ПЕРВАЯ СМЕРТЬ…
Колонну расстреливали как в тире – мишени…
Автомашины, БМП, БТРы – гранатометами.
Людей – всем тем, из чего можно было стрелять.
Он, только успел бросить в след, убегающему взводному: «…патроны, из горящего КамАЗа выдерни, хоть десяток цинков, постарайся. Без патронов - кранты…»
Хотел еще что – то добавить…
Яркий, неземного цвета огонь, хлестнул по лицу, оплавляя волосы, вдавливая глазные яблоки, обжигая легкие, перевернул, отбросил, припечатывая к бамперу автомашины.
И все…Наступила темнота.
Пролежал, показалось не долго…Первое, что поразило: ватная, обволакивающая тишина.
Тишина, сквозь которую далеким фоном, казавшимся нереальным, щелкали семечками выстрелы, игрушечными новогодними хлопушками рвались ручные гранаты, заряды сметающих все, со своего пути, гранатометов.
Он лежал на спине, и видел только бездонное перечеркнутое, разбавленное не в меру
разорванными пятнами-клубками пепельно – черного дыма, от горящей, умирающей колонны, небо.
Что дало о себе знать в первую минуту, так это дикая, выворачивающая суставы боль в
ноге. Проведя тыльной стороной ладони по лицу, он еле приоткрыл глаз, залитый кровью. Один. Потому что второй уже залепила корка, запекшейся на жаре крови.
Приподняв голову, он увидел, что нога - сломана.
Сквозь штанину, бурую от растекшегося машинного масла, и крови, чуть ниже колена, торчал обломок белой зазубренной кости, с капельками крови.
Он, набрав воздуха в легкие побольше, словно про запас, повернулся набок, и залез в карман.
«Еще есть, есть пара штук».Он достал одноразовый шприц-тюбик с промедолом.
Пользоваться самому, слава Богу, пока не приходилось.Другим - колол.
Отшвырнув колпачок, ткнул куда-то в бедро.Не разжимая пальцев, выдавил содержимое, облегченно выдохнул.«Ну вот, через десяток минут, боль отступит…»
ВТОРАЯ СМЕРТЬ…
Боль почему-то не утихла. Наоборот. Ворвалась, резко и неотвратимо.
Взорвала сознание, колкими искрами. Он еле переводил дух…Матерился, скрежеща зубами.
Кусал губы, и вновь матерился еще хлеще…И вдруг неожиданно, без перехода, начал проваливаться куда-то.
Наступило забытье…
А когда пелена спала, так же неожиданно и резко, как и накатила,
он не открывая глаз, не почувствовал на своем лице солнца.
Его сменила нависшая над ним, тень.
Он не успел открыть глаза….Не успел, потому что распознал среди десятков запахов,
его окутывающих, знакомый ему уже запах смерти.
Во второй раз…Один и тот же запах. Он не мог ошибиться.
Так могла пахнуть, только смерть, однажды чуть раньше, посетившая его.
Возможно, это и спасло его от иного, более скорого конца, и на этот раз.
«Только бы не в голову…»,- промелькнула шальная мысль.
Он еще удивился, что в такую секунду, его мозг может еще что-то предлагать ему…
Какую-то мысль.Пусть, даже такую абсурдную, и неуместную среди этого хаоса где, казалось бы, нет да и не должно быть ничего логического, нормального.
«Только бы не в голову.…А потом…может лучше как раз и наоборот?»
Моджахед стоял, подпрыгивая на его сломанной ноге, проверяя жив тот, или нет.
Он подумал, что если бы не доза промедола, он мог бы сойти с ума от этой боли, которую даже сейчас, выдерживал с великим трудом, с каким был способен выдержать ее его дух.
Дунул ветерок, и он почувствовал запах сгоревшего пороха, и жара, исходящего от автоматного ствола, уткнувшегося ему в бушлат.Он был готов…принять его в себя…
Принять этот адов огонь, который через мгновение, вошел в его грудь.
Легкие, лопнули, захлебываясь от пороховых газов, крови и боли…
А он захлебнулся от полного осознания – это его конец!
«Ма-мм-ма-а! Мамочка…», - чуть было не взвыл он…и… не успел, оттого что иссушенная гортань наполнилась собственной горячей кровью.
Автомат дернулся в припадке рвения, и вторая пуля, пробивая насквозь металл
титановой пластины, кромсая уже истерзанную плоть, вошла рядом,
повторяя весь ужас, боль, и невозвратность всего принесенного вовнутрь
своей предшественницей.
«Ма-а-ма-а-а-а-а… А-а… Аа-ах.».
Третьего выстрела не последовало.
Затвор, отрыгнув дымящуюся гильзу, клацнул впустую.
Хозяин автомата, сплюнув, издав гортанно воинственный клич, побежал дальше,
на ходу меняя опустевший магазин, посчитав, что для мертвого шурави,
две пули, более чем достаточно.
ТРЕТЬЯ СМЕРТЬ…
Опять, как будто на свое, кем-то прописанное заранее горе, вновь очнулся очень быстро…
Он даже смог, подтягиваясь на руках, и отталкиваясь здоровой ногой, отхаркивая кровавую пенистую слюну, заполняющую рот, подползти, отсчитывая каждый сантиметр, к колесу машины, за которым заметил беспризорный автомат.
Он даже смог сесть, кое-как. Но это было все, на что его хватило.Он присел, и все…
Прислонившись спиной, почувствовал, что силы на исходе, и еще пару метров, чтобы дотянуться до брезентового ремня АКМа, ему не осилить.
Не ощутив тяжести оружия, еще после того, как он очнулся первый раз, он просто так уже, неизвестно ради чего, с досадой хлопнул рукой по пустой кобуре.
Тренчик - кожаный ремешок, которым обычно страхуют пистолет к поясному ремню,
он не любил.Неудобно, да и цепляется вечно…Поэтому и лишился своего личного оружия.
Лишь запасная обойма, сиротливо выглядывающая из кармашка кобуры, приютилась,
как в насмешку.
Он достал гранату, последнюю из четырех, что были у него.
Одной в самом начале успел воспользоваться.
Две других, отдал замполиту, подползшему к нему, через пяток минут боя.
Не удержался от язвинки в его адрес: « Ну, ты даешь, Володь! Это ж тебе не яблоки,
с чужого сада разбрасывать. На, держи – поделюсь.»
И отдал половину своего запаса.Теперь понял - зря! Но, знал бы, соломки…
Разогнув, проволочные усы на запале, он накрыл его широкой ладонью, измазанной
кровью, сочащейся сквозь ватные лохмотья дыр в его бушлате.
Истерзанную память, боль швыряла то в сумрак небытия, то выпячивала наружу, открывая, словно универсальной отмычкой, самые потаенные, ее уголки.
Он, то впадал в забытье, то приходил в себя.
Трещали непонятно с какой стороны редкие автоматные очереди: контузия давала
о себе знать.Но звуки осторожно, и робко вливались в его уши.
Он уже начал отличать гудящее жадное пламя, где-то сзади за спиной, поглощавшее, плавившее хрупкий металл, от хрустящего и потрескивающего, съедающего
податливую резину.Прикрыв глаза, превратившись, весь в единый слух, он уже особенно и не удивился звуку новому.В очередной раз, открыв глаза, он увидел мальчишку-афганца.
Тот стоял в двух шагах, и, не отрываясь, сверлил его своими черными, как угольки глазами.
Потом, словно из-под земли появился этот бородатый, как он понял, его соплеменник.
Грубо оттолкнул парнишку…
Он, уже было, хотел дернуть кольцо, для последнего салюта.
В мыслях, бросив жене и сыну: «Прощайте!», понял, что спешить не надо.
Воин Аллаха, пригрозив мальчишке, перевел исполнение смерти, на него.
Затеплилась какая-то робкая надежда…
Она еще теплилась где-то в глубине его сознания, а он уже понял, что надеялся,
наверное, зря, и что, конечно же, спасет пацаненка от позора, который ляжет на него тяжким грузом пятна, до конца дней его.
Спасет афганского мальчишку, как спас бы своего сына, Лешку.
Поэтому, пулю в висок и последующую в затылок принял от него, как избавление.
Как должное.Как аванс.Как плату за его будущую честную, нормальную, без войны, грязи и смертей жизнь.
ЧЕТВЕРТАЯ СМЕРТЬ…
Он, конечно, не мог видеть, не мог знать…
Не мог чувствовать…
Он, мог только предположить, что произойдет потом, после всего.
После того, как пули, отлитые на его Родине, выпущенные из пистолета
друга, погибшего несколько месяцев назад, застрянут в его голове.
Нурали долго стоял в нерешительности над мертвым шурави.
Черные хлопья сажи, носило ветерком, поднимая то вверх, то опуская к земле: казалось на эту многострадальную землю, пришла еще одна неведомая доселе напасть - черная зима войны.
Бой затих.
А он, стоял, и никак не мог сделать то, что должен был сделать.
Подбадривая себя, Нурали сделал робкий шаг.
В голове засел, отложился вкрадчивый голос Рахима: « Повесишь голову
на шест – буду считать тебя воином. Мужчиной!
Нет - на джирге племени, объявлю, что Нурали, сын воина Ахматуллы – трус!»
Нет. Только не это!Нурали никогда не был трусом.Никогда!
- Отец! Ну, скажи, ведь, правда, Нури – воин? Нури – мужчина!
Скажи, отец,…Правда?! Скажи!
Слезы навернулись на глаза.
Он вспомнил отцовы наставления.« Рукой за волосы. Голову оттягиваешь назад…»
Он взялся за русые, удивительно мягкие и шелковистые волосы неверного.
Таких он не встречал. От этого прикосновения, ему стало не по себе.
Он, подержав прядь, разжал пальцы, голова безвольно упала на грудь.
Оголилась шея.
Мысли путались в его детской голове.Он смотрел на мелкие завитки волос, на покрытый пылью и копотью, залитый кровью когда – то белый подворотничок, и не знал, как подступиться ко всему этому…
- Отец? Как же теперь? А? Как быть-то?Вопрошал он, окружавшую его пустоту.
Но тишина вокруг: лишь потрескивает огонь – обжора, лижущий раскаленный металл.
Никто не даст сейчас совета Нури.А он ему так необходим.Только один Аллах рядом. Нури чувствует его присутствие.Он всегда, незримо рядом с ним.Но он молчит…
А Нури не может так. Не может! Да, он мертвый.…Но он – не зверь, отец. Это же человек! Отец?О, Аллах, дай же ему сил небесных. Он занес над головой нож…
Дай, сил сыну твоему…Нурали.Взмахнул. Рассекая воздух.
И…безвольно опустил руку.Дай, сил! О, Аллах Акбар!Зажмурившись, взмахнул еще раз.
Дай, дай, дай, да-а-а-а-а-й-й-й-й!
Кричал мальчишка, детский голосок ломался, переходил на визг: он не глядя, кромсал, бил мертвую плоть ножом.
Его перестала бить дрожь, и он, успокоившись, открыл глаза, лишь тогда, когда голова шурави, разбрызгивая черную кровь, глухо шмякнулась, к его ногам.Аллах Акбар!
Видит Всевышний, он не хотел этого.Не хотел, не хотел, не хотел…Не хотел!
Через полчаса, заляпанный кровью, с потухшим взглядом, он сидел, обратившись
лицом на восток, и молился, ровно отбивая заученные поклоны, шевеля губами,
беззвучно повторяя суру из Корана.Просил Аллаха, простить его.
А за что, он и сам толком не мог понять сейчас, в эту минуту.
Закончив молиться, он встал, и посмотрел вверх, туда, где тихонько поскрипывал, покачиваясь, шест с головой.
Подошел Рахим, одобрительно похлопав по плечу, что-то сказал…
А Нурали, стоя внизу, вдруг ощутил себя таким одиноким, брошенным и беззащитным, будто это его голова торчала на шесте, а не того шурави…
В какое-то мгновение, ему показалось, он встретился взглядом с его глазами.
Но, присмотревшись, ничего кроме немого вопроса, застывшего в тех, остекленевших глазах, не прочел…
А шурави, глядя на воина, размазывающего по своему лицу, детские слезы, даже если бы и хотел, уже не мог спросить: «Ну, как теперь дальше будешь жить, сынок?»
-----------------------------------------------------
новая редакция
Матвей БЕЛЫЙ