Я решил купить дом. Это нормально. Каждый человек, живущий в Канаде, покупает дом. Это называется “североамериканская мечта”. Помню, когда я еще жил по другую сторону океана, то думал:
“Это какое благосостояние надо иметь, чтобы каждая трудящаяся семья имела свой собственный дом. Даже поверить трудно.”
И представлял себе добротный, в два кирпича дом своего соседа по даче. Сосед заведовал автобазой какой-то солидной организации с длинным названием, заканчивающимся на “пром”. Поскольку я ничем не заведовал, а после института протирал штаны в НИИ Химических Удобрений и Ядов, то никакого дома я не имел. Имел я однокомнатную квартирку в панельном доме повышенной зягрязненности и сборно-щитовой особняк на месткомовских шести сотках.
Первым делом мы стали выбирать подходящий район. Жена хотела, чтобы поближе к магазинам, дочка – поближе к школе, а я – подальше от городской свалки. Мы, конечно, все переругались, но потом помирились и отправились смотреть модельные дома.
Модельные дома были красивые, как хрустящие огурчики собственного засола, а молоденькая агентша, продававшая их, вилась вокруг нас, как оса вокруг сиропа. И с этой стороны зайдет, и с другой, и брошюрку цветную про дом нашей мечты предложит, и восхититься, как хорошо моя жена говорит по-английски, хотя та все время говорила по-русски, так как английского тогда не знала совсем.
Нам обхождение такое сладкое очень приглянулось и мы договор купли-продажи тут же подмахнули. Я напоследок только спросил:
– А соседи наши кто будут?
– Чрезвычайно милые люди, – заверила сиропная агентша и расплылась в такой улыбке, что у меня самого рот до ушей растянулся, а на сердце арфы заиграли.
Через пару недель я поехал смотреть, как идет строительство дома моей мечты. Первое, что меня крайне удивило – это размер выделенного мне земельного угодья. Мой участок оказался раз в десять меньше того, на что я рассчитывал. Горе-строители впихивали мой будуший фанерный дворец между стоящими домишками, так что из любого окна я свободно мог потрогать стены соседних домов безо всяких физических растяжек.
– Непорядок получается, – недовольно буркнул я и ткнул в подписанный план длинному прорабу в блестящей каске. – Мною участочек 30 на 60 метров прикуплен, а вы, бусурманы, что творите?
Прораб посмотрел на мой план, сравнил его со своим и вежливо объяснил, что цифры я понимаю абсолютно правильно. Только это не метры, а футы. Он тут же достал из кармана калькулятор, нажал на клавиши и доложил, что в метрах это будет 10 на 20.
Вот это промашка вышла, так промашка! Это что же значит? Это значит я участок всего в две сотки купил. Да я под Москвой целых шесть имел!
Погоревал я, да делать нечего. Договорчик – то вот он, подписанный. Куда денешься?
– Ну, ладно, – говорю я прорабу. – Признаю, что с вашими футами, ни дна им, ни покрышки, полный колизей вышел. Кто же мог подумать, что здесь такая откормленная свинья зарыта. Ну, а стенку вы как ставите, бусурманы? Как стенку у дома ставить надобно я доподлинно знаю. Сам свою сборно-щитовую виллу в России монтировал. Что же вы доски не вдоль фундамента, а поперек ставите, так что между ними дыры, как после артобстрела зияют? Как же я в таком доме жить буду?
Прораб опять очень вежливо и спокойно объясняет, что это у них технология такая. В Северной Америке дома уже почитай пятьдесят лет так строят. А о дырах между досками беспокоиться не надо. Они в эти дыры стекловаты напихают, снаружи синтетической вагонкой залепят, так что будут все в полном ажуре и тепло, как у мадам подмышками.
– Да как же тепло будет, – не унимаюсь я, – когда вы батарей-то никаких не ставите. Откуда тепло-то возмется?”
– А нам батареи без надобности, – объясняет прораб и тут я вижу, что у него левый глаз косить начинает. – Мы теплый воздух по трубам через дырки в полу вдуваем. Пол во всем доме синтетическим ковром законопатим, на потолок синтетических опилок насыпем, так что будет полная термоизоляция. Не извольте беспокоиться.
– Да как же мне не беспокоиться, – реву я, как голодный ишак при виде лепешки. – Термоизоляция, может, и полная будет. А дышать я чем в таком синтетическом доме буду? Пылью, которую вы мне по отопительным трубам во все комнаты вдувать будете? Да в таком доме жить – это все равно что с пластиковым пакетом на голове на пыльной проселочной дороге сидеть. Я же аллергией изойду и астмой покроюсь!
Тут прораб не выдержал. Он хоть вежливый и флегматичный этот прораб, даром что длинный, как стропило, но тут и его пробрало. У него второй глаз в другую сторону закосил и он как заорет:
– А ты что, нехороший человек, за поганные сто тысяч, которые ты за дом нам платишь, еще и дышать захотел? А для астмы и аллергии у нас доктора есть и таблеток всяких видимо-невидимо. У нас здесь каждый свое дело делает: одни строят, вторые покупают, а третьи лечат. Иначе экономика рассыплется и всех под обломками похоронит: и тех которые с астмой, и тех которые без.
Вообщем, прочитал он мне краткую лекцию по политэкономии капитализма, мы с ним замирились и я его спрашиваю:
– А нормальные дома у вас строят? Чтобы стенки в три кирпича, батареи чугунные, паркет дубовый, или, скажем, пятистенок из бревен в два обхвата?
– Строят, – отвечает. – Есть такие чудаки, которым здоровье дороже денег. Мало, но есть. И ты можешь себе пятистенок заказать. Только стоить это будет тебе руку и ногу.
Я тогда английские идиомы еще плохо знал, но что такое “стоить руку и ногу” сразу понял.
Да, вот такой дом своей мечты я построил. Если кто думает, что это уже вся история, так это только ее начало.
Стали мы в новом доме поживать и разные хвори наживать. А куда деваться, если мы денег на первоначальный взнос и на этот дом еле-еле наскребли, да еще к банку-кровососу в кабалу на двадцать пять лет подписались.
Жена сразу окрестила наш коммунальный поселок “шанхаем”, поскольку дома были налеплены гуще, чем пельмени в пельменнице, и ввиду фактического отсутствия у них стен, а вместе с ними и звукоизоляции, сразу возникли знакомые с детства проблемы коммунальной квартиры. Например, что делать, если мне завтра в шесть утра вставать на работу, а молодой горячий сосед всю ночь занимается увеличением поголовья своего семейства и от удовольствия ревет, как запертый в сарае бык, исходящий тоской и страстью по любимому стаду?
Особенно не сдружились мы с соседом справа. Звали его Дэнисом, роста он был богатырского, здоровья – отменного, а кругозора – ограниченного. В перерывах между короткими отсидками за оскорбление действиями своей жены Сюзи, беременной шестым ребенком, работал Дэнис охранником на каком-то заводе, собирающем никелированные бачки для походных унитазов.
Сутки охраняет, двое дома. От нечего делать любвеобильный вохр постоянно слонялся вокруг дома и покуривал у себя на крыльце марихуанну. Мое крыльцо находилось на расстоянии одного плевка от его крыльца, а разделяла их узкая гаревая дорожка, относившаяся к моей собственности. На этой дорожке я ставил, или по-иностранному, парковал свою машину. Сразу же за дорожкой начиналась частная собственность Дэниса.
Поначалу мы худо-бедно ладили, несколько раз, каждый сидя на своем крыльце, выпивали моей водки и курили его марихуанну. Я рассказывал Дэнису о далекой, загадочной России, а он делился автобиографическими воспоминаниями о времени, проведенном в различных канадских тюрьмах. Канадская тюрьма – явление абсолютно уникальное. Отдельные котеджи с комнатами на двоих, цветной телевизор, отсутствие решеток на окнах, калорийное питание с включением в меню натуральных фруктовых и овощных соков делает это заведение больше похожим на ялтинский санаторий, чем на исправительно-трудовое учреждение. И если у меня будет время, я как-нибудь расскажу об этом отдельно.
Все стало плохо, когда сосед справа от Дэниса подался на север за длинным доларом и его место в шанхае купил неказистый мужичок по имени Джэф. Щуплый такой мужичок с впалой грудью и вечно пьяными глазами.
Случилось это в конце мая. Погода становилась все теплее и каждый вечер мой сосед, Джэф и еще пара безработных охломонов с другого конца улицы стали собираться у Дэниса на крыльце “попить чаю и почитать газеты”. Так, по крайней мере, утверждал Дэнис. Такое вот культурное времяпровождение с анекдотами, гиканьем, взрывами гомерического хохота, которое обычто заканчивалось только под утро. Джэф, тот уже сразу приходил с очень начитанными глазами, а у остальных они наливались остротой текущего момента по мере того, как читка газет подходила к концу.
Весь июнь я терпел и ходил на работу с головной болью от бессонных ночей, а также упреков моей жены Нюры, что я размазня, слюнтяй и не могу положить конец этому безобразию. Первого июля, аккурат в День Канады, я решил что так дальше продолжаться не может. Я дождался одиннадцати часов и вышел к благородному собранию.
– Леди и джентельмены, – сказал я с пафосом и постучал по часам. – Ваше время истекло. Согласно муниципальным актам, прошу прекратить. В противном случае вся ответственность ложится на нарушающую сторону.
Дэнис тупо посмотрел на меня своими линяло-начитанными глазами, не понимая чего я хочу, и предложил “забить косяка”. Я гордо повернулся, выражая свое негодование таким неудовлетворительным ответом на мой ультиматум, и вернулся в дом.
В течение последующей недели я предпринял еще пару вылазок с угрожающими заявлениями, которые также были возмутительно проигнорированы. Обстановка накалялась. Жена требовала решительных действий.
– Может позвонить в полицию? – предложила она за ужином, доставая из микроволновай печки пирог с грибами. – Тут все так делают.
– Не надо, – решительно отрезал я. – Что мы, Павлики Морозовы какие, в полицию звонить. Сами разберемся.
Я съел пирог, для поднятия боевого духа устроил жене разнос за то, что он оказался сыроватым внутри, и стал ждать одиннадцити часов. Ровно в одиннадцать я сел в свой автомобиль, завел мотор, подогнал машину прямо к Дэнисову крыльцу, так чтобы выхлопная труба оказалось прямо перед носом бражничающих соседей, вышел из машины, захлопнул дверь, и отправился в дом, оставив двигатель включенным.
Дома я подошел к открытому окну, прильнул к щелочке в задвинутой шторе, и стал наблюдать, какой оборот получит моя нота протеста.
Веселая компания не ожидала такого коварного удара ниже пояса. Как я и думал Дэнис первым делом бросился звонить в полицию. Он притащил из дома мобильный телефон, насколько позволяли размеры его крыльца отодвинулся от выхлопной трубы, и недовольно загундосил в трубку, жалуясь как маленький ребенок, у которого отобрали любимую игрушку:
– Офицер, мы имеем проблему с нашим соседом. Мы с друзьями на крыльце своего дома тихо пьем чай, никому не мешаем, а этот (дальше нецензурно) подогнал свою машину и травит нас выхлопными газами...Да, мы сидим на своем крыльце...Да, машина стоит на его участке...Что? Можно продолжать пить чай, одновременно прогревая машину...(дальше нецензурно уже в адрес полицейского).
С властями договориться не удалось. Дэнис наливается злобой, как береза весенним соком, и становится похожим не на маленького ребенка, а на крупного разъяренного быка. Бык наклоняет голову, подходит к моей машине, но не бодает ее, а дергает за ручку двери.
Так! Это уже криминал. Незаконные проникнивение на чужую частную собственность.
Дверь закрыта. Дэнис в бешенстве хватает с крыльца стул. Еще секунда и он вдребезги разнесет стекло, а может быть заодно и всю машину, но в последний момент на стуле повисает Джэф.
– Ты что, козел! – орет Джэф. – Опять к хозяину захотел? По казенным бургерам соскучился?
К хозяину Дэнис не хочет. Он немного остывает и на его лице появляются проблески мысли. Дэнис бросается в дом, через пару минуту выскакивает со здоровенной картофелиной в руке, подбегает к выхлопной трубе и намертво замуровывает ее корнеплодом.
Теперь уже я срываюсь с места и пулей лечу во двор. Еще полминуты и от двухсотсильного двигателя моей новенькой машины останутся рожки да ножки.
– Так! – торжествующе ору я, выковыривая картофелину из задыхающейся выхлопной трубы. – Незаконное вторжение на частную собственность и преднамеренное нанесение ущерба движимому имуществу при оттягчающих обстоятельствах!
– Ах, ты (дальше нецензурно), – орет Дэнис, надвигаясь на меня, как айсберг на Титаник. – Смотрите все! Сейчас я этого вонючего эмигранта буду кончать при отягчающих обстоятельствах! Чаепитие тебе наше не нравиться? А ну, уЈ... туда, откуда прикатился, гнида заморская!
– Так! – ору я, стараясь не потерять лицо. – Оскорбление этнической чести, достоинства и преднамеренное сеяние межнационильной розни! Грубейшее нарушение Североамериканского Британского акта и Канадской хартии прав и свобод при оттягчающих обстоятельствах!
Орать-то я ору, а сам отчаянно трушу, понимая, что каждую секунду дело может принять дурной оборот. Если Дэнис хоня бы раз опустит свой пудовый кулак на мою хилую мелиоративную голову, то хартия прав и свобод мне не помощница, и меня отправят туда, откуда я прикатился, в цинковой обертке.
К счастью, опять вмешивается Джэф. Он, как обезьяна, прыгает сзади Дэнису на шею, кусает того в ухо, Дэнис взвизгивает, сбрасывает своего собутыльника на траву... и все успокаиваются.
Дэнис молча собирает разбросанные на газоне пустые бутылки из-под пива, стулья и уходит в дом. Я открываю запасным ключом машину, отгоняю ее вглубь двора и выключаю двигатель. Ко мне подходит Джэф, протягивает бутылку пива и говорит:
– Николас, ты Дэниса больше никогда не напрягай. Не надо. Он когда вторую бутылку пива Марьей Ивановной отлакирует, совсем дурной становится. Зачем нам всем на этой улице лишнее убийство?
Марьей Ивановной они называют марихуану. А лишнее убийство на нашей тихой, зеленой улице никому не нужно. Особенно мне. Я понимающе хлопаю Джэфа по плечу, залпом выпиваю пиво и иду спать.
На следующее утро просыпаюсь позже обычного. На календаре суббота, жена уехала на немецкий рынок за черным хлебом и белыми колбасами, дочка убежала к подружкам играть в популярную компьютерную игру, в занимательной форме объясняющую детишкам, как экономить деньги при депозитивных инвестициях на фондовом рынке недвижимости.
Я дома один. Умываюсь, с отвращением съедаю тарелку полезной овсяной каши и выхожу на крыльцо. На соседнем крыльце курит Дэнис. Босой, как Лев Толстой, и помятый, как мерседес принцессы Дианы.
– Ник...Я это...Я вчера не имел ввиду...Насчет эмигранта... – мямлит он, затягиваясь глубже обычного. – Мы это...мы все братья...
Смотрю на него и пытаюсь понять: то ли он действительно раскаивается, что вчера спьяну такую антиконституционную речь загнул, то ли боится, что я сегодня настучу в полицию. Свидетелей-то у меня навалом. Такое дело могу расскрутить и такие деньги с него затребовать, что он на меня всю жизнь батрачить будет.
Дэнис мнется и отводит глаза.
– Ладно, – говорю. – Зайди ко мне. Разговор есть.
Дэнис понуро бредет на мое крыльцо. По дороге он подбирает картофелину раздора и, как знак примирения, подает мне.
На кухне мы садимся за стол, я достаю из холодильника бутылку водки, ставлю на стол пару стаканов, чищу луковицу и нарезаю на сковородку злополучную картофелину.
Выпиваем по первой. Дэнис опять начинает извиняться. Мол он не имел ввиду, мол все мы братья, а вообще-то лучше его не дразнить, а то он когда много газет прочитает, то запросто может жизни лишить. Такое у него возбудимое строение нервной системы.
– Ладно, проехали, – перебиваю его я и наливаю по второй. – Не бойся, я на тебя в полицию стучать не побегу. Не такая у меня закваска. У нас в матушке России нет слова позорнее стукач. Понял? Если я не прав, ты мне прямо в лицо скажи: так и так, мол, Коля, ты не прав. Давай разберемся. По понятиям. А стучать на соседа – последнее дело. Понимаешь?
Дэнис согласно кивает головой. Он понимает. Ему стыдно.
– Я сам стукачей ненавижу, – говорит он и набивает рот горячей картошкой с луком. – У нас в зоне их называли крысами. Крысы долго не живут. Такой закон. Давай еще по одной.
Первая бутылка как-то подозрительно быстро кончается. Я достаю вторую.
– А если понимаешь, чего же ты вчера первым делом побежал в участок стучать? – спрашиваю я, откупоривая “Cтоличную”. – Я же с тобой, как с человеком, разбираться начал. А ты сразу мусорам стучать, как фуфло последнее. Не по-людски это.
– Бес попутал, – оправдывается Дэнис. – Тут все так делают. Чуть что, сразу в полицию звонят. Я позавчера старый холодильник на улицу выставил. Хотел продать, да никто не берет. Джэф обещал к вечеру грузовичок подогнать, чтобы на свалку вывезти. Не успел мой холодильник полчаса возле дома простоять, уже из мэрии хмырь с повесткой прикатил. Кто-то из соседей сразу стукнул, что в неположенном месте металический лом выставили. Во волки!
– Осознал? То-то!
Я поднимаю вверх указательный палец, кладу Дэнису руку на шею и затягиваю “Ой, мороз, мороз, не морозь меня.” Дэнис не понимает слов, но мотает головой и с удовольствием мычит в такт мелодии. Песня кончается и у него на глазах появляются слезы.
– Я не фуфло какое-нибудь, ты не думай, – говорит он, громко рыгает и наливает себе еще водки. – Ты про мою жизнь-то много знаешь?
И он начинает рассказывать, что отец у него потомственный алкоголик, жена – стерва, каких еще поискать надо, начальник – баран, которому рога давно пообламать пора, и вообще он никакой не Дэнис, а Денис, может даже и Давыдов, а предки его то ли словаки, то ли сербы. А может чехи или поляки.
– Да будет тебе врать, – миролюбиво говорю я и целую Дэниса в мокрую от слез щеку. – Ну, не повезло тебе в жизни. Не родился ты словаком, сербом или каким иным славянином. Чего уж теперь. У каждого своя планида.
---------------------------------------------------------
Если Вы зашли на эту страничку с моего персонального сайта,
нажмите кнопку Back в левом верхнем углу, чтобы вернуться.
Если нет, приглашаю зайти на мой сайт www.borisboston.com