Ко мне пришел ученик: слишком худощав и мал для своих десяти лет, примерно два из которых провел в люке. На прошлой неделе его снова отловили и заставили учиться.
Сидим на кухне. Я читаю книгу, а он пишет сочинение, и оба мы принюхиваемся к пекущимся пирожкам. Грызет ручку - сначала тихо, а потом со злостью, с хрустом.
- В чем дело? - с неохотой отрываюсь я от запутанного виноградовского труда, который пытаюсь вот уже который час переварить к предстоящему экзамену.
- Мысли кончились.
- Совсем-совсем кончились? - ехидничаю я.
- Ну... почти нету.
- А так? - ставлю перед ним тарелку с горячими пирожками.
- Теперь появились, - жуя отвечает он, - только я не знаю о чем писать, тема-то свободная.
- Пиши о том, что чувствуешь... Что ты ощущаешь, что видишь?
- Пирожок горячий.
- Ещё.
- Синица на кормушке ...
- Вот об этом и пиши.
Когда он ушел, я прочла в тетради: "Севодня тринатцатае чесло. А мне харошо но ни потому что я только что обжегся пирошком, а потому что капает с крыш и всево одна синица на кармушке клюет сало... Наверная скора весна."
А ведь он прав...