(гава из очерка "Сретение 2001")
…И вдруг молния-мысль озаряет мое сознание. Я осознаю, что рассказ Алексея Смирнова – не совсем выдуман, и вспоминаю, что все описанное в рассказе было на самом деле в одной из возможных судеб влюбленных, с которой пришлось мне соприкоснуться. Но у этого рассказа может быть совсем иное окончание – радостный счастливый финал. Вот такой:
«…И я увидел, как он вернулся, ее старый, неизменный Друг. С детства влюбленный в нее, он был другом ее возлюбленного, и он один на всем белом свете знал о том, что больше жизни она любит его друга, и никого более из людей так полюбить уже не сможет. Он был сильным, и сделал так, что никто не догадывался о его любви, даже она ничего не подозревала. И он ушел из их жизни, он уехал надолго в далекий таежный край, чтобы время и расстояние ослабили голос его сердца, зовущий ее. Прошли годы, и он ценой многих скорбей и страданий, стал свободен от притяженья земной любви. Он посвятил себя труду, служению Богу и людям. Не имея семьи, он не тяготился одиночеством, ибо каждая минута жизни его была наполнена радостным, созидающим творчеством. По профессии он был архитектор, строитель и искусствовед, и жизнь свою посвятил восстановлению старых разрушенных храмов в городах и весях. А там, где храмы были разрушены до основания, он возводил новые, еще краше прежних...
…Он успел вовремя, в тот самый момент, когда она собиралась расстаться с жизнью. Стремительным движением остановил ее слабеющую руку, сильной теплой рукой начертал крест над ее распластавшейся на земле в судорожных рыданиях фигурой. Он сказал, точно и строго: «Ты любишь, и ты любима, а значит - свободна. И ты всегда вместе с ним, потому что смерть не властна над любовью.»
И демоны сгинули прочь. Уходящие вдогонку им судороги еще сотрясали ее тело, но она уже нашла в себе силы встать. Они стали молиться и исполнили краткую заупокойную литию. Дождь перестал идти, вытер свои мокрые слезы. Он принес с собой тройную радугу радости, до времени скрывая солнце за краем пурпурного облака. И вот, когда лития отзвучала, на них стремительно брызнул сноп драгоценных солнечных искр. Солнце играло, как будто только что отслужили Пасху. Солнце пришло к ним, и в его лучах они увидели, как дивный светозарный Муж в самоцветной сверкающей белой одежде приближается к ним и громогласно благовествует: «Он свободен. Вы служили литию, а он прошел по воздушным мытарствам. Он прошел, и теперь неподсуден. Он молится за вас. Если сможете, то благовествуйте, если найдете в себе силы, то утешайте, если не погасите вашу любовь, то останетесь чисты». И сделался невидим, и свет солнца стал от этого еще светлей и привольней.
В тот же час на могиле любимого друга они воздвигли простой сосновый крест. Он уверенной твердой рукой живописца начертал на кресте имя друга, годы жизни и лаконичную эпитафию: «Здесь покоится тот, кто любит и любим».
Их ждала дорога, велика была их жатва. Они не давали обетов, но были всегда вместе, и всю жизнь прожили как брат и сестра, в целомудрии и чистоте. Таков был их путь. И несть числа сотворенным ими добрым делам. Приюты для нищих и бездомных. Помощь престарелым священникам. Соединенные семьи. Возвращенные детям отцы и матери. Чистые леса, горы, моря и воздушные океаны...
А потом, чуть позже, когда их духовные чада возросли до положенной меры, они тихо оставили мир и поселились в уединенной лесной обители, где предались непрестанной молитве за всех, войдя в череду ежедневных монастырских богослужений и оставив ее далеко позади в ночные часы неусыпных бдений, смиренно созерцая открытые им, все более и более высокие горизонты Божественной Любви.
И если бы их история стала известна Александру Грину, то он закончил бы ее, наверное, так: «Они всю жизнь любили друг друга такой любовью, которой уже на земле не бывает. Они жили долго и умерли в один день, сотворив все добрые дела, которые только мыслимы на земле.»
Я же от себя добавлю еще кое что:
Их чистые души теперь высоко-высоко, и с этих недосягаемых для нас высот, подобно Господним Ангелам помогают тем, кто идет в поисках Божией Правды по тернистым дорогам земли.
А место упокоения их стало местом всенародного почитания, но оно мало кому известно, а только тем, кто посещением своим не осквернит святыню. И на месте том всегда тихо и радостно, всегда мир и покой. А духовные их чада и доныне в великой любви пребывают между собою, как и заповедал Господь наш Иисус Христос возлюбленным ученикам своим.
Вот и все, больше к рассказу Алексея Смирнова ничего не могу я добавить… Возможно, автор уже написал иное окончание, или, быть может, еще напишет. И я верю в то, что он сделает это лучше, чем я, и ясный голос его любви и надежды достигнет сердца каждого читателя, и обретенные Алексеем Вера, Надежда и Любовь будут вновь в этих сердцах воскресать, будут в них жить и умножаться, всю любимую землю нашу Божественною любовью наполняя.
…И я вновь думаю о дне Святого Валентина, о том, что просто не в силах осуждать этого католического священника. Не могу, вот и все. Потому что Сам Господь нам это заповедал, сказав: «Не судите, да не судимы будете» ( Мф. 7,1). От Православной веры отступиться я не согласен, но католического священника осуждать не могу. Так говорит мое сердце, и голос сердца моего не одинок, ибо подтверждают его и Священное Писание, и Святые Отцы. Иначе, какой же я православный. Вот были бы живы оптинские старцы – они бы живо все сомнения на этот счет рассеяли. Сказали бы метко и хлестко, что надолго бы запомнилось и дворнику и академику . Ну, может быть, вот так сказали бы они: «Свое – блюди, а чужое – не осуди».
…Не осуди, человече, чужое, да и не сможешь ты уже чужое осуждать, если увидишь, кок прекрасно то, что тебе Богом блюсти дадено.
И еще раз удивляюсь тому, как похожи мы, поющие и пишущие люди, дерзнувшие славить Бога во хвалебных письменах. Но какими непроходимыми временами и расстояниями, а то и целою жизнью мы разделены бываем. Писатель-новомученик Василий Акимович Никифоров-Волгин, он ведь тоже родом с Тверской земли, с Волги, из-под города Калязина. И помню, какое впечатление произвела на меня первая встреча с его творчеством. Но он уже ушел: преждевременно погасили враги Христовы светильник Василия. А Алексей Смирнов еще только собирается в путь, но тяжелые оковы нехристианской мистики уже готовы погасить, затушить едва только разгорающийся огонек таланта молодого юноши. Так пусть же ясный свет еще не открытого ему самому дарования в полную силу воссияет и поможет воссиять еще многим и многим светильникам земли Русской, поэтам, музыкантам, зодчим, иконописцам, художникам, литераторам, воинам и хлеборобам-землепашцам.
Помолимся же, дорогие мои сограждане о счастливой судьбе Алексея Смирнова и о сонмах подобных ему юных парней и девчат, чьи молитвы, чей творческий труд на благо любимой нашей Родины, вечно юной Святой Руси, благодарно примет Господь.
Помолимся же, потому что время пришло и, слышите, как победно звучат и перекликаются в небесах светозарные звоны! Вы слышите? Это время пришло, время Встречи. Вот мы отворили робко так дверь, и увидели, что уже давно стоим на пороге Славы. А теперь – пришло время решающий сделать шаг – вечной Встрече навстречу. С праздником Встречи Вас, дорогие мои!
Александр Ратыня
21-23 февраля 2001 года,
май 2001 года