...Подкатывающееся забытье тяжело толкнуло в закрытые глаза – Вкеч с надрывом вздохнула, с трудом поднимая веки: которая уже ночь без сна давала знать себя все сильнее. Потерев неприятно шершавой ладонью лоб, она с завистью кинула взглядом в глубину огромной негостеприимно скривившейся пещеры, где выплясывали танец жизни беспечно радостные огни костров племени.
Точнее – того, что осталось от той части племени, которая не успела перейти Перевал, отрезанная снующими серыми, почти незримыми в мечущейся белесой пурге тенями, из которых влажно выблескивали длинные, с ладонь, клыки, не знающие пощады. Тени отсекли их от остального племени молча, слаженно и деловито, загоняя, как дичь – и загнали.
У этой сырой пещерной вмятины в горе было только одно, но жизненно неоценимое преимущество: небольшой вход, всего с два десятка шагов в ширину, с нависающим над ним сумрачной глыбой каменного козырька – что преимуществом уже не было: серые могли подобраться и сверху тоже.
С каждой ночью, после очередного нападения, полного сжимающего ужаса, дымной на холоде темной крови и молчаливой страшной организованности серых племя редело – не всех удавалось отбить у нападающих, а кого удавалось – мало-помалу истекали жизнью, истончаясь и угасая, и помочь им мог только Воссоздающий – но он успел пройти Перевал.
«...На Пути Воина женщина не чувствует себя важной, так как важность смягчает неистовство. На Пути Воина женщины свирепы. Они остаются неистово беспристрастными при любых условиях...»
Она снова и снова повторяла про себя путанное количество раз слышанные слова, впившиеся уже намертво в ее молодые крепкие жилы – но так и не могла понять до конца, а сейчас даже и не пыталась: сминающая тело морящая усталость не давала сил даже для простенькой некарабкающейся мысли.
«...Они не требуют ничего, но готовы взять себе все что угодно...»
Вкеч вздохнула еще раз, нервно переступив с ноги на ногу; копье глухо стукнуло о холодный, застывший каменной рябью пол. Их было семеро - воинов под каменной нахмуренной складкой козырька, защищающих вход – четверо женщин и трое мужчин, способных задержать и отбить очередное нападение и, к сожалению, всего лишь семеро оставшихся... Большинство из них - там, на недоступном теперь Перевале, - сытые отяжелевшие птицы видны были даже в стекших с гор вязких сумерках; многие были разодраны в клочья прямо на глазах во время атак, и ни Вкеч, ни остальные так и не успели пробиться помочь...
Плохо было и то, что против серых нельзя было биться ничем, кроме двужалого копья: отточенные улыбающиеся базальтовые ножи в ближней схватке были мало полезны, потому как каждый серый, холкой достающий до пояса, был сильнее и крепче - и допустить его к себе на такое расстояние означало отправиться за Сизый Горизонт почти сразу же.
«...Они неистово ищут сигнал из души вещей в форме доброго слова, уместного жеста; и когда они находят его, то выражают свою благодарность, удваивая неистовство...»
Стоящая справа Сахха вдруг резко взметнула руку вверх, и удрученный гомон племени позади испуганно потух, забившись под потертые шкуры.
Вкеч опять ощутила мерзкий холодящий, сводящий в жгут внутренности страх где-то в животе: серые шли на них. Неторопливо, с дразнящей ленцой, они умело перебирались по острым щербатым камням, постепенно подтекая все ближе и ближе. Она с гадливостью ощутила крепкий удушливый запах мокрой шерсти, бьющий в ноздри даже издалека.
Уже не издалека.
Подобравшаяся, как хищник, Вкеч слышала сильное дыхание шестерых соратников, стоящих в трех шагах друг от друга, каждый второй – чуть глубже к пещере, чем предыдущий. Семеро подростков из обучающихся стояли в нескольких шагах позади, держа на отлете чадящие факелы.
Все они знали, что надо делать. Такой же бой, как и в предыдущие ночи, и наверняка их снова станет меньше – на сколько? На кого? Это были вопросы, которые никто не имел права задавать и о которых вообще надо было забыть.
«...На Пути Воина женщины не рассуждают. Они неистово стушевываются для того, чтобы слушать и наблюдать, поэтому...»
Вкеч поудобнее перехватила древко копья, стараясь смотреть прямо перед собой, не цепляя взглядом ничего – как учили; сердце рвалось на волю за ребра, гулко колотясь внутри. Этот момент ожидания она ненавидела больше всего – муторошный момент, вытягивающий из нутра последние капли храбрости, когда хотелось ринуться на врага и – не думать, не думать, не думать… Только выполнять свою работу – смертную, давящую и раздавливающую до звонкого хруста, но – свою.
Помимо воли она вдруг посмотрела дальше очерченного правилами круга – и замерла, сжав зубы: в полусотне шагов, отдельно и чуть выше своих сородичей, на обданной талым снегом туше камня возвышался крупный серый – даже в надвигающейся тьме было понятно, что – вожак. Поджарый, уверенный хозяин – он спокойно восседал, наблюдая, и во взгляде его багрово тлело сознание собственной силы и превосходства. Он в упор смотрел на Вкеч, потом ухмыльнулся, слегка обнажив крепкие клыки – она чуть не задохнулась: столько в этой звериной ухмылке было насмешливого презрения и брезгливой властности.
И в этот момент серая лавина потекла к пещере.
И в это - сбивающее дух - мгновение мир для Вкеч утратил свою немыслимую протяженность и эхообильное пространство, сжавшись в сухой старушечий кулачок «сейчас», который колкими тумаками загнал, как разбредшееся стадо коз, все ее мысли куда-то на дно, вглубь, подальше – вот они уже совсем пропали и сгинули, оставив лишь шумящий и искрящийся шлейф впаяных в самость навыков боя и несгибаемой воли выжить даже в аду.
...От разлапистого прыжка первого серого она чуть качнулась в сторону, позволив тому проскользить вдоль выставленного копья и приземлиться; не глядя, резко ткнула назад вторым острием во взвывшую плоть – факельщики довершат. Вокруг вскипал бой: мелькали остроухие морды с горящим прищуром глаз, тяжелые лапы, - человеческие тела вплетались, врубались в это серое месиво, вздувались узлами мускулы от страшного напряжения, крик резал неверный свет факелов ломтями, и человеческие кровь и дыхание смешивались со звериными в одну бурлящую огненную жижу, заливающую взор.
...Вкеч уже не ощущала биения времени, яростно нападая и неистово отбиваясь, не замечая боли в разорванном бедре, не ощущая скользких, резко пахнущих алых строчек крови, бегущих вдоль ее тела, и страстно, до исступления желая только: жизни и победы.
...Следующий серый подбирался снизу, на полусогнутых, широко раздувая черные ноздри, прижав острые уши – прыгнул, почти вровень с землей, добираясь до голеней – Вкеч отпрянула, очерчивая копьем узкий круг вокруг широкой влажно оскалившейся морды. Тот машинально попытался ухватить древко пастью – она, закончив круг у серого под нижней челюстью, с силой всадила острие в открывшееся горло – хруст разрываемых тканей, ритмичное чавканье выталкиваемой крови – она тут же выхватила копье для следующего, который появился, словно вытек из черного воздуха, за спиной одного из воинов.
Свистящий выпад копьем в ощетинившийся хребет – серый успел метнуться в сторону, тут же разворачиваясь, крутанувшись упруго на лапах, для атаки. Толчок, мощный прыжок, способный сбить крепкого оленьего самца – Вкеч успела распластаться на каменной ряби, согнув локти, провожая взглядом движение серой глыбы вверху – подхватившись на одно колено, метнула копье – и промахнулась: серый отскочил и присел, готовясь к прыжку, оскалив пасть.
...Она почувствовала, как внутри все захолонуло и обрушилось обдирающей снежной лавиной, губы сразу пересохли летней бездождной земляной корой – у нее оставались только две пары ножей, а рассчитывать на помощь не приходилось: серый оттеснил ее от входа на неуязвимое для него расстояние.
«...Они могут покорять и быть покорными своим победителям, или быть побежденными и быть возвеличены поражением...»
...Сизый Горизонт взвыл у нее за спиной тысячами протяжных голосов находящихся там, когда Вкеч медленно, не отрывая взгляда от ощеренной пасти, потянула два ножа из перевязи на груди, оставаясь стоять на одном колене. Серый шумно и резко выдохнул и взвился в броске.
Вкеч успела выбросить левую руку вверх, откидываясь на спину, чтобы попытаться достать до поросшего жесткой шерстью брюха – но серый был опытен, прыгнув немного вправо и еще в прыжке намертво сомкнув свои челюсти на ее левом предплечье.
...Темнота взорвалась у Вкеч в горле, глаза безуспешно пытались нащупать хоть точку света вокруг, но тут же - проклюнувшись из рывка последнего дыхания, из ледянящей горечи смерти, пошла в буйный рост бушующая, сжигающая и кричащая ярость, которую испытать дано не каждому и выдержать – не всякому.
«...На Пути Воина женщины не сдаются. Они могут быть побеждены тысячи раз, но они никогда не сдаются...»
...Она в исступленном, взламывающем наст мозга беспощадном усилии, вспарывя кожу и оставляя лохмотья собственного мяса, уже не слыша своего крика - протолкнула руку вдоль клыков серого к углам пасти – где зубы уже не страшны – и, врезавшись своими зубами ему в глотку, с упоением всадила другой рукой нож серому под левую лопатку.
...Не замечая, что ревет, как смертельно раненый зверь, Вкеч оттолкнула огрузневшую тушу, пытаясь высвободить руку из железного полона пасти, - а рядом уже была Сахха, насаживая на острие своего черного копья другого серого – и Аштан, держащий удар одной рукой, потому как вторая была прокушена насквозь и висела безвольной ветвью, роняя багровую росу на бесстрастный камень.
И в эту секунду, заполненную неверием в собственную жизнь и нерушимым живым щитом друзей, вставших рядом – Вкеч снова увидела поджарого, продолжавшего так же сидеть на том же камне и так же глядевшего на нее. Из взгляда его утекла усмешка, но языки презрения и превосходства смутно дрожали пламенем злых духов гор.
...Всю ярость, на которую она только оставалась способна, всю ненависть к серым и стремление к жизни, всю веру в себя и умирающих рядом друзей – вложила Вкеч в рывок, поставивший ее на колено и во взгляд, которым она хотела бы насмерть пригвоздить поджарого с его презрением – к мокрому холоду камня.
Вожак вдруг бесшумно встал и растворился в темноте – и тотчас же остальная стая стекла щупальцами серого чудовища от подходов к пещере – во тьму.
Вкеч рухнула на руки, подломив тут же левую, впиваясь пальцами в камень; ее легкие выплевывали дыхание бугристыми комками, перед глазами росли и взрывались алыми цветами переливающиеся радугой сферы, слух урывками вталкивал в ее мозг происходящее вокруг. Ей вдруг нестерпимо захотелось заплакать, завыть – она с обрывающей сердце глубинной, неимоверной тоской, словно заклиная, ухватилась взглядом за Перевал – они обязательно придут на помощь, они просто не могут не прийти к ним! – и будет отдых, и тепло, и Воссоздающий соберет по частям, зажигая только ему известным способом фитилек жизни – и в ней, и в других, и будет покой, будет покой...
Вкеч снова оторвалась от земли, поднявшись на колено, потом на ноги – кто-то поддержал ее, когда повело в сторону от белой вспышки боли – надо набраться сил, во что бы то ни стало, надо набраться сил: завтра снова ночь, и снова серая стая подтечет к пещере, и снова им, оставшимся, надо будет держать бой – пока не придет на помощь племя из-за Перевала, - а они обязательно придут, обязательно – потому что просто не могут не придти.
«...И превыше всего – на Пути Воина женщины свободны».
Она еще раз поглядела на Перевал и ее запекшиеся губы растянула счастливейшая улыбка – сегодня они победили.