Света рваные раны в прохладном кефире луж моих не боятся шагов.
Семь отрезков серых лестниц.
На залепленной стеклом вертикальной пропасти черной акварелью с водой на все четыре четверти по грязным ошметкам серого тумана – антенны, тополя, крыши.
Неясные мысли крошились в голове, немного кололись.
Live fast, die young.
Несколько шагов, несколько глотков крови, немного соплей, отражение любви в грязных лужах – и ты веришь, что не доживешь до сорока.
До тридцати.
Незачем.
Еще год? Два? День?
Неловко дышать чужим миром.
До вечера – погладить собаку, до пятницы – посмотреть в глаза, до марта – ждать на перроне…
Что? Учиться жить сегодняшним днем?
Нет. Все будет.
Что будет?
Я выключила свет одним движением век – вниз.
Вместо гордого блекотанья по радио – все волны лениво шепчут.
«Умерла Рамазанова».
Не слишком ли это естественно – люди умирают, а я буду жить.
Другая я – совсем другая, но не новая… еще не разучилась дышать и все слышит.
Я видела ее, вывернув глаза, напряженно просвечивая безумием белую кость черепа.
Казалось – когда-то она была Умкой.
Ресницы зашипели и слиплись, кости обуглились.
Я узнала, что когда-нибудь Земфира умрет.
Еще не вспомнила, что умру я.