Н.ОРЕХОВ
ОТСУТСТВИЕ ФЕРМЕНТА
Ивану Семеновичу Пулякину, человеку добропорядочному и добившемуся к своим сорока трем годам определенного уважения на службе и дома, да простит мне читатель такую интимную подробность, приспичило по малой нужде. И не где-нибудь, а прямо на улице. Уличные туалеты в городе, в котором проживал Иван Семенович, не были так распространены, как аптеки и магазины, а потому проблема представлялась нешуточной. Стоял субботний, весенний, солнечный день. Спешащие по зову ненасытных желудков в магазины граждане натыкались на замедлившего шаг Ивана Семеновича и недовольно ворчали. Можно было бы сесть в автобус и доехать до дому. Но это тридцать, а с учетом субботних пробок на дорогах и все сорок минут езды с постоянным сотрясанием напряженных внутренностей. Иван Семенович тоскливо высматривал подходящую подворотню. И вот, как раз в это время, он поравнялся с большой зеркальной дверью в высокое серое здание, тянувшееся справа. Иван Семенович пробился к краю тротуара, остановился и прочитал золоченую надпись на черном фоне. В здании располагался медицинский университет. Шансов было мало, поскольку такая дверь явно указывала на присутствие вооруженной охраны. Так оно и оказалось. Неудобство обнаружилось еще и в том, что небольшой холл был пуст, очевидно, по случаю субботы, а одним из охранников, расположившихся за небольшим письменным столом, оказалась молоденькая блондинка. Скромный по своей натуре Иван Семенович смутился, но хмурый исподлобья взгляд напарника симпатичной охранницы говорил о том, что отступление без объяснений будет расценено как попытка совершения террористического акта. Иван Семенович, покраснев от усилившегося смущения, прошел через холл к охранникам и сбивчиво, шепотом начал объяснять причину своего появления. Причем объяснять все пришлось именно блондинке, так как ее напарник зачем-то пошел к выходу. Девушка, не дослушав объяснения окончательно смутившегося Ивана Семеновича, равнодушно махнула рукой в направлении длинного полутемного коридора и неожиданным басом буркнула: - "Туда, мужчина. Первая дверь налево". Торопливо поблагодарив спасительницу, Иван Семенович поспешил в указанном направлении.
Спустя некоторое время, застегивая куртку, повеселевший Иван Семенович удивленно огляделся. Второпях он не сразу обратил внимание на отделку помещения, в которое попал по воле случая, и на изысканность приборов, которыми уже успел воспользоваться. А повод удивляться и восхищаться, надо признать, был. Белые мраморные стены упирались в высокий зеркальный потолок. На большие квадраты кафельной плитки, выстилающей пол серым мрамором, не хотелось наступать. Индивидуальные кабинки, Иван Семенович насчитал их шесть штук, имели легкие, изящной формы, запирающиеся изнутри на щеколду дверцы. Все это напоминало картинку из какого-нибудь зарубежного фильма. Настроение Ивана Семеновича еще больше улучшилось. Он даже перестал чувствовать какую-либо неловкость, а, наоборот, ощутил прилив гордости, правда, непонятно за что или за кого. Но чувство гордости, все-таки, было! И вдруг Иван Семенович заметил, что в дальнем углу на стене имеется какая-то надпись, и подошел, чтобы ее прочесть. На белом мраморе в мужском туалете медицинского университета чья-то нетвердая рука черным фломастером вывела: алкогольдегидрогеназа – враг студента. Это было уже слишком. Иван Семенович не имел медицинского образования, но о некоторых вопросах биохимии представление имел. Он точно знал, что алкогольдегидрогеназа – это такой фермент, который организм человека сам вырабатывает для того, чтобы разрушать внутри себя алкоголь, то есть – спирт. Те, у кого этот самый фермент вырабатывался в избытке, никогда не пьянели. Организм Ивана Семеновича такого фермента не вырабатывал.
Чувство обиды и зависти захлестнуло Ивана Семеновича. Какая все-таки несправедливость существует на свете! У того, кому не надо – есть, а у того, кому надо – нет. А в данной ситуации так ведь и за деньги не купишь, и взаймы не возьмешь. А жить без этого фермента – это же такие неудобства – пить нельзя! Имеется ввиду, конечно, не пошлое раздавливание пол-литра под солененький огурчик в одиночку, а имеющие место в жизни обязательные застолья. Праздничные, юбилейные, обмывальные, встречающие, провожающие, презентационные, свадебные, именинные, ну, и нельзя не упомянуть застолья поминальные. Здоровый, в смысле абсолютно трезвый образ жизни – штука пока непонятная, как импортный сервелат, в котором, после того, как его разжуешь, мяса-то, оказывается, и нет! Так что, выпивать, все-таки, приходится. Конечно иногда, но, все-таки, приходится. И вот, без этого самого фермента, употребленный внутрь алкоголь так быстро действует, что утром помнишь только, как сели за стол и произнесли первые тосты. А в целом события приходится восстанавливать по рассказам очевидцев. Но ведь хочется вспомнить все, а где гарантия, что эти счастливчики, которые все помнят, не врут. Есть, конечно, такие люди, которым это даже нравится, и они получают удовольствие, когда им рассказывают, как они вчера, наколбасившись, куролесили. Но Иван Семенович был не из таких и очень сильно страдал от такого своего состояния. Дня три, как правило, страдал. Буквально в глаза не мог смотреть тем, с кем вчера сидел за одним столом. И хотя ему говорили, что все было нормально, удивлялись тому, что он ничего не помнит, поскольку по его виду и поведению нельзя было и подумать, что он перепил, Иван Семенович подозревал, что ему рассказывают не все. Такое подозрение было основано на отдельных моментах, которые вспыхивали по утрам в раскалывающейся голове яркими картинками, при виде которых Иван Семенович впадал в депрессию, стонал и не хотел никого видеть. Кроме того, однажды ему пришлось услышать такое! И не от кого-нибудь, а от своего заместителя. Возвращались они тогда из командировки в один из отдаленных районов. Иван Семенович возьми да и спроси у этого своего заместителя, почему директриса предприятия, которое они проверяли на предмет наличия нарушений норм законодательства, так странно на него смотрела. А заместитель возьми да и расскажи, что Иван Семенович вчера вечером в бане, после того как эта директриса похлестала его березовым веничком, укусил ее за грудь. Да так укусил, что синяк остался. И все этот синяк видели, поскольку директриса, спасаясь от Ивана Семеновича, выскочила из бани в чем была прямо на улицу. Иван Семенович тоже выскочил. Но догонять ее не стал, а, помочившись с крыльца, вернулся в баню. Там они допили еще одну бутылочку, и пошли в гостиницу переночевать. Иван Семенович так сильно расстроился после такого рассказа, что никогда больше в этот район с проверками не ездил. Ну, как тут верить тому, что вчера был нормалек и вел себя очень даже прилично. Хотя заместитель мог, конечно, тоже соврать, или сильно преувеличить, с него станется. Но отдельные моменты, всплывающие в памяти, наталкивали на мысль, что что-то примерно такое было. Или взять, к примеру, последний Новый год, точнее его встречу на работе. Очнувшись утром дома не в постели с женой, а на кожаном диванчике, Иван Семенович попытался воспроизвести в памяти праздничный вечер, но как обычно, ничего не получалось. В единственном проблеске Иван Семенович увидел себя в каком-то слабо освященном углу держащем на руках главного бухгалтера Васюткину, вливающей ему, Ивану Семеновичу, в рот шампанское из большого фужера. От такой картины Иван Семенович просто впал в отчаяние. На трезвую голову он общался с главным бухгалтером Васюткиной только по служебной необходимости. У него даже никакой мысли в отношении ее никогда не возникало. Оклемавшись к вечеру, Иван Семенович обзвонил сослуживцев, тех, кому доверял, на предмет выяснения картины происшедшего. Все в один голос убеждали, что он был просто душой компании, и все было замечательно и, естественно, никаких эксцессов. Тогда Иван Семенович этому почти поверил, посчитав ужасное видение за плод больного воображения, но, все-таки, встреч с главным бухгалтером старался избегать. Это уже потом, через месяц, кто-то ему сказал, что Васюткина была очень довольна тем вечером и не понимает, почему это Пулякин ее избегает. Этот случай окончательно убедил Ивана Семеновича, что верить до конца россказням о твоем приличном поведении, если сам ничего не помнишь, нельзя. Как только Иван Семенович не пробовал бороться с этой своей напастью. Пробовал совсем не пить, но это вызывало непонимание у присутствующих. Обстановка за столом при этом начинала накаляться, и в конце концов приходилось сдаваться. Пробовал пить только допустимую дозу. Такую дозу Иван Семенович определил для себя экспериментально, и она составляла пять небольших стопок грамм по пятьдесят. После шестой стопки память покидала Ивана Семеновича и возвращалась только на следующий день, пропустив самое интересное. Для того, чтобы продлить удовольствие, Иван Семенович пил по полстопочки, закрывая ее ладошкой при очередном разливе. Иногда это помогало, но часто Иван Семенович сбивался со счета. Ему казалось, что это пятая стопка, а может, ему очень хотелось, чтобы она была пятой, но она оказывалась шестой. И утром вновь возникали мучительные терзания по поводу того, что же там такое вчера было. В общем, сильно не доставало Ивану Семеновичу этого фермента, поскольку во всех других отношений человеком он был безупречным.
Все это, и нахлынувшие воспоминанья, и черная надпись на белом мраморе перед глазами, привело к тому, что у Ивана Семеновича испортилось настроение. Куда-то испарилось чувство гордости, возникшее было в этом мраморном туалете не понятно за что или за кого. Проходя через холл, он даже не посмотрел в сторону охранников и не сказал им спасибо. По улице Иван Семенович шел, никого и ничего не замечая, не реагируя на недовольные возгласы натыкающихся на него спешащих прохожих. Он уже не радовался яркому весеннему солнцу. Чувство обиды и досады щемило сердце. Но почему, почему какому-то студенту, еще не понимающему своего счастья, дано от природы то, без чего жизнь Ивана Семеновича в отдельные моменты ее проявления становится кошмаром. Ведь сколько еще предстоит в жизни застолий, от участия в которых нельзя отказаться, и какие после них предстоят муки совести и неопределенности. Настроение Ивана Семеновича окончательно испортилось. Он шел и думал о том, что все эти мелкие радости жизни, вроде мраморных туалетов, есть не что иное, как издевательство, если на настоящем празднике той жизни, к которой он привык и которая ему, в общем-то, нравилась, невозможно почувствовать себя полноценным человеком из-за отсутствия какой-то маленькой молекулы, называемой ферментом.
15.02.2002 г.