, вчера грека - загорелого как чёрт, но плавающего как рыба. И от берега далеко. Однако абсолютному большинству было изначально известно, что за грек по вечерам туда-сюда по морю плавает и почему бабы для него важнее собственной безо-пасности. Поэтому очень довольные, предъявили Вите и чёрта, и грека, и загар, и рыбу - и всё в одном лице. Витя какое-то время с недоверчивым облегчением переспрашивал друзей, всматривался в Олега, но так как русский приоритет в плавании был под-тверждён снова, и похоже, что окончательно, сказал: "Ну, и слава Богу!"
- Ну что, привет? - Олег подплыл к девушке и протянул ей над водой руку ладонью вверх. Было довольно глубоко, де-вушка торопливо улыбнулась, но тоже слегка прикоснулась к его руке своей ладошкой. Олег-то, вообще, задумывал через это рукопожатие подтянуть её к себя для как бы нечаянного более тесного соприкосновения, но девушка ускользнула.
Он успел отметить про себя, что у неё красивые руки, с длинными пальцами и продолговатыми ногтями. Сразу, на бере-гу, он почему-то не совсем не обратил на это никакого внимания. Между тем это было его признанным пунктиком, и он считал, что если у женщины некрасивые руки, то лично его пристального внимания она не заслуживает.
Олег поинтересовался, как девушку зовут.
- Настя, - без заминки ответила она.
"Ну, началось", - торжествующе подумал Олег, - теперь только держись…»
Олег предложил плыть к берегу, потому что на воде Настя держалась не очень уверенно, и сколько-нибудь успешно флиртовать на плаву ей не удавалось.
Но всё наладилось, когда они выгребли к берегу и ощутили под ногами твердь. Не торопясь, Олег и Настя добрели до берегового камня - все реки Питера закованы плотнопригнанными друг к другу гранитными камнями и это для всех в порядке вещей. Но надо однажды по-настоящему осознать это, потрогать эти глыбы, представить масштабы, даже задуматься над тем, сколько самому понадобилось бы усилий, времени и здоровья, чтобы вырубить, обтесать и зашлифовать такой камень. И сколько же тогда всего жизней уложено в эти гранитные набережные, в эти брустверы неизвестной архитектурной войны?! Сколько здо-ровья человеческого в них вколочено?! Слёз, пота?!
Но хрен мы с прикладом ложили на всё это - главное, что летом камушки тёпленькие и на них приятно посидеть, пивка попить.
Нет, говорить с девушкой о загубленных ради бестолковщины человеческих жизнях Олег, конечно же, не стал. У него была цель. Надо было стремиться непосредственно к ней, поэтому Олег тщательно подбирал и темы, и слова, и интонации. А ещё, поскольку по нынешним временам в большом ходу показная честность, доверительность и открытость, то перед тем как вылезти наверх, на берег, и помочь выбраться девушке, он всё прямо ей и сказал:
- Но я бы не хотел с тобой ссориться, потому что ты мне очень нравишься, - конечно был какой-то контекст, они уже минут пятнадцать говорили, но эта реплика вообще-то самодостаточная.
Хорошо, что она ответила тем же:
- Ты мне тоже очень нравишься, - положительно happy end, но целоваться на пляже не принято, - пойдём я тебя с Лари-сой познакомлю.
- Конечно, идём.
"Куда деваться".
- Познакомься, Лариса, - это Олег.
- Лариса.
- Очень приятно.
- Мне тоже...А как это вы так быстро научились плавать?
- Плавать?
-Ну, да! Вы же сами, только что, даже нас, просили научить.
- Гм, ну, я и сейчас не против, - не смог сдержать ухмылку Олег.
Лариса на это сделала увеличенные глаза в сторону Насти, как бы совсем незаметно показывая той, что более пошлого дурака ей ещё встречать не приходилось. Реакции Насти не последовало, а Олег, наградив про себя Ларису матом, решил как-нибудь своим спокойствием и выдержанностью передавить её сучью натуру. Постановив себе быть дружелюбным, он полез в свои шмотки, вытащил из кармана "Минтон" и предложил девушкам:
- Вообще-то я с детства хорошо плавал. И давай тогда на ты, хорошо?
Лариса дёрнула бровями, но кивнула, неожиданно взяла предложенный леденец и тут же спросила:
- А сколько тебе было лет, когда ты научился плавать?
- Что, это у тебя больная тема?
- Ф-ф! Ну, нет. Просто интересно.
- Ну, если интересно, то ладно - года три мне было. я рано научился плавать.
- И, конечно, рос у моря! А! Знаю, знаю тебя в три года родители бросили в воду, чтобы ты или научился плавать или утонул!... Нет!.. Точно, ты родился в воде! В воду. О-о-о! Какие мы! Я дитя моря! Нет?
- Нет, скорее дитя гор, - глядя ей в глаза, с полуулыбкой, двусмысленно возразил Олег, - «ты чисто, сука, с гор спусти-лась!», - но не попал. Скорее всего, девушка даже не заметила, что фраза могла быть адресована ей, продолжая потешаться, сде-лала удивлённые глаза и произнесла протяжно:
- Го-ор? Ничего себе, куда же вас там могли родить?
В разговор вмешалась Настя:
- Подвинься, Лариса! И вообще, иди купаться... Сама лучше поучись плавать, ты здесь на солнце перегрелась.
- О-о-о! - опять протянула Лариса, но вдруг почему-то сразу смягчилась и обещающе улыбнулась Олегу, - я вообще-то надеюсь, что Олег меня как раз чему-нибудь и поучит.
"Чему-нибудь?.. разворот?"
- А то он тут прибеднялся, а сам с трёх лет оказывается... как дельфин.
Олег скромно улыбнулся на сторону, крутнул подбородком, типа "Вот так вот", но не очень ещё доверяя перемирию.
- А под водой умеешь, - спросила, всё так же умничая, Лариса.
- Да, - Олег чуть-чуть приподнял забрало, чтобы как следует взглянуть на противника, - как ни странно, маленьким я плавал именно под водой.
- Куда?
Олег неопределённо помахал рукой - правильный вопрос, но без мата на него достойно не ответишь.
- Надо же, - равнодушно восхитилась Лариса.
Сам подставился. Сделалось весело, Олег беззвучно рассмеялся, представив, что было бы, если бы он как в недавно ус-лышанном от кого-то анекдоте про заику сказал - кы-кы-куда.
(Очередь в кассу за билетами, у окошка заика: «М-м-мне о-о-один бы-бы-билет в Пы-пы-пы-псков». Кассирша издеваясь: «Кы-кы-куда?» Заика: «В Пы-пы-****у!»)
- Всё, Лара! - толкнула Настя подругу в плечо, - иди купаться, на фиг!
Но та не сдавалась, видимо догадавшись о припасённом для неё Олегом ответом:
- Нет, ну, ты подумай! С трёх лет человек под водой - ихтиандр!
- Всё-всё! Уймись...Ты, Олег не обращай на неё внимания, с ней бывает.
- Да всё нормально, - дежурно сказал Олег, - у всех бывает.
- А что у тебя бывает, - тут же вцепилась Лариса.
Ох, и задрала! Олегу уже хотелось прекратить как-нибудь бескровно это дело, чтобы не перейти, чего доброго на анато-мические перечисления, чего у кого ещё бывает. Надо было как-то отвлечь её внимание, переключить. Заметив, что у обеих де-вушек одинаковый цвет глаз, он неожиданно сказал, как будто сделал великое открытие, правда обращаясь всё же больше к На-сте:
- Надо же! У вас обеих карие глаза!
И констатируя очевидное:
- И красивые.
Комплимент солдафонский, но достигший цели - если по расхожему мнению комплементы женщину настораживают, то видимо так и есть - Лариса осторожно сказала "спасибо".
После, дождавшись, когда Лариса пойдёт всё-таки купаться, Олег прилёг рядом с Настей, посмотрел ей близко в лицо и шутливо сказал:
- А твои глаза - это...ну, озёра красоты. Я дождаться не мог, когда уйдёт твоя зубастая Лариса, чтобы тебе это сказать.
-Да? - Настя как-то по-особому вздохнула и прикрыла веки.
В неё он попал, может, она уже и не слышала совсем, что он ей конкретно говорил, хватало того, что она чувствовала треск сыпавшихся от их кожи искр. Жаль, что всё происходило на пляже, а то бы самое время её целовать.
- Мы что-нибудь будем делать вечером? - спросил он, тоже уже стараясь удерживать ровное дыхание.
- Ты мужчина, тебе решать, - самое время снова пойти купаться, чтобы прежде времени не закипеть.
- Я хочу тебя нарисовать, - неожиданно для самого себя выдал Олег.
- Ты умеешь?
- Не знаю, наверное, - Олег немного громче, чем хотелось сглотнул и соврал, - я художественную школу в детстве закон-чил.
- Правда? Тогда я согласна.
"Я согласная! Я согласная!"
- Меня ещё никогда не рисовали. Даже портрет.
"Даже?! О! Она всё понимает!"
- Тогда решено, сегодня вечером. Я живу здесь недалеко, на Савушкина?..
- Да.
"Да-да! Да-да! да-да, да-да, да-да!"
- Но вот только мне Ларису сегодня неудобно одну оставить.
"Ну, вот, блин".
- Неудобно оставить?
- Только не сегодня.
- А когда?.. Прости. А может, мы ей тоже найдём хорошего парня?
Вообще Олег находил обеих девушек интересными - Лара была чуть пониже Насти, но обе симпатичные, хорошие фигу-ры, лёгкий загар. Но на его взгляд Настя всё же красивее. К тому же блондинка. А если уж прёт на блондинок, то растрачиваться по-пустому не стоит.
И как это не смешно, но его в самом деле привлекали настины глаза - большие и глубокие. Хотя нет - в первую очередь его привлекла, конечно же, её готовность, ответное движение. И здесь спорить глупо.
Сладкая липкая лента.
- Друзей у Ларисы хватает - дело не в этом...
- А в чём дело?
- Ей сегодня, - вздохнула Настя, - нужен кто-то близкий... У неё там проблемы всякие...
"Это я заметил..."
- А я её лучшая подруга. Ну, в общем...
Она замолчала, подбирая ещё какие-то слова, но Олег прервал её:
- Я понял, - просто сказал он, - понял.
Он погладил ладонью песок, повертел попавшийся белый с голубыми прожилками камушек.
- А если я вас обеих приглашу в гости?.. Это нормально?
Настя пожала плечиком:
- Может быть. Но лучше спросить.
- Спросим, - согласился Олег, хотя и не очень представлял себе, как ему справляться с Ларисой на протяжении вечера.
В чём недостаток таких вот дуальных знакомств - если тебе нужна только одна из двух, то и другую так просто из сюже-та не выбросишь.
По меньшей мере не сразу.
И ещё, конечно, был риск вообще всё испортить, но когда Лариса вернулась, без умысла демонстрируя твёрдость про-свечивающих сквозь купальник сосков, то Олег поймал себя на том, что всё же хотел бы рискнуть.
И нарисовать бы обеих.
Как это сделать - идей не возникло, но желание появилось. И совершенно шизоидная мысль - нарисовать их двух едино-временно сразу...
Но, к сожалению, сие осуществлению подлежать не могло, потому что у Олега для этого не хватило бы ни ума, ни обая-ния. И к слову сказать, у него вообще не было никакого полигамного опыта.
Если ещё уговорить им зубы и расправиться по очереди - это куда ни шло. И то - потребуется профессиональная вирту-озность, чтобы обойти стервозность настиной подруги. Но откуда бы взялся такой вагон наглости, чтобы... Нет, он слышал по-добные истории, но если опять же отмести проституток, то способов к реализации этого не знал.
- Олег, а чем вы вообще занимаетесь? - спросила Лариса, вытираясь полотенцем.
- Если мы уже перешли на ты, то лучше бы тебе переспросить, - нашёл в себе силы оторваться от её сосков и улыбнуться Олег.
Лариса, что удивительно - не ёрничая, переспросила. И как не был неприятен для Олега этот простой вопрос - он давно уже был безработным и перебивался случайными заработками - пришлось что-то придумывать. А большого желания говорить о своих трудностях он не испытывал, поэтому в голове варьировались случайным образом возможные ответы - от наёмного убий-цы до космонавта. Но неожиданно его рот начал открываться сам и родилось вот что:
- Я, Лариса, инженер человеческих душ - психолог... ( "ага, психолог - она тут его умывала, как хотела, а он психолог") ...Изучаю коллизии жизни на примере и опыте некоторых людей.
- Это кого же?
- А это врачебная тайна. Слышали, наверное, о такой?
- Так ты психолог или психотерапевт? - приподняла брови Лариса.
Олег откровенно не знал, существует ли какая-то разница, но сумел, как ему показалось, правильно ответить:
- Психолог... но иногда я выступаю и в качестве психотерапевта.
- Частного?
- Частного, - подтвердил, про себя ухмыляясь, Олег: "ещё куда более частного". Вслух добавил, - если хотите, я стану вашим личным психотерапевтом. У меня будут самые прелестные клиентки в городе, - он перевёл взгляд на Настю.
- Нет уж, спасибо, - качнула головой Лариса, обрубая их тонкий контакт, - у нас с Настей всё в порядке!.. И никакой лич-ный психотерапевт нам не нужен. Даже если совсем ручной.
"Ну, кому не нужен, а кому и сгодился бы... Ох, и стерва ты, Лариса! Ох, и стерва!.. третий час, паскуда, действуешь на нервы!"
Для девушки, у которой недавно случились какие-то неприятности, она выглядела довольно бодро. Хотя кто знает, мо-жет все проблемы только в иррегулярности половой жизни - тогда всё правильно.
- А ты мог бы привести какой-нибудь пример из практики, что-нибудь рассказать такое... не знаю, - Лариса наморщила носик, - жуткое или интересное?
- Или просто жутко интересное?
- Да, что-нибудь такое.
Олег вздохнул и посмотрел вдаль, подняв голову. На мгновенье у него возникла уверенность, что уж чего-чего, а страш-ного порассказать он бы сумел, но отбросил прочь тени этих мыслей.
- Хотите я вам лучше что-нибудь смешное расскажу? Нет, давайте я вам лучше что-нибудь скаламбурю... академической формулой. Чтобы не осталось никаких сомнений относительно моего профессионального соответствия.
- В смысле?
- Ну, в смысле были у нас такие фразы в университете - когда в первый раз слышишь, ни черта не понятно - например такая: даже с точки зрения банальной эрудиции не каждый локальный индивидуум способен игнорировать эффект парадоксаль-ных эмоций.
На самом деле эту хренотень он услышал от Сашки Шалдина, своего однокласника - он сейчас вдроде уже хирург, а то-гда ещё учился на лечфаке в Алма-Ате. И у них там, наверное, была в программе психология, и он иногда по пьянке загибал по-добное перед дамами вместо пошлостей. А эту фразу Олег тогда специально с ним разучивал, чтобы тоже как-нибудь блеснуть - вот и опять представился случай.
Настя по окончании тирады издала смешок, но Лариса, хлопнув пару раз ресницами - не ожидала всё-таки - заявила, что ничего непонятного тут нет, и она всё сразу и поняла.
- Поняла? - переспросил её Олег, - молодец.
"Сегодня твой день".
- Да, - продолжала она хвастаться, - я читала про эффект парадоксальных эмоций. Только что-то там с эрудицией... Ка-кой эрудицией?
- Банальной, - засмеялась Настя, - это всё, что там было по-русски.
- Да там всё было по-русски...
- Девушки, - поднялся на ноги Олег, - вы слишком начитаны, а ты, Лариса, ещё и серьёзна - это не полезно для молодого организма. Пойдём лучше снова купаться.
Девушки опять отказались - видимо нужно было посекретничать - но обещали ждать его на берегу. Олег уплыл.
Он плыл неторопливым размашистым кролем - не плыл даже, а лениво махал руками, чтобы успевать ещё о чём-то ду-мать:
"Интересно она меня хочет или так издевается?"
С парадоксальными эмоциями он, конечно, зарядил, но нужно было выкручиваться, раз неудачная шутка про психолога была воспринята всерьёз. Просто удивительно, как часто некоторые вещи принимаются девушками на веру, даже самыми въед-ливыми: психолог - так психолог, лётчик-испытатель - стало быть лётчик, конструктор летающих поездов - сойдёт и такое. Един-ственно, могут попробовать составить мнение - насколько ты в своём деле преуспеваешь, но не особо вникая в детали. И если не нарушается общая видимость, то считай зачёт по предмету у тебя в кармане. Лишь не нарвись на специалистку.
Это и понятно, если главное, что их заботит - это не твоя профессия, а твои ухаживания - прикосновения, намёки, под общей доминантой правильного выбора приличествующего момента, когда можно будет позволить большее.
И тут нужно коснуться распространённого в женской среде правила и заблуждения - что постель в первый день знаком-ства недопустима.
Непозволительна она и в первое, после знакомства, свидание. А лучше и не во второе. А уж если хочешь, чтобы отноше-ния потом стали действительно длительными и серьёзными, то по возможности, и не в третье.
(Олег бы с удовольствием через спутниковое телевидение на весь мир, с сурдопереводом, выступил с антипропагандой - против этого вредного поверья. И ведь что удивительно - миром правят мужики, а не могут заставить своих баб избавиться от этой средневековой ереси. А почему? Всё просто - у мужиков рождаются дочери, а никто не хочет, чтобы они выросли шлюхами.
Правда, куда как чаще бывает - воспитывают леди, а плодятся суки, но это уже издержки.)
Напротив, из своего грешного опыта, достаточного для статистики, Олег давно сделал вывод - все серьёзные и долго-срочные отношения начинаются с того, что постель организуется в первую же ночь после знакомства; реже, если во вторую; ещё более редко, если переспать удаётся чуть позже. Длительные свидания или заканчиваются ничем, потому что, какой смысл сту-чаться в одни и те же двери, если регулярно не открывают - достоинство уязвляет, знаете ли; или - ничего хорошего не происхо-дит, когда после долгих ухаживаний всё-таки овладеваешь таким образцом добродетели. Вопрос: "Ну, и что тут такого особен-ного?" - всплывает сразу после наступления первого удовлетворения. "Да, это точно того не стоило", - неизбежное заключение при взгляде на жеманницу утром. А исключения, говорят, мудрецы, лишь подтверждают правило.
Только если сразу в постель - тогда любовь. Не исключено, что до гроба - уж как там дальше получиться.
А отвергните мужика раз, он может и броситься к вам, без размышлений, во второй, но уж точно крепко задумается и хреном переложит в третий. То есть вот так просто спросит себя - а нахрена? И пойдёт вместо этого лучше пива треснет и гам-бургер съест, а ещё лучше - пойдёт кого-нибудь трахнет, кто попроще, и ему сразу легче станет жить.
Можете быть уверенными - мальчики повсюду ищут девочек не для того, чтобы просто угощать их мороженным, водить в кино или на танцы. И ведь богатыми большинство никогда не были. Им нужны отношения, любовь, избавление от одиночества, а не благополучная возможность истратить за вечер на какую-нибудь вертихвостку-динамщицу все имеющиеся в наличии день-ги.
Олег успел заплыть довольно далеко, когда неожиданно почувствовал боль в области сердца. Он потерял темп, сбился, едва не хлебнув мутной, загрязнённой выше всяких норм невской водички. Остановился. Стараясь просто удерживаться на воде и меньше шевелить левой рукой. Это оказалось нелегко, и он перевернулся на спину. Боль не отпускала. Но была надежда, что отпустит, или ему придётся лежать на спине, пока его не вынесет в залив и не прибьёт снова к берегу.
Пока что ему удавалось избежать резких приступов. Он попытался плыть, двигая одними ногами, но сердце этого не по-желало. Пришлось ещё отдохнуть, двигая чуть ли не одними пальцами, чтобы удержаться на поверхности.
Олег старался не паниковать.
Люди тонут и тонули всегда. Но чтобы это произошло сейчас, с ним - нет. Он не мог допустить такого.
- Боже мой, неужели вот так и тонут? - не очень себе веря, у яркого летнего Солнца спросил Олег, - а ведь мне ещё На-стю нужно было нарисовать.
Про Ларису, так и быть, можно было пока забыть.
Он часто чувствовал себя отвлечённо готовым к принятию смерти, но что удивительно, когда этот момент вдруг риско-ванно к нему приближался, Олег не испытывал никакого желания с этим смириться и судорожно, всеми возможными способами старался его опять отдалить.
Всегда.
Кажется всегда. Вот тебе и воин. Аника.
Течение потихоньку уносило его всё дальше от берега и если совсем ничего не предпринять, то живым он берега точно не увидит. А мёртвым глаза пятаками прикрывают.
Звать на помощь, когда испытываешь в воде трудности или попросту тонешь, у мужиков считается не совсем прилич-ным - паниковать и выказывать слабость зазорно. На глазах у стольких людей - лучше утонуть. Вот и хлебаем воду молча - судо-рога ли, сердечный приступ, трясучка - упираемся рогом и гребём к берегу, сжигая остатки сил и внутренних ресурсов. Так по-ложено...
То, что народу тонет много, в общем все знают, но редко кто задумывается, как много - за год-два в России тонет народу столько же, сколько гибнет солдат за какую-нибудь локальную войну, как к примеру в Чечне или Афганистане. Олег об этом без удовольствия вспомнил и попробовал всё же плыть - не очень хорошо получилось, и боль в сердце усилилась.
- Ну, давай, давай! - Олег помассировал взбунтовавшееся сердце, а потом решился, больше уже ничего не оставалось, опять перевернулся и поплыл спокойным - самым спокойным - длинным-предлинным брасом, коротко работая руками - чтобы только дышать, но мощно отталкиваясь ногами. Сердце, смилостивившись, перестало реагировать на движения, но ощущалось как усиливающееся давление на левую сторону груди. Беспричинная усталость, непрозрачная муть и темнота внизу уже засасы-вали сознание, но Олег был ещё далёк от того, чтобы сдаться.
Однако расстояние до берега сокращалось очень медленно. Ему хотелось разозлиться, долететь до берега на чистой яро-сти, но вместо этого становилось всё более страшно.
Следующий сильный болевой приступ чуть моментом не угробил его - Олег ушёл под воду и едва не захлебнувшись сде-лал огромный глоток воды, а вынырнув, успел сделать ещё один - теперь если не утонет, то точно отравится - закашлялся, пыта-ясь нормально вздохнуть и понимая, что это вполне может быть конец.
"Нет!" - Олег рванулся вперёд и от отчаяния, исходя внутренним криком, бросился к берегу бешеным кролем, уже не обращая внимания на боль, стремящуюся закрутить его узлом.
Reach on the sky! Стоять, мать твою!
Врёшь, не возьмёшь!
Don`t move, pal! Don`t even breath!
Господи! Мама! Господи!
Суки!
В камень он практически врезался, упал возле него - благо мелко - на колени, часто дыша, уже не чувствуя боли, но тря-сясь и почти блюя от усталости.
- Ни хрена, ни сегодня, - проговорил он, постепенно унимаясь, но ещё не слыша своего голоса. Потом огляделся, пола-гая, что хоть кто-нибудь да наблюдает сейчас за его состоянием, если не видел всего представления в целом.
Но естественно, никому не было дела до него, запыханного и плюющегося - загорать надо, однако. Но это и к лучшему...
- Чёрт! - пробурчал Олег, вылезая наверх, на люди, продолжать жить, - чёрт бы вас всех...
Он почувствовал, что ему разонравился этот пляж. И вода здесь мерзкая. Трава, грязный песок, люди - всё вызывало не-доумённое отвращение. Он не понимал, как мог очутиться в этом гадюшнике, среди этих загорело-грязных уродов. И плескаться с ними в этой вонючей коричнево-жёлтой реке. Он оглядел контингент - кривоногие, пузатые, чернозубые - и дети у них какие-то мутанты, глаза рыбьи.
- Мутанты.
И обе его девушки показались, сперва, выброшенными на берег бледными, вислохвостыми рыбинами.
Но вдруг одна из них прикоснулась к нему и... накипь сразу осела.
"Настя!"
Гулким ощущением предстоящего счастья отозвалось чуть было не предавшее его сердце.
"А некоторые умирают в момент оргазма", - подумал он, но ничего внутри на эту мысль не отозвалось - чего не может быть, того не может быть.
"Настя, ты не мутант".
- Хорошо поплавал? - спросила Лариса.
"А вот в тебе что-то есть".
***
Втроём они прошли через весь Елагин остров.
Легко дышалось, Солнце светило сквозь листву, царила умиротворённость и витали лесные, с детства знакомые запахи - а ведь всего этого уже могло и не быть. Сладко жить, но не приятно в такую погоду умереть, хотя бы и утонуть.
Пойте птицы! гимн Солнцу и жизни! Под ногой Олега раздался громкий щелчок, он посмотрел вниз, отшагнул - оказа-лось что только что умертвил улитку, вылезшую как и он погреться на Солнце.
- Ой, улитку раздавил, - заметила и погрустнела Настя.
- А пусть под ногами не ползают, - неожиданно вступилась Лариса.
Но Олегу, который вдруг панически отчётливо осознал, что от этой бедной улитки он сам отличается только размером, но как и она имеет полное право на неожиданную смерть, было трудно вот так просто отмахнуться.
- Пойдёмте, девочки, лучше по асфальту.
- Да, там улитки не ползают.
Улитка долго не выходила из головы.
Сколько-то времени он даже прислушивался к небу, что давно стало его обыкновением, ощущая себя почему-то винов-ным и внутренне сжимаясь. Но уже через десять минут, сидя в летнем кафе, за столиком, перед пачкой чипсов и бутылкой пива, об улитке он начисто забыл. Скоро позабылось, собственно, и всё то, что с ним самим сегодня приключилось или могло приклю-читься.
Он угощал девчонок пивом, по сложившейся в это лето традиции, но и сам - куда деваться - сделал несколько немалень-ких глотков. И к чипсам это было, конечно, естественней, чем минералка или лимонад. И скоро, может даже после второго глот-ка, вкус ему, на удивление, понравился - однако то, что будет противно уже после седьмого-десятого, он не сомневался.
Но он чувствовал общее от всего удовольствие, и несомненно в этом была заслуга и алкоголя, и всего другого, что было вокруг хорошего. Спроси его сейчас, счастлив ли он? - он не осмелился бы сказать: "нет".
Даже рисовать уже не хотелось, всё было и так хорошо.
Он смотрел в настины глаза, теплевшие при взгляде на него, и чувствовал, что вот в них он может утонуть запросто. Влюблённость под воздействием сильных внешних воздействий и ощущений несомненно нередкое явление, но теперь для него это была не только теория.
Испытываемое чувство было смутно знакомым, но он никак не мог, хотя и старался, вспомнить женщину и обстоятель-ства - где бы это с ним раньше происходило, как будто в другой жизни. Казалось это было после войны, но он не воевал. Совсем. И вообще давно ненавидел все сильные ощущения вместе взятые, а ещё утром уповал на свой иммунитет к любви. Но теперь чувствовал, что если его сегодня насильно от этой девушки не отцепят, то он от неё никогда не отцепиться. По меньшей мере лет сто.
Его всё в ней восхищало - движения корпуса, рук, головы, взгляды, брошенные на него и вдаль, взлёты бровей, улыбки, гримаски...
Он попался. Не впервые, но...
Уверенно.
Эффект усиливался одеждой - на ней были короткая юбка и топ без резинки под грудью - шало и неудержимо тянуло туда и взгляд и руки. И почему-то, видя, как спутан он в её сетях, не издевается над ним и не дразнит. Может быть, знает, что не со всеми это может прокатить, а может - Олег надеялся - она и вправду оказалась человеком.
А между тем Олег беседовал:
- Вы где-нибудь учитесь или работаете? Что это я всё о себе да о себе?! - ритуальные вопросы, предсказуемые ответы. Олег нёс чепуху автоматом, почти не отвлекаясь от главного - рассматривания Насти. И ещё всякого такого лёгкого, непринуж-дённого - трогания её же: за руку, за плечико, за спинку...
- Давайте ещё что-нибудь? - накачивал он спиртным Ларису.
- Давайте! - к счастью она стремительно хмелела, - шампанского!
- Ну, шампанского, так шампанского, - скакнул Олег за шампанским.
- Ну, лошадок, так лошадок! - восклицала ему вслед счастливая, позабывшая неврозы Лариса.
Олег опять вернулся с джином и пивом, извиняясь, что шампанского здесь не подают.
- А где подают?
- А везде?
- Например.
- Ага. Вот например, у меня дома... припрятана бутылочка, как раз для такого случая, вот там и подают.
На самом деле, он покупал когда-то дорогое шампанское, чтобы отдать его потом как взятку, сто двадцать лет тому на-зад. Но на взятку оно не пригодилось, потому давно отстаивалось в холодильнике, скучая без потребителя.
Но сегодня утром соседи собирались уехать на дачу, а значит, был повод отнестись к вечеру серьёзней - все угрозы от-носительно баб, музыки, исключая, может быть, санузел, должны быть приведены и осуществлены.
Предложение девушками было принято, и компания в приятном составе - Олегу уже не могла помешать никакая Лариса - двинулась к его дому.
По дороге Олег выяснил, что Настя любит почти те же самые вещи, что и он - музыку там, фильмы.
(но и Лариса от них не отказывается!??)
- А ты видел "Четыре комнаты?" - спросила Настя.
- Видел, и есть их у меня.
- Ой, а я так хочу... А понравился?
- Понравился. Там такие четыре истории, новеллы...
- Знаю, знаю! Ой, я так хочу.
- И я, - присоединилась оживлённая, но уже явно в завершение самостоятельного полёта, Лариса, - и я всегда мечтала.
- Будет исполнено, - Олег продемонстрировал шутливый полукниксен, как он это себе представлял, - нужно только доб-раться затемно до замка, леди.
- Ой, он душка! - артистично махнула та ручкой, - только лучше "миледи".
- Да миледи! Простите, - Олег кивнул головой и даже почти сделал шпорами. как настоящий гусар.
- Да, пожалста. Ну что вы... А как вид с главной башни? Присутствует? - обеспокоено поинтересовалась она.
- На пруд с лебедями-с, миледи. Вам понравиться.
На деле вид из окон был на соседний пятиэтажный скворечник и на кусочек неба над ним, но всё при необходимости представимо виртуально, если уж возникла надобность дать симпатичным женщинам почувствовать себя героинями спектакля.
Но не в коем случае не драмы - комедии. В конце все женятся.
Драм хватает и в жизни. А что жизнь? - хрупкая и удивительно ненадёжная субстанция. Одно неловкое движение - воз-духа, воды, даже солнечного луча - и она может оборваться. Нелепо тонка ткань оболочки, удерживающей внутри душу и ме-шающей ей раствориться в окружающем мире - в бесформенном океане атомов, гравитационных полей и квантов электромаг-нитных излучений. Но кто из нас ощущает эту хрупкость, кто радуется бытию и жизни, когда ей ничего не угрожает. Когда всё в порядке, мы даже страдаем от скуки.
Мы так устроены, ребята. Что имеем - не храним, лишь потерявши плачем.
Но ведь иначе не смогли бы и жить - свернулись бы в кокон от ужаса, и не успели бы, не заставили себя ощутить никакое из удовольствий, ни одно из восхищений, отпущенных нам этим миром.
Олег, улыбаясь, мечтал, чтобы лифт в его доме не работал, и им бы всем вместе пришлось подниматься по лестнице на седьмой этаж. А он шёл бы последним и рассматривал бы обеих своих подружек сзади и снизу. Подходя к подъезду, он рассказал им о своих надеждах вслух, а девушки вовсе не сочли это неприличным.
- Всё правильно, дам нужно пропускать вперёд.
Но их не устроил количественный аспект - седьмой этаж - а то бы они с удовольствием доставили бы ему радость и при работающем лифте.
Лифт работал, но и в этом он нашёл свои прелести:
- Не прислоняйтесь к стенам, отодвиньтесь - на них иногда писают. Прижимайтесь крепче ко мне, будет в старости, что вспомнить... Но-но! без вольностей.
В квартире, разуваясь в прихожей, Олег было хотел объяснить, в какие комнаты заходить можно, а в какие не следует - ни одна из них на замок не запиралась... А потом подумал, какая разница - они всё равно не будут плясать на кроватях и сбрасы-вать цветочные горшки на пол, а воровать здесь все равно нечего. Но...
- Проходите лучше сюда, - он провёл их в свою комнату, - сейчас всё включим, устраивайтесь.
Бокалы, вино, конфеты - чем не сервис.
- За знакомство!
- За любовь!
- За вечную!
Через двадцать минут Лариса, как и ожидалось, сломалась. Ещё через десять - уже спала.
Олег стал укладывать её в постель. Настя как раз вышла в ванную. А он с удовольствием расстегнул пуговицу на лари-синой юбке, а секунду помедлив, стянул её вовсе долой - чего будет ночью маяться. Он бы и майку снял с неё по-братски, но не поддался искушению оставить её в одних трусиках - просто укрыл её легким одеялом.
- Всё, спокойной ночи, - целовать её в грудь он не стал, а пошёл на кухню проветриться, но уже по дороге испытывал лёгкое сожаление, что этого не сделал.
Постояв у окна и посмотрев некоторое время на проплывающие по небу облака, Олег услышал, как из ванной вышла Настя.
- Настя, - позвал он её и она негромко отозвалась.
- Иди сюда, что покажу...
Когда она подошла совсем близко, но не спрашивая, что - он повернулся к ней, заглянул в глаза...
***
- Я же говорю, - думал он вслух, засыпая на диване, рядом с невероятно красивой обнажённой девушкой, - только в пер-вую же ночь, после знакомства. А нарисую я тебя в следующий раз... Вот в следующий раз и нарисую...
***
После этого они не виделись целых два дня.
За это время ему удалось раздобыть немного денег - неожиданно довелось помочь двум своим старым приятелям то ли украсть что-то, то ли просто перепродать по быстрому.
Нужно было, конечно, давно найти себе постоянную работу, чтобы хоть как-то планировать дальнейшее. Но насколько это было трудно, настолько Олегу не хотелось этим заниматься.
Он был инженером, но кому до этого было дело - окружающему его миру нужны были не инженеры высокоточных про-изводств, а купцы, продавцы и люди со связями.
Он уже давно устал думать о сволочах, ворах и несправедливости. Так как это никаким положительным образом на его жизнь не влияло. Вот и теперь он всё это отбросил. Его мыслью целиком завладела Настя.
До него только через день вдруг дошло, что её полное имя Анастасия. И это показалось ему чересчур. Как-то не подхо-дило нежное "Настя" к строгой "Анастасии".
Он целый день перекатывал на языке эти два слова и никак не мог объяснить открывшегося ему диссонанса. Его собст-венное имя было свободно от каких бы то ни было перезвучий, кроме уменьшительно ласкательных, но Олегу ни разу до этого не пришлось задуматься почему? Теперь же он даже пытался придумать себе такое второе имя.
Как бы оно могло звучать?
Ольг.
Ольгер.
Ольгерд! - и неожиданно уяснилось скандинавское происхождение. Хотя чёрт его знает, что от чего произошло, что бы-ло другого раньше: то ли мы обозвали их Гольмгардию Холмогорами, то ли они переврали наши Холмогоры.
Ольгерд Борисович ВАСИЛЬЕВ.
Ужасающе.
Но и Олег Борисыч - несерьёзно - лысый, толстый начальник АХЧ.
Просто "Олег" - всё же лучше.
А Настя?.. Лёгкая, стройная, быстроногая девочка с мягким характером.
И Анастасия - впору матери игуменье.
Какое-то должно было быть этому объяснение...
Вечером она ему позвонила.
- Здравствуй, Настя.
- Как дела?
- Пойдёт.
- Не скучно?
- Ну, где-то так.
- Мы могли бы встретиться, если ты, конечно, не против.
- Конечно, встретимся, Настя, и лучше немедленно.
- Ты соскучился?
Вот ущемляет мужское самолюбие такой вопрос, но чего врать:
- Естественно, но...
- А что но?
- Согрей и ты мне душу - скажи, что тоже скучала.
- Скажу обязательно - я на остановке перед твоим домом...
Минуты через полторы он обнимал её.
- И всё-таки, ты скучала?
- Я думала, что умру.
- Почему же не звонила? Я уже хотел заявиться к тебе в гости.
- Ну, и заявился бы, как раз со всеми моими домочадцами бы познакомился, включая двоюродную сестру и племянни-ка... А я боялась, что сразу тебе надоем.
- Нет. Ты мне никогда не надоешь.
- Ты, наверное, это всем говоришь.
- Пошли ко мне?
- А как же эти твои дяди и тёти?
- Они куда-то упёрлись. Да и какая разница.
Не стоило оно того, чтобы обсуждать - всё отступало, всё было размыто и вынесено безумным половодьем прозрачных ощущений - у него есть она, а для полного счастья нужно только немного времени и сгодиться любое место.
- Ого! Лифт не работает.
- Мечты сбываются.
Волю рука он дал ещё на лестнице, а потом, в квартире, хоть он и старался быть с ней нежен, но вытворил всё, на что оказался способен.
Но что-то всегда остаётся напоследок, и когда они вдвоём плескались затем в душе, пришли, наконец, домой дядя Гена с Людмилой Николаевной - Олег это понял по хлопнувшей выходной двери, а в ванной из одежды было только одно на двоих по-лотенце...
***
- Ты или улыбайся, или не улыбайся, - я же тебе говорю, что не умею держать всё в голове и рисовать по памяти.
- А ты рисуй пока что-нибудь другое. Или у меня этого так мало, что ты уже всё нарисовал?!
Олег хохотал, роняя карандаши:
- Ну, пожалуйста, Настя, будь серьёзней. Мне становится всё труднее сосредоточиться.
Но Настя его не слушала и озабочено демонстрировала то, что, по её мнению, могло незаслуженно остаться ненарисо-ванным, когда вдруг раздался стук в дверь, и в комнату просунулась голова дяди Гены. Но тот так и замер с открытым ртом, на-ткнувшись на самые заветные настины места.
- Вы, наверно, хотели что-то сказать, - поинтересовался Олег и, встав со стула, заслонил собой Настю, - дядя Гена-а... - склонив голову набок, Олег заглянул в ставшие вдруг стеклянными "дядины" глаза, - Ау...
- А? - вынырнул дядя Гена из своего далека, - а! Олежка! Тебя к телефону, - два раза коротко кашлянул и ретировался.
А уже закутавшаяся в покрывало Настя прыснула в свои согнутые коленки.
- Не рабочая обстановка, - хмыкнул и Олег, - Но не расслабляйся, милая. Я вернусь, и мы продолжим... Пока не закон-чим.
Улыбаясь, он пошёл к телефону.
- Да? Алло.
тишина.
- Алло!.. Ал-ло.
в ответ кто-то выдохнул. точнее выдохнул, усмехнувшись.
Олегу почему-то стало не по себе, но с той стороны молчали и он тоже... слушал.
И ещё прислушивался к своему сердцу, которое стучало отчего-то в животе, но стучало громко. А с каждым ударом его стук становился всё громче.
***
Олег молчал.
однажды ОНИ уже пользовались телефоном, чтобы найти его, а он был тогда уверен, что не нужно с ЭТИМ играть по его правилам - поэтому сбежал. Точнее надеялся, что ему удалось сбежать.
Чтобы его снова найти, ИМ понадобилось семь лет.
Амнезию пробивало.
Да и нельзя это было назвать амнезией, если это был сознательный уход от непереносимых воспоминаний - Олегу долго удавалось прятать всё ненужное и неприятное в дальние чуланы своей памяти, подчас настолько глубоко, что он действительно ничего не помнил. И никого.
То есть он знал, конечно - всегда знал - что в глубинах коры его мозга, на самом, должно быть, дне лежит что-то, кос-нись чего и проморозит всю кровь стылым кошмаром. Но он никогда не позволял себе прикасаться к этому.
За все семь лет - ни разу!
Но сейчас всё всплывало.
Тот, кто был на другом конце провода , это знал - вероятней, к этому и стремился.
Долго Олег не произносил ни звука и не слышал ничего в ответ.
Но это молчание было содержательнее любого разговора. Никто и никогда, наверное, так содержательно не молчал в трубку, как это делали сейчас Олег и... НЕЧТО.
То, что это ОНИ - ловцы и поедатели человеческих душ, Олег почему-то не сомневался. Прежде чем положить трубку, он с ненавистью на неё посмотрел - держа её правой рукой, поцеловал кончики пальцев левой и приложил к микрофону. Потом медленно опустил трубку на рычаг...
В свою комнату он вернулся посуровевший, задумчивый и напевал мелодию из "Пути Карлито" де Пальмы, не разжимая губ:
- You are so beautyfull to me...
Настя гладила его и целовала, пыталась заглянуть в глаза, а он безучастно сидел на кровати и выл свою песенку.
- Олеженька, миленький, что случилось?..
***
Рисовать он больше не стал.
Проводил Настю домой, успокоив её. Как сумел. Мол, ерунда всё, не о чем говорить...
Вернулся домой, налил себе крепкого чая, сел за стол, придвинул к себе её незаконченный портрет.
И долго сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел, иногда оглаживая портрет пальцем, смахивая несуществующие соринки.
В голове вертелась всё та же мелодия, всплывшая ниоткуда - попроси его кто-нибудь вчера её напеть, и ему бы не уда-лось, а сегодня вспоминались даже слова. Видимо песня хранилась где-нибудь на том же месте в памяти, где и все его ужасы се-милетней давности.
Он тихо напевал, пытаясь проговорить все слова:
- You are so beautiful to me.
Can`t you see
Everything I hope for.
М-м-м...
Последняя строчка никак не вспоминалась. И поэтому по-новой:
-You are so...
Чай на столе дымился и источал аромат.
Медленно темнело. Очень медленно.
Невыносимо, но ничего не поделаешь - белые ночи. Соседи давно угомонились и спали, но Олег всё сидел за столом и смотрел.
Практически не шевелясь, так и не притронувшись к чаю.
И даже когда почти окончательно всё-таки стемнело, и было уже мало что видно, он всё равно не сдвинулся с места...
Почувствовав слева от себя, от окна и наружной стены, какое-то обширное движение, он не отреагировал.
Внешне.
Только напрягся внутренне и приготовился.
Боковое зрение говорило, что слева исчезла стена, часть пола и потолка. Появилось ощущение бесконечного объёма, на краю которого он и сидел на стуле с остывшим чаем и неоконченным портретом на столе.
Лишь услышав оглушающий, подавляющих тембров, свистящий голос, обращённый к нему, Олег медленно повернул голову.
- Ну, что, художник?!
Олег хоть и знал, что может увидеть что-то сверхнеобычное, но всё же дрогнул.
Над ним была чёрная космическая пустота.
Он смотрел в неё и одновременно видел себя со стороны - замершего в ужасе за столом внутри плавающей в абсолютной пустоте полукомнате.
КОСМОС.
И из космоса прямо на него смотрел прожигающими треугольными глазами на чёрном лице, взглядом вмораживая его в нехитрую мебель, изгоняя из тела остатки мужества...
КТО?!
Сам дьявол или...
Невероятный как Млечный путь и такой же огромный.
Зодчий миров. Пожиратель миров. Мегачеловек.
- А ведь ты знаешь, кто я, - сказал он.
ОН приблизил, преодолев парсеки своё чёрное, чернее темноты вокруг, лицо. И так нестерпимо захотелось отодвинуть-ся от него, забиться в угол, настолько...
- Отвечай!!
И Олег вдруг понял - это вспыхнуло в его мозгу, ужаснув откровенностью. Он сказал дрожащим голосом
- Знаю.
- И ты меньше, чем пыль на моей ладони!!
Глаза ЕГО не были такими, как их рисуют люди. И не только из-за формы - просто глаза эти оказались безжалостными. И даже более, чем безжалостными - это были глаза не знающего слабостей существа, не подозревающего вообще ни о каких чув-ствах. То есть глупо было бы искать в них ненависть или презрение, как бы мы всё это себе не представляли.
ЕГО глаза не были человеческими.
И НИЧЕГО, в человеческом понимании они отражать не могли.
Но Олег уже видел однажды треугольные глаза, намного поменьше, но тоже жгучего зелёного цвета. И вот на них, и только на них, эти два жутких треугольника и были похожи.
И говорил ОН, не разжимая губ.
Олег бы даже вообще не поручился, что у него есть губы. Но всё же Олег слышал ГОЛОС:
- Ты пытаешься бороться.
- Олег на грани чувств пытался возразить:
- Я?.. Я не…
- Пытаешься! Не спорь, а слушай. Ты зачем-то пытаешься бороться, но мне это безразлично. Добьёшься чего-нибудь - пусть будет так. Но вспомни, что борьба - это ещё и потери... Я предоставлю тебе возможность не забывать об этом - твоя жена и дочь... Они для этого умрут на твоих глазах... Не сразу, но ты сам всё увидишь.
У Олега расширились глаза - он не был женат, а у первой жены не было детей. Но глупо опять возражать, и только поя-вилась робкая надежда, что ОН его спутал с другим художником, да и какой он художник?!
- А ты - ОН выдержал жуткую паузу, - страшная болезнь будет пожирать твоё тело. И ты сам будешь молить о смерти, но смерть не захочет заглянуть к тебе...
***
Олег открыл глаза.
Уже опять светало - ночи летом короткие. Во рту был металлический вкус, и нестерпимо болело сердце. По лицу текли холодные слёзы, вдобавок к этому хотелось завыть в голос.
Да, это был сон.
Правда, слишком явственный, чтобы просто стряхнуть всё с себя и позабыть.
Олег боялся, что никогда не сможет забыть. Было слишком больно и абсолютно безысходно. Пусть даже это просто сон - ерунда, но главное-то в нём - правда. Люди - ничто перед судьбой и никак не могут спасти ни себя, ни своих близких. Ни от чего.
И поэтому мы обречены на потери и горе.
А относительно счастлив будет только тот, кто умрёт, не успев похоронить любимых людей.
И пусть - сон, но как в этом мире можно вообще рожать детей, если не сможешь потом защитить их. Как любить? Как жить? Как осмелиться?
Олег заставил себя встать, глотнул чая, отыскал в серванте валидол, положил таблетку под язык и прилёг.
- Иху всеху мать, - сказал громко и закрыл глаза.
Никаких больше видений, сновидений и предвидений. Просто полежать, рассосать таблетку. Так всегда бывает - болит сердце, а отсюда и дурные сны. Всё ерунда.
***
Когда Олег проснулся в сумерках, то долго не мог понять, где находиться. Оглядывал комнату блуждающим взглядом, не умея сосредоточится на отдельных предметах, не имея представления о времени суток и каких-то ещё ориентирах, не вруба-ясь, кто он сам такой и чего бы ему сейчас хотелось.
В комнате было темно, но снаружи, через окно, проникал скудный дымный свет. Олег, разобравшись, где верх, где низ, приподнялся, сел в постели, удивлённо разглядывая свои ноги и тело - всё казалось заимствованным, впервые увиденным, но встал на ноги - руки-ноги слушались.
Он выглянул в окно, но и там не увидел ничего знакомого - только ровные синие сумерки и дым. Олег понюхал воздух - именно дым, а не туман. Зловещие громады домов с редкими испуганными огоньками в некоторых окнах. И верное ощущение скрытой опасности - след невидимых зловещих событий. Город спал, но в нём было что-то не так.
Постепенно приходила ясность, и Олег уже понимал, кто он такой и где сейчас находиться. Но ощущал себя не просто Олегом Васильевым, безработным и самоучкой-художником, а чувствовал себя призванным противостоять и отодвинуть надви-гающегося зло. И ещё он чувствовал, что голова у него теперь ещё не скоро на место встанет.
Не за Бога и не против его - не желал он брать в руки никакой флаг - душа его требовала справедливости, а помутивший-ся рассудок искал какой-то шанс.
Глупо было прятать в песок голову, и не пытаться искать путь, чтобы не быть более овцой. А нужно было давно найти ИХ, расспросить, попытаться понять...
Этих нелюдей!.. и если они его убедят, тогда к чёрту всех... К чёрту Бога!
А дьявола к Богу!
Всех к Богу!..
Вид из окна был страшен, под стать мыслям. Олег достал из под кровати картонную коробку, где среди инструментов лежал неухоженный, старый, но большой и опасный охотничий нож. Посмотрел на часы - четыре утра. Сколько же он проспал? Сутки или десять минут? Что с ним?
И вышел из дому. Будучи уверенным, что ОНИ - кто бы ни были, а так или иначе теперь расстараются и попробуют его достать. Но на этот раз Олег сам хотел воспользоваться их методикой и попробовать убить кого-нибудь из них. Насовсем. Как они сами это делают с людьми. А тогда и посмотрим, как они к этой доминанте в эксперименте относятся.
Он шёл по безлюдным улицам - неузнаваемым, заполненным дымом. Наверное, вокруг города бушевали пожары. Ведь уже давно не было дождей, а поэтому огонь распространялся очень быстро по лесам - это давно уже бедствие. Скоро будет со-всем тяжело дышать.
Но может когда дым заполнит все уголки города - тогда и начнётся наступление? Прямо сегодня. Нашествие кошек и собак...
Олег остановился, сел на асфальт и захохотал. Он пытался представить себе, как собаки под предводительством кошек-гуркулесов будут брать город. ...это же фарс. Как он раньше-то не понял - двухэтажные дома Чересковиц были непреодоли-мым препятствием для хищников, никому не надо было куда-то от них бежать - достаточно было запереться дома.
Люди бежали не поэтому. Да и бежали ли они? Откуда мы знаем это - мы случайные прохожие, которые вошли в кино-театр к концу фильма. Что было в начале, в середине - кого спросить?
Хотя нет - они, конечно, бежали. Никто не захотел пересидеть в подвале или на крыше, все собрались, собрали своих маленьких детей, рожениц и как от немца побежали на восток.
Это какая-то война.
С малопонятными для уничтожаемого мирного населения целями и политическими задачами, без доли в завоеваниях и лишь с ужасом, отпущенным без меры каждому, кто бежит по дороге с пожитками или выступает с ружьём ей навстречу.
Война.
Но если так, то тот что с ружьём имеет шансов, конечно больше.
И кто он всё-таки сам - штык в пятой колонне или разбуженный стражник?
Кем бы он сам себя хотел увидеть?
"Никем из предложенных".
это точно.
Свой нож, в мягких ножнах, Олег засунул за спину - заткнул на пояс, и хотя вокруг никого не было, спрятал под рубаху навыпуск. На всякий случай попробовал его быстро достать - нож выходил вместе в ножнами, но это было даже лучше - труднее было поранить самого себя. Пытаясь прислушаться к своим инстинктам, найти в себе охотничье чутьё, он выбирал направление. Но все инстинкты молчали, не подсказывая пути, но требуя немедленного действия.
И он просто пошёл вглубь города, а дойдя до первого перекрёстка, повернул вправо, потом ещё вправо, потом ещё. Та-ким образом, не имея никакого плана, он начал с того, что пошёл расширяющимися кругами. присутствие врага ощущалось, но не настолько остро, чтобы держать оружие наготове.
А ведь может, это за ним самим охотились. Шли по пятам. Выжидали, позволив ему подумать, что охотник он сам.
Как часто наблюдает тигр из-за спины того, кто уже пообещал кому-то заранее полосатую шкуру, но не догадывается, что сам станет добычей.
Если только зверь действительно здесь.
Если он есть.
Паранойя - удел капитанов. А матросы имеют право не обратить внимание на приближающуюся тучу.
Олег свернул на тропинку какого-то сквера, уже не очень ориентируясь, где он находится, когда вдруг из дыма, из-за ко-торого ничего не было видно вокруг – только силуэты деревьев, вышел человек.
Олег не остановился, но мгновенно привёл себя в боевое состояние. Человек шёл необычно. Навстречу, немного при-гнувшись и расставив в сторону руки, как будто собираясь взлететь. Но хуже всего было то, как по мере приближения у него – Олег начал доставать нож – разгорались зелёным светом глаза.
Олег освободил от ножен клинок. Человек протянул к нему руки ладонями вперёд. Не останавливаясь. Даже ускорив-шись.
Ладони излучали зелёное.
Глаза казались треугольными.
Олег крепко сжал нож и бросился вперёд с фехтовальным выпадом.
Широкое лезвие легко и крепко вонзилось в тело этого человека-самолёта. Так и не взлетев, тот рухнул на рулёжную до-рожку, подломив под себя крылья.
Олег держал свой нож наготове, чтобы ударить ещё, будь в том надобность. Но упавший не шевелился.
Олег ногой перевернул его.
Глаза и руки действительно светились, дыхания не ощущалось, ничего не происходило. Олег присел на одно колено, вгляделся.
Оказалось, что треугольники просто нарисованы чем-то светящимся вокруг остекленевших, с голубоватыми белками са-мых обыкновенных глаз.
На руки тоже был нанесён фосфоресцирующий краситель.
Проверять пульс не было смысла - рана удивительно точно совпадала с тем местом, где по обычным меркам должно на-ходиться сердце. Сомневаться, что эти мерки применимы к пострадавшему, не было более оснований.
Синяя обтягивающая майка, блестящие штаны, дезориентирующая в плане пола причёска, серьга в правом ухе - очевид-ная ошибка природы и трагедия.
Случай на охоте.
Не воин из другого мира, а чудак из ночного клуба, летящий на крыльях кокса.
Олег воткнул нож в землю. Медленно вынул, осмотрел лезвие, воткнул в землю снова. Потом пучком травы обтёр его, нашёл ножны, спрятал в них оружие.
- Я сошёл с ума, - сказал Олег поднявшись над поверженным, - а ты! зачем ты нарисовал эти дурацкие треугольники?.. Может ты тоже когда-нибудь их видел?
Труп не мог ответить, но Олег не мог просто так заткнуться и уйти. Ему хотелось кричать.
- Ты видел ИХ? да?! Ты хотел стать похожим на НИХ. Думал тебе это поможет…
"Прости, брат. Ты ошибся".
***
Вот так без сомнений он убил случайного прохожего. Не задумавшись, не ощутив внутреннего противодействия, и даже не замешкавшись ни на секунду.
Опять убил человека. Сознательно.
Меняется ли мотивация, нет ли - всё равно это уверенно происходит.
Тогда как хотел защититься и защищать - убил невинного, неспособного к сопротивлению парня…
Нет, всё можно было объяснить. И это на самом деле была чистая случайность, а больное сознание и странно смещённое восприятие…
К тому же этот идиот действительно так не к сезону раскрасился. Но…
Олег в реальности не испытывал угрызений совести. Понимал, что это неправильно, но не мог, не хотел укорять себя…
А только после происшедшего стал ещё чутче прислушиваться к ночным звукам за окном и всё чаще думал о коробке под кроватью, в которой ЖДАЛ нож.
Возможно его вынудили - взвинтили и подсунули жертву. Чтобы он стал таким же как ОНИ. Безжалостным и всегда го-товым - к действию, к убийству, к охоте.
Но он всё-таки чувствовал, что пришёл к этому сам.
Эволюционировал, может быть. Или деградировал, как сказали бы многие. Но если по-честному - у многих хватило бы внутренней силы и храбрости деградировать вместе с ним? Быть трусом и толстовцем просто, быть храбрецом и убийцей - для большинства невозможно.
Иногда Олег выходил на улицу - днём, никогда ночью - покупал продукты и быстро возвращался домой.
Хотя, наверное, каждый день его бездействия - это день, отданный врагу.
но что может сделать один человек?
Он спрашивал себя об этом постоянно, утром и вечером, засыпая и бодрствуя, выглядывая по ночам в окно и глядя в не-бо.
"Ни черта!"
"Господи! господи! если ты любишь нас, если ты тот, в кого мы верим, если ты тот в кого мы хотим верить, если ТЫ- это ТЫ! Помоги НАМ!
Не хочу я, чтобы одна очень знакомая мне тварь оказалась права. Не могу я, чтобы она была права. Не пастух ты, а отец, не пожиратель миров, а создатель. Вездесущий, всемогущий, вседобрый. Спаси нашу бедную планету, спаси нас, дай нам то не-многое, о чём мы тебя умоляем. Ты же знаешь, где это взять и как раздать каждому…"
Иногда звонила Настя. Не очень часто, даже скорее редко - Олег, ссылаясь на простуду, без труда отбрехивался от её по-пыток вытряхнуть его из дому или набиться в гости:
- Нет, ты знаешь, мне как-то…
- Да нет, я не навязываюсь. Ты не думай. Я просто решила проведать - ты болеешь, а больных принято проведывать.
- Нет-нет, я… то есть я болею, конечно. Но вряд ли посетители пойдут мне на пользу. Мне нужно отлежаться. Спасибо…
- Ну, ты позвони, как выздоровеешь.
- Хорошо. Конечно. Я… - он хотел сказать люблю, но передумал, - я целую тебя. Пока.
- Выздоравливай.
Олег всегда первый клал трубку.
Скоро она звонить перестанет.
А если позвонить ей через пару месяцев, то её скорее всего не окажется дома, а ещё через два она выйдет замуж.
Скольких женщин он так потерял?
Или, лучше сказать, сколькие его вот так бросали. Просто когда ему было труднее всего - они его бросали.
Не навязывались.
Потому что он был им всем и всегда похрену.
Всем и всегда.
Бабам, друзьям, учителям и даже домашним животным. Никто не переживал, когда он вдруг переставал звонить-приезжать-навещать. Никто не протестовал, не разыскивал. А сейчас ведь даже родители на два его письма отвечают одним. И это уже давно стало нормой. Ненормальным было одно - каждый день звонили ОНИ.
***
- Ну, вот, началось!
Двадцать минут первого, ночь, шестое августа.
Телефонная трель - ожидаемая, но опять напугавшая.
Олег давно поставил АОН, но на дисплее опять ничего нет - чёрточки.
- Алло? - Олег говорит негромко, твёрдо зная, что ему никто не ответит, но в точности следует заведённому ритуалу. "Алло" нужно повторить три раза. Равно как и поднимать трубку после третьего звонка.
- Алло… Алло… - вот теперь всё в точности, и можно сейчас говорить хоть до утра или молчать до утра - на том конце провода кто-то будет чутко слушать и никогда не положит трубку первым. Будет усмешками реагировать на выпады, вздыхать, отдуваться, тем самым активно участвуя в диалоге, но не скажет ни слова. Олег попробовал как-то лечь спать, оставив трубку снятой, с тем, чтобы тот дал отбой первым, но так и не смог уснуть, зная, что его СЛЫШАТ.
- Это вы?.. Не устали ещё? хоть бы сказали, чего вам надо… Нет? Думаете, наверное, я сам догадаюсь. В окно выбро-шусь на хрен?! Вы этого добиваетесь? Точно?! Вам этого и надо! Может поэтому раньше самоубийц на кладбищах и не хорони-ли, что их души вам доставались?.. Молчите? Хрен вам. Всё это просто религиозные пережитки. И вообще - не дождётесь.
На том конце провода почти одобрительно хмыкнули, но с таким тембром и амплитудой, что Олегу пришлось отдёрнуть от уха трубку:
- Э! Потише там! Чувств лишите… Ты кто сейчас? Кошка? Как ты выглядишь?.. Ладно, зато ты точно знаешь, как я вы-гляжу. Но тебе это не поможет…
Без предупреждения Олег бросил трубку.
Вторичных звонков никогда не следовало.
Телефонное хулиганство было в меру тактичным и выдержанным.
Хотелось верить, что в результате этих односторонних переговоров, из редкой ответной реакции могло что-нибудь вы-кристаллизоваться, проясниться, но нет - Олег как и в первый раз чувствовал лишь неуверенность, неопределённость и ни на шаг не приблизился к разгадке правил игры.
Если, конечно, можно было назвать всё это безумие игрой.
Иногда приходили сомнения - вдруг тот, кто звонит ему по ночам не сверхъестественный монстр вовсе, а просто чело-век. Какой-то издевающийся над ним балбес-пересмешник, не решивший ещё, как дальше с ним поступить и потому придержи-вающийся пока тех правил и расписания, которые сами собой сложились в текущем процессе. Он там просто стебётся, получая удовольствие от всего этого как от секса по телефону, а мы тут боремся с концом света в одиночку.
Но такие мысли приходили днём и к тому же всё реже. К вечеру надежды отступали. А в тот момент, когда раздавался звонок, Олег не сомневался - это ОНИ.
- Ты мразь… Черная отвратительная мразь. Тоска. Болото. Трясина мутная. Пошёл ты на хрен. Не верю я в то, что ты мне там протирал. Ни капелюшечки…
- Зачем вы втягиваете меня во всё это? Зачем мне ссориться со всеми. Я ведь уже сам не свой, думать ни о чём больше не могу. Всё терзаю себя - зачем да как. Как от вас защититься, а если защищаться, то для чего? Ведь если только представить, что вы правы, то бороться против вас - то же, что драться за право быть и оставаться рабом…
- Но вы и сами ведь тоже не за свободу ратуете. Просто сами хотите стать хозяевами, а мне предлагаете стать надсмотр-щиком над такими же как я. Ведь только так. И самое смешное - вы даже соврать не умеете. Мол равенство для всех и братство. Нет. Вы сразу точки над "I" расставляете. Воинов вам подавай. Да какой я вам воин?! Я в этом мире никто. Я лузер, неудачник…
- Когда вы уже начнёте?! Давайте! Вперед! Город уже устал ждать… Если хотите, чтобы и я принял какое-то решение, то начните хотя бы что-то делать…
- Такой огромный город будет ваш. Вот только зачем? Вы же всё равно всех, кого убьёте, всевышнему на обед доставите - а он вряд ли поперхнётся. Или если сразу с пяток миллионов подкинуть, то не одолеет за один присест? И вам тогда что-то об-ломиться? Воины! Да таких воинов…
***
- Ладно. Я согласен…
***
Сумерки. Подкрашенная красным равнина туч над головой, отдельно повисший оранжевый всполох разорванного вет-ром низколетящего облака.
Каждый вечер мир рисует эти неповторимые картины. Неповторяемые. Абсолютно бесплатно.
Правда, если этот же мир не отнял у тебя раньше самого дара видения.
"Если бы я был слеп, - думал Олег, - от рождения, то я все равно наверное думал бы о небе. И представлял бы его себе звуками. Может быть музыкой… Хотя тогда я не задумываясь отдал бы жизнь за возможность его просто увидеть. За закат. За первую звезду. Что жизнь, по сравнению с этой красотой?.. Но кому нужна красота, если её некому увидеть. И кто узнает, что она вообще есть? Зачем красота, если нет жизни?.. Кто создал всё это? Кто придумал этот неправильный мир, где жизнь коротка и смертна, а красота вечна?"
Олег стоял на холме, совсем недалеко от города, точнее даже в самом городе - на холме в Красном Селе. Он смотрел от-сюда на город, лежащий перед ним - огни домов, сами дома, ещё вполне различимые, светящаяся полоска залива вдалеке. Он даже не предполагал раньше, что можно вот так, с горы, посмотреть на этот город.
В тех местах, где он вырос было много высоких гор.
Здесь конечно не горы - холмы, доминирующие высоты.
Если во время блокады немцы стреляли отсюда из своих пушек, то они, наверное, могли видеть, как рвутся в городе их снаряды, и по ходу радоваться или огорчаться своей меткости и результативности.
Результативности террора.
Тогда как целью террора всегда назначен страх.
А страх приведет к сдаче города.
Бедный город.
***
Олег не испытал страха, когда по обе стороны от него появились, бесшумно, как выросли, две тёмные фигуры. Он молча повернул голову, оглядев сначала одну из них, закутанную в плащ с островерхим капюшоном, потом осмотрел другую.
- Приветствуем тебя, добрый рыцарь, - ерничая, елейным голосом сказал-пропел Олег. Потом добавил уже нормально, - это вы, что ли?
Ему ответили:
-Это мы.
Голос был обычным, без какого бы то ни было шипения.
Олег повернулся к ответившему:
- А где же антураж? Шипение, когти? Зелёные глаза?
Фигуры молчали.
Олегу захотелось схватить их обоих за шкирки и столкнуть лбами.
- Теперь монахами будем, да?.. И что тогда?.. На людей нападают собаки, когда кто-то из вас появляется кошкой. И кто теперь навалится на город, если вы вдруг стали монахами?
Фигура слева повернулась, и Олег агрессивно подался навстречу, но и сразу же отступил в лёгком смущении - под ка-пюшоном оказалось молодое и довольно симпатичное, даже доброжелательное, мужское лицо.
- У тебя такие предсказуемые идеи, Олег… Хотя бы не старайся их сразу все выложить на всеобщий суд. Оставь хотя бы для смеха при себе что-нибудь.
Пришелец после этого коротко, по-женски пожал плечами и, демонстрируя равнодушие, отвернулся.
Олег на это тоже пожал плечами, но медленно и при этом разведя в стороны руки:
"Н-да…"
Оба "монаха" просто стояли и смотрели на город. Олег же, покачивая головой в такт одной ему слышимой мелодии, по-очерёдно смотрел то на одного, то на другого.
Это продолжалось довольно долго.
- А позвольте вас спросить, любезные монахи, развейте сомнения - а вы вообще оба люди или как?
Тот, что слева опять повернулся и изобразил улыбку:
- Но мы же оба выглядим как люди, разве тебе этого не достаточно?
- Оба?.. А… Нет, ну, просто интересно было.
Справа тоже раздался голос - приятный, как у молодого Абдулова:
- Мы оба раньше были людьми. Устраивает?
Олег хотел выразить своё сомнение, но "Абдулов" продолжал:
- И, безусловно, мы, так или иначе, ими и остались. Но вместе с тем мы приобрели качества, для остальных людей прак-тически недоступные. Но не невозможные. Просто большинство людей никогда не захочет преодолеть своих представлений, которые и не дают им что-то изменить. Даже не попытаются.
Он так и не показал ещё своего лица. Но Олег не пытался заглянуть ему под капюшон, решив, что это всё равно. Надо будет - покажет.
- Это представления, навязанные людям другими людьми. Мир существует сам по себе, и он не такой, каким видит его человек. Но люди издавна затрачивают огромные усилия, чтобы воспринимать только определённую часть мира и не замечать всего остального. Человечество находиться в порочном круге - родители учат своих детей удерживать восприятие в определён-ных границах, а дети, вырастая, обучают тому же своих детей. Это традиция, и что поразительно, люди даже не знают, что чего-то лишены - они почти не помнят другого настоящего, мира, потому что могли видеть его только в раннем детстве. Последую-щий опыт убил в них эти воспоминания.
Олег не очень внимательно слушал, спрашивая себя на кой хрен ему вообще всё это нужно.
- Увидеть мир снова таким, каков он есть, мы научим тебя, - закончил вдруг свою речь "Абдулов".
Тогда взял слово "монах" слева:
- Твоё согласие - это тоже своего рода традиция. Но уже наша… И тоже, конечно, бессмысленная - всё равно придётся силком заставлять тебя всё делать. К большому сожалению, человек по природе своей слишком ленив, чтобы так просто взять и перестать следовать заведённому не им, но прочному и привычному порядку…
- Поэтому человека нужно довести до крайности?! - прорычал Олег, которому стало невтерпёж слушать дальше эти лек-ции, - чтобы он стал параноиком и убийцей? а других способов нет?!
- Способов к этому великое множество, - спокойно ответил ему "Абдулов", - и убийцей становиться для этого было вовсе не обязательно. Обязательно было разорвать твои привычные представления - о боге, дьяволе, физической законченности, мате-риализме. Ты должен был уяснить, что твои знания о мире не являются ни правильными, ни полными, и не способны ни защи-тить, ни помочь тебе в беспощадной реальности. Они лишь иллюзия.
- И? - спросил Олег, - что мы будем теперь делать? Чем я буду теперь заниматься? Учиться? Может у вас и школы есть? Университеты?
Тот, что слева опять повернулся к нему, и улыбнулся. А тот, что справа, сказал:
- Прежде всего, мы ещё должны разъяснить тебе кое-что относительно нас и наших намерений…
- О-о-о! - сжал Олег кулаки, - вы мне один раз уже объяснили. И даже продемонстрировали…
- Да так. Но…
- Что "но", бль!..
- А то… бль… - передразнил его "Абдулов", - что ты наизнанку всё понял… А теперь, по прошествии семи лет, страсти давай оставим. И спокойно обсудим всё, тогда происшедшее. И… пойми. Мы не готовим тебя в Антихристы…
Он даже издал подлый смешок.
- Уверен, что после наших исчерпывающих - на этот раз! - объяснений, ты сам, добровольно и окончательно захочешь стать одним из нас.
А тот, что слева добавил:
- А не будешь готовить нам по удару в спину за свершённое…
"Вот гады, всё понимают!"
- Человеческая мораль и нравственность, хоть и являются одними из многочисленных оков, искусственно надетых на сознание, тем не менее, они мало задевают НАШИ представления и совсем мало расходятся - эти пути почти параллельны. А насчёт того, чем мы будем заниматься, то я скажу так - когда для тебя всё проясниться, мы будем работать… И поверь, у нас бу-дет много, очень много работы.
Олег поверил.
Без усилий.
- Но… - Олег прикоснулся к обоим сразу, во-первых, проверить, существуют ли эти типы на самом деле, и только во-вторых, чтобы привлечь к себе внимание, - но вы не откажете мне в одной… правда очень ещё традиционной просьбе - ведь ещё живы мои старые, неправильные представления. От этого никуда не денешься… У вас есть имена? назовите мне их.
Оба "монаха" молчали.
- Нет, погодите… меня зовут Олег. Борисыч, если угодно. А вас?
- Вы же должны понимать, что мне нужно хоть как-то вас называть, хоть порядковыми числительными. И…вы же гово-рите, что когда-то были людьми. Значит, у вас хотя бы были имена. Представьтесь!
Они все равно молчали.
- Вот, блин, проблема…
- Хорошо, - тот, кто был слева, кивнул и сказал, - меня зовут Виши, а его, - он указал на второго, - Воши.
Тот, который справа, повернулся, открыв наконец лицо, и улыбнулся, показав два ряда превосходных зубов. Он тоже оказался очень молодым, на взгляд - лет на пять моложе Олега.
- Воши? - переспросил Олег, тоже улыбнувшись, попохабней, но ослепительно - а это не имеет отношения к насекомым?
- Виши и Воши, - строго повторил "левый".
- Да как скажете!.. Это что ж, индийское что-то? Вы не индусами были в прошлой жизни?..
Ему не ответили, больше того - отвернулись.
Олег хмыкнул:
- Да мне по-хрену…
Тот, который назвал себя Виши, вдруг сказал:
- Давайте уже тогда… идёмте в город.