День ВТОРОЙ – «Таков вот мир…»
(Вторник)
ДЕТИ, ЖЕНЫ, ПИСТОЛЕТЫ…
«Глава, демонстрирующая, насколько дети портятся, когда начинают понимать взрослых…»
Мои дети столпились у кровати…
Я пошире разул глаза. Семеро мальчиков. Вот так! Одно неверное движение и вы – отец! И это не все. И даже не большая часть. Но самые активные. Бойцы! Совсем забыл, что сегодня вторник. А по вторникам, четвергам и субботам у меня родительский день.
На сегодня мы уговорились:
а) сходить в кинотеатр (выбрав тот, что по вторникам делает 50 процентную скидку),
б) обстрелять в ближайшем лесочке мое новое увлечение – пару пневматических пистолетов, что по заказу недавно привезли из Германии.
После армии (до поступления в ГИТИС) я отирался в ДОСААФ, переходя с этажа на этаж, задерживаясь на некоторое время то у парашютистов, то у биатлонистов, то - аквалангистов.
В нашей роте я считался неплохим пистолетчиком. Но спортивный десятизарядный Марголин не приглянулся. Слишком уж нежный спуск. Фокусы, что я обожал и с увлечением ребенка лепил на войсковых показухах (а некоторые потом внес в фильм), были невозможны.
Попробуй - перебрось Марголин из руки в руку, крутани на пальце, а после… Никаких – после. Ложись на землю и жди, когда приедут специалисты по выковыриванию маленьких свинцовых зараз из твоего брюха.
ДОСААФ ковбоев не приветствовал. Пришлось утолять свою страсть игровыми приставками к телевизору, утяжеляя пластмассовый пистолет-игрушку накладками из свинца.
На заре компьютерных игр я с увлечением маньяка палил по белому кубику, который (о чудо!) на пару-другую секунд появлялся в разных местах экрана, а то скользил по непредсказуемым траекториям. Затем, уже в наши дни, раздобыл последний писк - Плэйстейшен с игрой "Время кризиса", где в меня с экрана усердно палили различные плохие дяди.
Существует три способа снять стресс.
Первый – женщины.
(Хотя они же зачастую и его источник.)
Второй – пара бокалов хорошего красного вина.
Третий, и лучший - это быстренько ухлопать сотни три-четыре врагов.
Я пил красное из рюмок и графинов. Любил маленьких и больших, темненьких, белокурых и рыжих…
(В конце концов, если тебя мучает жажда, какое тебе дело до формы размера и расцветки сосуда?)
А в перерывах между этим стрелял. О, как много я стрелял! В разных нехороших мордатых монстров…
Потом меня, вопреки инстинкту самосохранения, опять тянуло к умным и красивым.
(С ними было легче расставаться.)
Неизвестно, сколько требуется времени, чтобы встретить девушку своей мечты, но, коротая его, можно пару-тройку раз жениться. Поверите ли вы, что я был женат шесть раз?
Состояние женатого поймет только женатый.
Большинство красивых женщин Прибалтики - что зыбучие пески, в них безвозвратно уходит все, что годами накапливается мужчинами. После каждого раза я оставался без квартиры и средств существования, но с чувством выполненного долга…
Мои дети столпились у кровати. И смотрели на меня вопросительно. Тут только я заметил в своей кровати вчерашнее существо. Оно натянуло одеяло почти до бровей, оставив щелочку, через которую с любопытством сверкала глазиками на ораву мальчишек заполнивших комнату.
- Привет! - сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Старший промолчал. Он теперь если ронял слова, то очень весомые.
(Моего первенца - старшего досрочно выпустили из тюрьмы для несовершеннолетних, и я по праву гордился им.)
Второй лучше бы тоже промолчал. Но он поинтересовался, делаю ли я им младшенького, или просто так развлекаюсь? И если так, а не этак, то они готовы перенести родительский день. Потом он задал еще несколько вопросов, на которые и не ждал ответов.
(По этой и иным причинам, я не желаю ни один из них приводить здесь. Хотя дети задают вопросы на интимные темы лишь по причине, что ваша неосведомленность их очень забавляет, я не склонен пугаться. Они окончательно портятся лишь с того момента, когда начинают понимать взрослых.)
Он как раз вошел в тот самый подростковый возраст, когда человек удивляется, как это у таких глупых родителей мог родиться такой умный ребенок, как он.
Мой Шестой вывел формулу и выдал ее за глубокую мысль. Нечто вроде – будто девочка в моей постели, на его взгляд, смотрится лучше пятой и шестой, но до четвертой явно не дотягивает…
(Еще бы! Ведь четвертой, по его, к слову, не полной классификации, была не кто иная, как его мамаша. Какой-то период жизни она была моей богиней, но в попытках добиться, чтобы в нашем доме было все как у людей, потеряла так много человеческого, что я стал склоняться к атеизму…)
Мои сыновья ждали от меня ответа, но я, подобно человеку, которому нечего сказать, сделал вид, что мне есть о чем молчать.
Мы содержательно помолчали.
Девочка, к стыду моему, высунулась по пояс из под простыней и приветственно помахала ручкой.
Мои мальчики тоже изобразили нечто подобное и весьма синхронно. Только глаза у них заблестели вразнобой.
(С детьми оно так - вроде хочешь посеять разумное, доброе, вечное, а потом... хоть трава не расти!)
Раньше у меня было пять теорий воспитания детей, но после первых пяти детей никаких теорий. Знаю только - раз уж человек родился, то это на всю жизнь.
То, что ребенок подрос, я определял по первому щекотливому вопросу, который он задавал, и на который я обычно не мог ответить. Например: почему вы с мамой поженились? Когда-то я пытался заткнуть им рот, заставляя учиться самому иностранному из языков.
(Вот ведь парадокс: сначала мы своих детей заставляем ходить и говорить, затем пытаемся заставить их молчать и сидеть!)
Разве объяснишь ребенку, что с его мамой я разошелся только потому, что однажды впервые взглянул на нее трезвыми глазами. Глупость не может считаться причиной развода, потому что гораздо раньше являлась причиной женитьбы.
Сколько их было... этих глупостей...
Хотя я отнюдь не понаслышке знал, что такое жизнь, все равно давал ее легко. После восьмого мальчика подряд…
(А все они были здоровенькие крепыши!)
…обо мне уже шла в городе определенная слава…
(А притворяться импотентом было поздно!)
…и через пару лет их количество удвоилось…
Определенная слава удивительно быстро разносится среди определенно лучшей половины общества.
(Ведь сила магии зависит не только от длины магического жезла.)
Пресытившись, я попробовал несколько иначе использовать свои творческие способности, но было уже поздно. Секс из удовольствия, превратился в индивидуальную трудовую деятельность. Но я не зарегистрировал свой кооператив.
К сожалению, мне не всегда удавалось вписать детей в свой паспорт. Некоторые мамы (особенно замужние) почему-то противились.
Вторая половина человечества тоже реагировала неадекватно…
(Хотя уж ее это не должно бы касаться ни коим боком!)
Странное дело, когда я сходил с ума по их женам, они…
(Естественно – мужья.)
…сходили с ума без всякой причины. Они весьма однообразно…
(Ни капли фантазии!)
…обещали переломать мне все ноги…
(Все – это что? – обе, что ли?)
…если я не отстану от “их вумен“.
(Надо же… Ноги! Будто в ногах все дело!)
Людская глупость дает представление о бесконечности. Можно привыкнуть. Мне так часто приходилось выпрыгивать из чужих окон, что я уже всерьез подумывал, а не спать ли мне в валенках?
Можно привыкнуть и к разгневанным мужским голосам в своей телефонной трубке…
(Я даже приобрел похвальную привычку держать у аппарата блокнот и, между разгневанными рыками, наловчился выведывать имена чужих жен, чтобы свериться со своим рабочим графиком. Думаю, меня никто не посмеет упрекнуть в отсутствии такта, раз я ни разу не попытался ввернуть фразу, что, мол, если у них нет детей, то скорее всего это наследственное. И будучи не только внимательным, но и осторожным, я стал и на каждое восторженное сообщение, что у нас будет ребенок, на всякий случай, интересоваться, - кто звонит?)
Трудно привыкнуть к обилию существ, которые называют тебя папой…
Как вам уже стало понятно, чтобы не путаться, лучших из своих детей я называл по номерам. Моими любимцами были: Первый, Пятый и Седьмой. Не буду останавливаться на внешности моих детей. Вам уже ясно, что они красивы. Достаточно сказать, что это мои маленькие копии.
Первый - мой старшенький, как я уже говорил, по сегодняшним временам, подавал большие надежды, так как, уже помотал срок в колонии для малолетних преступников.
Второй был излишне многословен - сказались гены его матери. Рядом с ним я чувствовал себя отдохнувшим только когда у него болели гланды.
Третьего – на мое счастье! - сегодня не было. Он был склонен к шуткам дурного свойства, и если бы сейчас не стащил с нас одеяло, то лишь потому, что уже подпустил под него крысу.
Четвертый - эрудит. И своей эрудицией основательно достал окружающих. Недаром на лице его красовался свежий фингал.
Пятый - философ. По счастью немногословный и бездеятельный. Пока я не замечал с его стороны претензий уничтожить то, что не укладывается в его философскую концепцию.
Шестой - будущий аналитик. Это по причине, что в отличие от Пятого я упустил время, когда его следовало ставить в угол.
Седьмой понимал все правильно, но подходил к решению с другой стороны. Помню, когда учительница дала ему указку и попросила указать, откуда он родом, невозмутимо попросил ее снять трусы. И теперь я уже не знаю, то ли он запустил в обращение популярный анекдот, то ли услышал одним из первых и, как настоящий сын артиста, решил качественно его обыграть.
Это основные – уже отделившееся от общей кучи. Это меньшинство, обладающее мышцами и той частью извилин, которая уже заставляла их задавать себе вопросы типа: «Быт или не быт?». Остальные полтора-два десятка еще не вошли в интересный возраст.
Подавляющее большинство моих детей (здесь по счастью не присутствующих) все знали, все понимали, на все имели свою точку зрения – поскольку были дошкольниками. Я относился к этому по-философски, т.е. – никак. Переживи ты мировую войну, перестройку, пару автомобильных катастроф и одну авиационную, все равно потом найдет внучек, который заявит: "Дед, ты ни фига (варианты – хрена, бельмеса, и пр…) не понимаешь в жизни!"
Дети ушли. Я потянулся за одеждой… Но на стуле ее не оказалось. Конфузливо поглядывая на девочку (ишь ты, нашла место, пригрелась!), вылез из кровати. На кухне, натянутым на спинку стула, «сидел» мой свитер «держа» придавленный рукав стаканом. От раковины явственно попахивало самогоночкой. Мои славные детишки, дабы помочь моей многолетней борьбе с Зеленым Змием вылили остатки в раковину.
Девочка, молча, и от этой молчаливости, как мне показалось, особо нахально попыталась обрядиться в мою любимую рубашку.
- Перебьешься! – буркнул я.
Кинул в нее халатом, мысленно пробежался по полкам шкафа и подумал, что если придется прикупить ей кое-что в «Секондхенде», то вряд ли это нанесет ощутимый урон моему бюджету.
Но на улицу выходить не хотелось. Холодильник был полон, на дверях металлическая дверь, которую при желании можно было задвинуть на засов, и тогда уже никто из множества моих близких и дальних, имеющих ключи, право ковыряться в библиотеке и пополнять холодильник, не смогли бы прорваться ко мне.
Сейчас следовало до минимума ограничить вращение вокруг себя незнакомых людей. У итальянцев это называлось, кажется, - «лечь на матрасы»? Весьма резонно. Малая подвижность, бездействие, как нельзя лучше способствуют отслеживанию посторонних интересов. Чем кружить по городу, выявляя хвосты и подставляя свою шкуру под непредвиденные обстоятельства, лучше лежать на боку, и лишь время от времени пытаться отследить противника через дверной глазок.
Посторонних машин у дома не наблюдалось. Бригад готовящихся к штурму нашей панельной многоэтажки тоже. Но все-таки я по телефону аннулировал два ближайших заказа, хотя так можно вообще без клиентов остаться.
О, ВРЕМЕНА!
«Глава, смеющая утверждать, что на наш век реформ хватит».
За своей нерасторопностью я как-то пропустил времена, когда можно было с авоськой лапши завалить к новобогатею и за финансовый минимум пообещать создать ему личный Голливуд. Актер сегодняшнего дня, чтобы прокормиться, рыщет подобно волку, берясь за самую непритязательную работу. Он счастлив, если ему удается пристроиться на рекламе женских прокладок…
Но я не очень-то задумывался о хлебе насущном, поскольку даже средненькая свадьба обеспечивала меня продуктами на неделю. Перед презентациями и юбилеями постился пару дней, освобождая желудок для деликатесов. С официантами и поварами у меня существовал полный альянс. Единственное, что для этого требовалось, самому не скупиться – «проиграть» часть своей программы на кухне.
(Цены стали рыночными, отношения базарными.)
Вовремя застолбив одну из самых доходных ниш для отставных актеров, мне удалось удержаться наплаву и в наиболее тяжелый для всех период. Хотя, признаюсь, и до меня были ресторанных дел мастера! Но жизнь, как правило, показывает кукиш с маслом тому, кто обходится маргарином.
После Великого Разложения Народов, паблисиус Прибалтики наравне с другими публисиусами разложили и поимели.
Как везде, драп из семьи, не тормозя, перенацелился в поиски врагов нации. Что вполне понятно. Если нет врага, национал-человеки начинают ковыряться в себе, а это разрыхляет. Только люди способны съедать друг друга по идейным соображениям…
Исторические события плавно перешли в истерические. Треть населения была быстренько признана пятой колонной и получила паспорта инопланетян.
Слегка ошарашенный, я несколько лет еще ждал, что государство отомрет... от стыда. Однако жир и сало нации привычно заседали в «Том же Здании», несмотря на падение рождаемости, количество бюрократов на душу населения ежегодно удваивалось, а цифры статистического роста зарплаты чиновников наряду с цифрами падения жизненного уровня населения стали составлять самую охраняемую тайну нашего полицейского государства.
Впрочем, чиновники все равно считают, что им жестоко недоплачивают, и потому стараются уворовать разницу. В наш век карманный вор воистину заслуживает уважения хотя бы за скромность своих запросов.
Превратив всю страну в плац, на котором проводится великий чиновничий эксперимент – сколько чиновников может прокормить страна, прежде чем ее население окончательно деградирует - "эти" еще издают всякие поправки к человеческому житию.
“Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но против благодетельных распоряжений правительства решительно нельзя принять никаких мер”.
Поскольку мои предки не имели чести проживать в данном регионе до 40 года текущего, "уходящего в нет", столетия, я, хоть и родился здесь, не был признан достойным стопроцентного достоинства.
(Иначе - звания гражданина этой Великошалопаниусии.)
В качестве ширмы для международных комиссий, а также пряника для желающих «обрясть» право голоса в Государстве Неподдающемся Уму, Сердцу и Инстинкту служат ежегодные квоты. Так что, рано или поздно, должна подойти очередь, когда и меня, после серии экзаменов по Новейшей истории, по Лучшему из языков да Психологических тестов на совместимость с титульной нацией, поставят перед редкополосатым полотнищем присягнуть на верность армии чиновников.
(Это несложно, если удастся скрыть, что я еще со школьной скамьи удивительно тонко, на линии интуиции, угадывал истинное значения многих псевдозначительных слов.)
Потом, придется спеть национальный гимн. Я провел генеральную репетицию перед зеркалом, но, несмотря на исключительный музыкальный слух, при пении гимна все время сворачивал на мотив "Чижик-пыжик".
Отравить жизнь трети собственного населения легко. Достаточно юридически выкрасть у него сознание полноценности. Или право на собственную историю. Что, впрочем, одно и то же…
Для больших же глобальных глупостей страна наша слишком маленькая. Это большие державы занимаются бандитизмом, не боясь, что им зададут резонный вопрос: почему мы должны отдавать то, что украли честно и справедливо? Наша не рискнет и на мелкое хулиганство. Для таких остается только одна возможность подзаработать – пританцовывая, показывать те или иные из своих прелестей у обочины вдоль Великого Транзитного Пути.
ЖВАЧКА ДЛЯ ГЛАЗ
«Глава, мыслящая здраво о том, что стыдно... (но неясно, перед кем)»
Мы вместе уже целый день. Завтрак плавно перетекает в обед.
(Когда я нервничаю, у меня начинается жор. Самое странное, что он ни грамма не сказывается на моей великолепной фигуре. Только ощутимо бьет по кошельку.)
Я ловлю себя на том, что опять машинально смахиваю крошки со стола рукой… Черт! Опять неделю без денег сидеть!
Заглянул с потайной энзешник и точно – моя последняя (или предпоследняя?) ненаглядная пассия обнаружила тайничок и качественно его почистила. Хотя, одну бумажку все-таки оставила. Надо думать – на развод.
(Или завод? По понятию многих женщин Прибалтики - деньги у мужчин заводятся сами - как огурцы! - нужно только время от времени прореживать грядки.)
Казалось бы, каким образом смахивание хлебных крошек ладонью (а не специальной тряпочкой, какими сейчас торгуют предприимчивые фирмы) способно спровоцировать безденежье? Но с недавних пор в мир просочилась и стала сбываться и не такая дрянь.
В поисках средств, стоило бы пролистать библиотеку – время от времени я оставлял среди страниц загашнички на черный день. Но, окинув взглядом книжные завалы, отказался от этой мысли. Хотя среди страниц этих книг можно было обнаружить красненькие десятки, а то и сиреневые четвертаки советского периода, еще бледно желтые банкноты периода переходящих ценностей и, наконец, даже зелень от авитаминоза нынешних дней.
Учебник выживания говорит на этот счет
неоднозначно: «Только та добыча имеет смысл, энергетические затраты на добычу которой не превышают объема той добычи, которая способна эти затраты восполнить…»
По очереди следим из окна. Я уже в курсе, что Девочка либо немая, либо решила больше ни с кем из людского рода не разговаривать. Она отказывается что-либо писать на бумаге. И хотя в нашей республике ожидается наплыв детской безграмотности (например, среди бездомных, или имеющих дом, но не имеющих интересов посещать муниципальные), вряд ли она из их числа. Достаточно посмотреть на то, как она держит вилку…
(Интересная история. Стоило ей перехватить мой взгляд, и она, будто спохватившись, стала орудовать столовым прибором нарочито невежественно.)
Наблюдать за ее протестом занятно. Еще более интересно говорить и отвечать за нее. Она спрашивает взглядом. Я отвечаю. Она тычет пальцем в предмет, и я рассказываю его историю. Шпага на стене… И старый дуэльный пистолет, про который я вру, что он принадлежал моему прадедушке.
(Я и дедов своих не знаю, кроме того, что они погибли в период Отечественной. И не осталось от них ни могил, ни фотографий. Так уж получилось…)
Первое, чем я стараюсь привлечь внимание гостей, это целая коллекция современных пневматических пистолетов в фанерных ящичках. Про каждый я могу рассказать историю аналога, а об имеющемся экземпляре - все нюансы: балансировка, характер, капризы…
Но Девочке, похоже, это «до лампочки». Что поделаешь, это же не коллекция кухонной утвари…
Иногда Девочка «спрашивает» весьма умно. Просто удивительно умно. Совсем не так, как положено для их породы. Тогда я мешкаю с ответом, и она нетерпеливо встряхивает головой…
Ее прическа, когда она вышла из ванной, была словно дивный сон… контрастируя с моей частично голой действительностью. Она дивно встряхивала своей недокрашенной рыжеватостью, будто сгоняла радужных бабочек. Эх! Люблю мокроголовых!
(Легко снимать скальпы…)
Вот, придерживая полотенце на том месте, где должна быть грудь, она со скучающим видом разглядывает фотографии в рамках.
Их много. Как много книг, уже не умещающихся на стеллажах и потому большей частью стопками громоздящихся по углам. Мебели у меня почти нет. По стенам струганные доски с перегородками, которые, как я уже говорил, плотно заставлены книгами, но середина залы совсем свободна.
Еще старый зеркальный трельяж. Его давно следовало бы переместить в коридор, а еще лучше в подвал. Центральное зеркало в верхней части было надколото. В дни глупой молодости немало помахал перед ним кулаками и ногами со зверским выражением на лице. Отдал, так сказать, дань моды востоку и юго-восточной Азии. Пока не стал сторонником «школы единственного удара», причем желательно первого.
Я слегка подосадовал, что Девочка не особо заинтересовалась той знаменитой фотографией из фильма, где я, свершив очередной подвиг, задумчиво подтираю сопли дулом пистолета. Современное поколение вряд ли смотрело этот фильм. Пятнадцать лет назад – это уже культ другой эпохи.
Как выяснилось, это весьма занятно – читать чужие мысли. Можно нафантазировать - что душе угодно. Но, когда все, что говорит (или думает) такая молокососка, кажется вам разумным, впору озаботиться своими умственными способностями.
Удивительно, но весь день мы спорим о философах и поступках великих диктаторов. О фантастах, которых люди от искусства и литературы почему-то до сих пор стыдятся называть фантастами, а обзывают классиками. Диалоги незаметно перерастают в один бесконечный монолог. Давно я так не выговаривался. И тут…
Девчушке надоедает наша игра в вопросы и ответы - она как бы нарочно роняет полотенце и косится на меня сквозь трельяж, какое это произвело впечатление? При этом, нахально думает, мол, если вещи валятся из рук, то, наверное, виновата не я, а вещи?
- Логично, - говорю я вслух. - Если мужчину не взять голыми руками, его берут голыми ногами…
Видя, что фокус с полотенцем не произвел должного эффекта (а произвел бы эффект, ей богу, произвел, будь она хоть на пару годиков постарше), Девочка, без тени смущения на миловидном личике, изящным поворотом плеч выразила недовольство.
(Ну, в этому ей далеко до моей последней жены! Ей этому еще учиться и учиться. Как-то я насчитал у своей благоверной 16 оттенков недовольства и всего лишь по одной причине...)
Девочка быстро пробежалась пальчиками по корешкам книг. Отыскала одну и бросила мне на колени.
Однако… (?)
Владимир Набоков, «Лолита»? Как эта книжонка оказалась у меня? Наверное, кто-то принес, а я вовремя не обнаружил и не выбросил. Мне была непонятна и, как все непонятное, неприятна эта книжка.
«Маразматирующий Мопассан не нашедший ниши в 20 веке» - это не я сказал, но готов под этим подписаться.
Кроме того, я сторонник зрелых женщин, которых не надо ничему обучать (по крайней мере, тому, как стать женщиной). В моем возрасте трудно менять привычки. У меня простой вкус. Я люблю все самое лучшее. А незрелые плоды с моим вкусом как-то не вяжутся.
- Ты хочешь поиграть в эту игру? – на всякий случай спросил я.
Девочка кивнула.
- А раньше ты в нее играла?
Она неловко замешкалась, но потом отрицательно покачала головой.
Я спросил, правда ли это?
Она сказала, что голову дает на отсечение, что это правда.
Я ответил, что беру в залог только ценные вещи.
Она предложила в залог и все, что ниже головы.
Я ответил, что в таком случае беру голову тоже, то есть, весь комплект.
Она спросила, во что это все запаковать.
Я сказал, что с юношеских лет предпочитаю товары без упаковок - так, по крайней мере, есть надежда, что не подсунут туфту.
Маленькая чертовка скинула полотенце и опять покрасовалась передо мной, без тени смущения на лице.
Я пожал плечами.
Она сыграла смущение. Это уже было что-то…
Но потом просто убила наповал, изобразив великолепный этюд, который я назвал бы незатейливо: «Кошка в Незнакомом Доме».
Станиславский с Мейерхольдом, увидев такое, забросили бы свою драку и кинулись переписывать собственные системы подготовки актера.
Я мысленно накинул ей пару годков, но все равно, до совращеннолетнего возраста эта девчушка явно не дотягивала. Не легко держать себя в определенных границах, даже если они охраняются уголовным законодательством.
Скомандовал строгим, но чуть осевшим голосом (слава богу, не пустил петуха), чтобы немедленно оделась и топала отсюда...
Проигнорировала. Просто сделала пируэт и так же нагишом уселась на полотенце.
Если приказ не выполняется, надо срочно издавать другой. Но я лишь попробовал продублировать первый, чувствуя, как металл в моем голосе превращается в металлолом.
Девочка тоже задумчиво сморщила лобик.
(Вот насчет этого - не возражаю! Пусть человек думает, если это доставляет ему удовольствие.)
Похоже, ничего так и не надумала. Подошла, присела рядом на корточки, стала гладить руку. Понятненько… Ее рука скользнула под рубашку. Если начнет разминать шею, растаю как ... в хлорной извести.
Пытаясь чем-то занять руки и мысли, взял гитару и рассеянно набренчал ей колыбельную собственного сочинения.
Опасливо взглянул на Девочку - в глазах ее читалась грустная мысль: "Если ребенок никак не хочет уснуть, не пытайтесь петь ему, попробуйте с ним сперва по-хорошему".
Я решил попробовать по-хорошему - поискать "Спокойной ночи малыши".
(Хотя по времени еще далеко не подходило, но надо же чем-то занять руки мыслей своих!)
Пощелкал на пульте телевизора…
(Обычно, когда я включаю телевизор, то сразу убираю звук до нуля, черню изображение до степени, чтобы ничего невозможно было разобрать, потом с удовольствием беру книгу в руки и сажусь напротив. И прямо-таки ощущаю, как этот подлый ящик изнывает от желания прервать мое чтение рекламной паузой…)
Кариес… Тампакс… Памперс…
(Ей богу, если какой-нибудь пришелец возьмется судить нас по проблемам наиболее часто появляющимся в средствах информации, он решит, что более всего на свете мы озабочены отверстиями своего организма!)
На главном канале России кривлялся толстый маленький человечек, свой липкостью и бегающими глазками очень похожий на политика, козыряющего псевдонимом своего деда-писателя, что на букву "Г". Рядом с ним для контраста крутилась длинная тетка, заставляя думать, что они только что вырвались из провинциального ТЮЗа, в котором представляли Лису Алису и кота Базилио. Эти двое обтирались друг о друга и дуэтом выкрикивали рифму: "Два раза - зараза, зараза - два раза!..."
На местном - втором национальном - кто-то размахивал пивной кружкой и на чистом государственном языке требовал свою летательную машину. Причем, ясно было, что эта самая машина ему вообще-то не нужна, а орет он потому как фраза больно звучная. Визги толпы подтверждали, что переживания певца ей очень близки. Его должно быть недавно выпустили из армии, поскольку он еще помнил, что песню надо орать так, чтобы мышцы на жопе дрожали. Певуна нисколько не стесняло то, что на ухо ему наступил медведь, попутно не пощадив и остальные черты лица.
(Право, по сравнению со всем этим, мой опус "Не парьте женщинам мозги", где в слове "мозги" ударение на последнем слоге, просто шедевр песенного жанра. А тот давний, что я сочинил в карцере - "Не шарьте у покойников в карманах...", вообще вошел в тюремную классику. Недавно я его обнаружил в сборнике блатных песен с припиской - "музыка и слова народные".)
Переключил.
Еще один певец издавал звуки. Возможно ртом. Хотя головы на отсечение я бы по этому поводу не дал.
Дешевая музыка сверхмогущественна. Дешевые артисты, поющие дешевые тексты под дешевую музыку, получают недешевые гонорары. Музыка чаще исполняется в таком темпе, что не только не успеваешь разобрать мелодию, но и то, у кого она была украдена. Смотреть на них, ни тем более слушать их, было выше моих сил.
На третьем и четвертом каналах – Телетелеса. И такие, что даже перед девочкой стало неловко…
Потом «Геморрой дня».
На шестом еще один теледопрос, где ведущий, с гордостью подставляя камере свои профили и анфасы, нес идеально отшлифованную бессмыслицу и, время от времени, вспоминая зачем он здесь, предоставлял приглашенным акселератам доказать, что дураки бывают не только круглыми, но и длинными.
(Некоторые из них еще и грызут гранит науки, чтобы потом толочь воду в ступе. Все высшие учебные заведения заставили преподавать на лучшем из языков. Теперь жутко хотят, чтобы вышел толк. И толк выходит, бестолочь остается.)
Очередной убожественный фильм, перебиваемый брехламными паузами…
Вот и подписывайся на кабельное!
Первый национальный… Ха! Так вам и надо, националы!
В болоте штормов не бывает. Инвалиды творческого труда заполонили ТВ. Я нажимал кнопки в самых замысловатых комбинациях, а этот презерватив реальности выдавал на гора: то очередную порцию фрагментов ужасов на вечернем канале новостей, то, того хуже - пару политических обозревателей, которая брала у самих себя интервью. Почти не удивляясь тому, что отбросы более не выбрасывают, а перерабатывают на телевидении, я некоторое время наслаждался обществом людей, которых не пустил бы на порог собственного дома…
Легче всего воспитывать невосприимчивость к ТВ, если у тебя его нет. Но на нем легко фокусировать безмыслее, и когда мне хотелось немного потупеть, я всегда мог воспользовался им как средством приглушающим мозговую деятельность. Или, в случае рецидива, как качественнейшим рвотным.
Я выключил ящик, выдернул шнур из розетки и, на всякий случай, завязал его узлом.
Мы еще «поболтали»…
Говоря за нее и изощряясь в ответном остроумии, я все более убеждался в незаурядном уме Девочки.
Не удержался - снова включил телевизор, но уже с видиком, и прокрутил ей свой рекламный ролик. Тот, где я в смокинге от Верыссашей приземляюсь на парашюте среди грустного общества, после чего начинается разнузданное веселье с шутками и битьем посуды.
Самое интересное, что это не туфта. Прошлым летом у меня был с десяток подобных заказов. Народ требовал, чтобы в определенное время конферансье падал прямо с неба. И обходилось это не так дорого, как может показаться. Прогулки над городом и прилегающей местностью для туристов и тех местных, которых мало тошнило от нашей действительности внизу проводились достаточно регулярно. Я старался подогнать одно мероприятие под другое.
(Опять таки кладя разницу – «фрахт летательного аппарата для исполнения миссии» – себе в карман.)
Сыграв положенный минимум скетчей в самолете…
(Не забыв указать пассажирам, куда плевать, чтобы попасть на ту или иную достопримечательность.)
…я покидал борт, не столь добавляя самим эффектом прыжка остроты ощущения авиа-туристам, как финальной остротой, указывающей на то, что они-то сами остаются без парашютов.
Я приземлялся среди столов…
(Один раз угодил в гриль!)
Отыгрывал свои скетчи и монологи уже на земле. Поздравлял Именинника… Новобрачных… Юбилей Фирмы…
(Надо же - уже два года?!)
…Счастливого Папашу… Новую Должность… Проект… Спонсора…
(Решившего, что у него слишком много денег.)
…Крышу спонсора… Ревизионную Комиссию… Банкет по поводу Объединения, Разъединения или Банкротства… А также Банкет Без Всякого Повода…
Поздравлял шутя, шутил поздравляя и исчезал, если мне не были проплачены дополнительные услуги.
(Например, ведение всего мероприятия. В этих случаях я уже настаивал на том что, наберу программу сам. И имел с того неплохой процент и уважение коллег.)
Мое сегодняшнее выступление перед Девочкой не было проплачено. И просто странно, с чего это я распушил свой хвост перед нею?
- Ладно, - думал я. - Пусть это будет маленьким подарком для заброшенного существа.
Тут обнаружился еще нежданный подарок – кто-то из моих малышей оставил на кухне под столом…
(Какого черта?!)
…картонную коробку шоколадных пирожных – моих любимых. Как ни странно, это не показалось мне подозрительным. Но отправляя в рот третий кусок, я почувствовал, что вот-вот отрублюсь.
Наскоро, через силу расстелившись…
- Ладно, болтунья, у меня завтра большой трудный день, и тебя в этом дне нету!
…я стал все глубже и глубже проваливаться в восхитительную полудрему, и ни мысль о какой-то странной несуразности, ни даже тумак в бок уже не могли вывести меня из этого состояния…
ПОБОЧНЫЙ ФАКТОР
«Глава, считающая себя педагогической поэмой…»
Сон загнал меня в состояние эрекции. Это хорошо. Это хорошо, когда вам снится женщина. Если вам снится женщина, значит, вы мужчина.
«Нам в снах цветных важна не сочность красок, а лишь количество программ».
Но где-то в середине четвертой серии я чуть было не проснулся в холодном поту, когда показалось, что опять приснилась жена...
Музыка Штрауса щекотала в носу. Я с усилием подавил безудержное желание чихнуть. Музыка не исчезла. Я понял, что все еще сплю. Сплю, прижавшись щекой к книге. И явно дешевой книге в глянцевой обложке.
Снова защекотало в носу, и музыка усилилась. Уже не Штраус.
- Это опус! - спросонья сообразил я. - Да-да, тот самый знаменитый опус «Шествие на казнь», который Берлиоз, помнится, написал в утро своей свадьбы.
Щекотание в носу переплелось с музыкой? Нет-нет, это безудержное желание чихнуть вызвало в ушах музыку! Или наоборот?
Решая эту проблему, я проснулся. И…
Йёкэлэмэнэ!
Каково? Каково, по-вашему, очухаться и обнаружить, вместо книги под ухом - полированную поверхность стола?
Я прилип к нему щекой, и клок ватки, пахнущий нашатырем, щекотал мне ноздри.
Это был мой любимый стол, на котором я, должно быть, изображал рождественского гуся. Или скорее - поросенка, так как, я по гороскопу не кто иной, как кабан.
Но даже это не заставило меня открыть второй глаз. Шевелиться жутко не хотелось.
Надо сказать, я по праву гордился своим столом. Не прессованные опилки, а три отлично подогнанные доски!
(Средняя, правда, была чуть светлее, но это нисколько его не портило.)
Когда-то в порыве энтузиазма, стремясь что-то доказать одной из своих жен, я решил сделать всю мебель собственными руками. Начал со стола… Им же и закончил...
Чуть скосив глаз, я обнаружил, что стол почему-то находился в главной зале - библиотеке, где я вообще-то предпочитал сидеть на полу, и куда этот стол выносился лишь в особо торжественных случаях, которые на моей памяти и происходили всего два или три раза.
(Последний, помнится, когда я с особым размахом отметил пятою годовщину моего четвертого развода.)
Я попробовал приподняться… И не смог.
С еще большим удивлением уточнил свое открытие - плечи были щедро обмотаны широкой лентой. Прямо поверх моей любимой джинсовой рубашки.
(Коктейль из головной боли, да еще основательно взболтанный мыслью, что клейкий скотч должен основательно попортить рубашку, все это кого угодно взбесит!)
Я решил, что пора разозлиться.
Попробовал перекатиться в сторону… Нет, не получается. Подтянуть колени под себя? Безрезультатно…
Судя по всему, меня не только спеленали, как младенца, но и тем же скотчем примотали к столу. Такое неэкономичное расходование дорогостоящей ленты должно было насторожить. Потому я насторожился и стал искать хорошие новости.
Хорошая новость заключалась в том, что я достаточно свободно мог шевелить ушами.
А вертеть головой или шевелить пальцами?
Я не преминул проделать то и другое. И выявил следующее:
а) что рукам и бедрам удивительно мягко на деревянном столе, должно быть, кто-то заботливо подложил под мою среднюю часть подушку,
б) что ноги у меня голые,
в) что лежу не на самой середине стола и не один - пониже плеча виднелась знакомая макушка непрокрашенных волос...
Я сколько смог, с хрустом в шейных позвонках, повернул голову, и разглядел, возможно, главное на этом пиршестком столе - Центральное блюдо, на которое неизвестный мне повар потратил немало сил, фантазии и времени - а именно, свой вздернутый вверх голый зад!
(Чему как раз и способствовала подушка под бедрами.)
Я повернул голову в другую сторону. На том же уровне возвышались два холмика моей гостьи. Неизвестный мне проектировщик явно постарался, чтобы через вершины всех этих холмов можно было провести прямую линию, в результате чего, я со своей гостьей должен был встретить неведомую опасность не плечом к плечу, а, так сказать, бедром к бедру…
Мои подергивания не прошли незамеченными для моей соседки. Она повернула ко мне лицо. В ее глазах не было ни капли сна, но не было и ужаса своего положения, только бесконечное удивление. Либо она очухалась достаточно давно и свыклась, либо для нее такая ситуация была привычной. Она свернула пухленькие губки в трубочку и чуть округлила глаза...
Я попытался припомнить предшествующие события. Мы перекусили на кухне. Мои мальчишки оставили великолепный торт… Или пирожные? Неважно. Все равно - не ожидал!
А вот потом навалилась усталость. И я решил завалиться спать. Несмотря на жуткую лень, разделся и улегся как обычно на матрасе на полу. И хотя я с давних пор привык спать абсолютно голым, в этот раз сделал частичное исключение. Но рубашки на мне не было. Это я помню прекрасно. Еще помню, что когда был в полудреме, ко мне подлезла моя гостья. К этому времени у меня уже не было сил гнать ее. И она свернулась калачиком, где-то под левой подмышкой...
Но теперь я лежал на столе ручной работы. В гостиной! В своей любимой рубашке. И в приспущенных до уровня колен джинсах. И зад мой смотрел аккурат на люстру. А затылок щипал холодок чьего-то недоброго взгляда.
В комнату вошла моя жена. Моя последняя жена. Та, что была медсестрой. Будто гора упала с плеч.
(Она всегда была подобно хорошему фильму ужасов. Когда я забывал пару-тройку дней вернуться домой, основная масса страха приходилась на воображение, которое едва не добивало меня на последних метрах…)
Я чуть было не прослезился от умиления. Но вместо этого засмеялся.
Она была чертовски хороша. Причем, не расслабленной красотой матерых львиц высших каст, а красотой дикой, поджарой, сравнимой разве что со скаковой лошадью. Этакая стройность, сочетающаяся с огнем необъезжености.
Даже когда она махнула рукой и широкий ремень смачно приложил меня по обнаженному объекту, я еще испытывал огромное облегчение и некоторое время воспринимал дальнейшее, как остроумную шутку. Но рука с ремнем методично поднималась и опускалась, и шутка более не казалась остроумной…
Я познакомился со своей Последней Официальной Женой, когда она лечила меня после очередной производственной травмы. Проводя один из закрытых вечеров я умудрился угодить в гриль, получил сильный ожог кипящим маслом, но, тем не менее, героически довел свое выступление до конца. Дежурная медсестра приходила ко мне на дом делать уколы в то самое место, которое сейчас и охаживала.
Почему я вдруг сошелся с нею? В свое время мне уже пришлось над этим немало поразмышлял.
Надо ли говорить о стремлении любого пациента, когда он беззащитно открыт перед стальной иглой, установить со своим палачом особые отношения? По обыкновению – заискивающие?
Но окружающий мир выставил мне жизнь так, что на любую боль нужно отвечать болью, сдачу выдавать сполна и той же монетой, а уж если тебя, можно сказать, насильственно оголили и стремятся вонзить посторонний предмет...
(Кстати, уколов я боялся всегда - мне легче самому себе палец на руке сломать.)
Ну, так вот, если вдруг в мое драгоценное тело пытаются вонзить посторонний предмет, я не я, если не отвечу тем же.
К следующему сеансу медсестра усвоила, что подойти ко мне со шприцом можно не иначе, как скинув собственные трусики.
(Несмотря на все различия между мужчиной и женщиной, у них все же есть много общих точек соприкосновения...)
Мы поженились. Так уж получилось…
Однако характер у нее оказался, что у стальной иглы.
(Если с предыдущими своими женщинами жизнь сводила и разводила, как в море корабли, но только в одном случае мне пришлось встретить миноносец.)
Вот ведь странно, силой ничего не докажешь, но убедить можно во всем. Сопротивляемость организма выше сопротивляемости человека. После второй серии я созрел до заявления, что безумно люблю свою бывшую жену и совершил трагическую ошибку, расставшись с нею.
Она села на телефон... Стали подъезжать такси.
В коридоре спешно стучали каблучки, сбрасывался плащ, раздавалось восторженное или негодующее: «Ах!». И…
Меня пошлым образом пороли. Секли. Драли, как… В перерывах я пробовал утешать себя тем, что если уж гениальная мысль рискует стать избитой, то гениальный человек - и тому подавно. Сам виноват…
Казалось бы, подумай, прежде, чем подумать. Ведь это я сам (с дуру! с дуру!) предложил своей последней жене (аккурат после очередного скандала) организовать общество или Клуб Моего Имени, который бы объединил брошенных жен, любовниц и подруг. Тогда-то я думал, что легче стоя на голове научиться жонглировать бродячими кошками, чем свести их вместе. И только теперь вдруг понял, что за общая цель смогла длительное время удерживать и крепнуть столь разношерстное общество. И все мои остроты, коими я сыпал направо и налево, шипами вколачивались мне в…
Короче, это вам не на банановой корочке поскользнуться, а на айсберге в Антарктиде!
Зная, что если правила хороши, то исключения еще лучше, я скакал по жизни с энтузиазмом, оптимизмом и спущенными штанами. Нельзя сказать, что особо кручинился по этому поводу. Каждый проходит по жизни под конвоем своей совести.
"Мне не спится!" - крикнула Совесть. "Это поначалу!" - отозвалось Эхо.
И, действительно, с каждым разом было не то чтобы легче, но как-то ... бодрей, что ли?
Однажды выяснив, что в нашем городе сосуществует немало несчастных женщин… потом трудно остановиться. Однажды найдя единственный способ оказывать помощь другому человеку, не унижая его достоинства…
(А это не что иное, как – дарить любовь.)
…уже трудно свернуть с выбранного пути.
Первейшая часть моей совести требовала лучшим из них помочь, обогреть, обласкать, дать надежду…
Но их было так много, что иной раз даже руки опускались. Я лишь боялся, что не успею исполнить свой долг по отношению ко всем. Поскольку, одни, вдруг озаботившись, требовали материального объяснения в любви, другие - документированного. Принимая подарок судьбы, ни одна из них не забыла оформить его юридически…
Когда сердце подсказывало одно, а разум - другое, я обычно шел за голосом сердца, чтобы потом не упрекать свой ум. Еще старина Фет, помнится, говаривал - у каждого мужа та жена, которая ему нужна в данный момент…
Сделать даму сердца своей женой - это лучший комплимент ей, но он же и последний. Я честно удерживал свой статус женатого мужчины до тех пор, пока с тревогой не замечал, что горсть за горстью мы углубляем могилу супружеским отношениям.
До женитьбы обычно и не подозреваешь, как много у тебя недостатков, кроме того главного - что театр для женатого начинается не с вешалки, а со второго акта… Я всегда соблюдал клятвы. Даже клятву - хранить супружескую верность до конца медового месяца…
Человек полностью меняет кожу мыслей своих каждые семь лет. Я же (как чрезвычайно творческий человек) раз в семь месяцев. С той же регулярностью я и влюблялся. Неотвратимо. Но не безнадежно…
И слава закону, который разрешает мужчине иметь только одну жену, он призван защищать тех, кто сам себя защитить не в состоянии!
Моя последняя жена (медсестра) исходила из того, что если мужа можно понять, значит, его нельзя простить. До нее (наверное, инстинктивно стараясь выбрать меньшее зло), я женился в основном на маленьких и худеньких. Первое время почти ни в чем меня не упрекала и моя последняя жена. Я даже настолько был доволен ею, что желал от судьбы лишь, чтобы следующие были не хуже.
Ну, как ей было объяснить, что наше материальное положение настолько окрепло, что можно позволить себе и любовницу?
Или я, или - она!
Вот так был поставлен вопрос. Жены почему-то не дают себе отчета, что подобными вопросами загоняют мужей в жуткий тупик…
Хотя, возможно, и я переборщил, когда на ее глазах положил перед собой два листа бумаги и занялся прикидками…
На одной стороне листа я принялся в столбик выписывать их хорошие черты, на другой - все остальные. Это занятие так меня увлекло, что очухался лишь от звука пощечины, и не сразу сообразил, что это стукнули меня. Затем от стены отвалился кусок штукатурки. Уходя, она еще и основательно приложила дверью.
Странно. Мне казалось, что я еще ощущал ее дыхание на своей шее. А тут...
Если вам дали по морде, значит, хотели. Логично? Пощечина не обидна, если счесть ее массажем лица.
Может, жену задел тот пункт ее конкурентки, который я пометил третьим номером? А именно - крепкий зад?
Но листочки я все-таки заполнил. Страсть, как люблю любое дело доводить до конца. И, самое интересное, ни к какому решению так и не пришел.
(Получается - зря она обиделась.)
Наверное, если вам предстоит сделать выбор, а вы его не делаете, это тоже выбор? По всему выходило, что я любил их обеих.
И тех, кто был до них, тоже. Никогда бы не мог добровольно от кого-нибудь отказаться. Они сами уходили. И приходили, когда нуждались во мне. Никто не верил, что так можно любить. Что ж, если никто не верит, остается обманывать лишь самого себя...
Они и сейчас приходили и уходили...
Когда мне воздают должное, я знаю, что мне следует больше. У каждой ночи свой звездный час. Одна пришла со скакалкой. Поверьте на слово, более мерзкой вещи не придумало человечество, когда стало переделывать добрые старые пеньковые скакалки в нечто гладкое, жгучее (блин!) - синтетическое!
Я никогда не наказывал своих детей. Только чужих. Например, по просьбе одной моей доброй знакомой, которая застукала своих близняшек (кстати, опять-таки девочек!) за курением травки. Тогда, помнится, я заставил их поочередно разбивать самокрутки на задницах у друг друга именно скакалкой. И еще удивлялся, почему они вошли в такой раж? Но ЧТО ЭТО ТАКОЕ - я понял только сейчас.
Что же, каждый должен испытать «это» хотя бы раз в жизни, но лучше в более сознательном возрасте…