Я продиралась через колючие ветки и они больно хлестали меня по лицу. Косы мои совсем растрепались, в них запуталась сухая листва, подол сарафана намок и испачкался, а исцарапанные босые ноги горели от многочисленных сучков и колких травинок.
Наконец, лес поредел, идти стало намного легче, но тут я разглядела новую напасть – повсюду деловито сновали любопытные белки. Завидев меня, они стали бешено верещать и перебегать с ветки на ветку так резво, что подняли дикую суматоху, и в этой суматохе одна из них свалилась прямо мне на голову. Я стряхнула с себя эту неудачницу, но она всё-таки (вероятно, от избытка чувств) успела пребольно укусить меня за мизинец. Я неожиданно для себя увидела (а может, просто показалось), что у белки человеческие глаза, ойкнула и тихо выругалась. День явно не удался.
Вскоре лес кончился, и дальше я уже шла по полю, жёлтому от останков пшеницы. Вдали уже виднелся город. Я поняла, что должна успеть осмотреть его, иначе он исчезнет, и вряд ли я увижу его ещё раз.
Было сыро и холодно. По всей видимости, стояла поздняя осень. Дома потемнели от сырости и нависли тяжёлыми тучами. Люди старались не смотреть вверх, они спешили спрятаться в тепло своих душных клеток. Я направилась к единственному в городе узкому каналу, чтобы прокатиться на лодке, но меня остановила невесть откуда взявшаяся девушка.
- Вы хоть знаете, что это за город? – спросила она, хитро прищурившись.
- Конечно, знаю, - ответила я, важно расправляя мятый сарафан и при этом стараясь не смотреть ей в глаза. И чтобы отвязаться от назойливой спутницы, задала свой вопрос:
- А ты сама-то знаешь?
Девушка, судя по её реакции, никак не ожидала такого поворота. Она так замешкалась, что даже остановилась, и мне удалось убежать.
Я добежала до берега и остановилась. На воде покачивались две лодки.
- Куда можно плыть? – этот вопрос я задала седеющему лодочнику с грустными глазами.
- На этой – он показал рукой на синюю лодку, – по течению, в старый город, а на той, жёлтой, – в новый, против течения. Но, - продолжил он, - ты и сама знаешь, что по течению тебе труднее плыть, так что выбирай.
Я кивнула и задумалась.
В это время на берегу собралась небольшая толпа. «Могу поспорить, что никто из них не полезет со мной в одну лодку» - сказала я себе.
- Весна пришла. - сказал кто-то тихо и все вдруг посмотрели на меня.
- Да, это я. – ответила я просто и, подобрав подол, залезла в жёлтую лодку, больше похожую на старинное долблёное корыто.
От воды веяло осенним холодом. Лодка плыла против течения сама, победно задрав нос. Я набрала в горсть влажного серого воздуха и опустила его в пробегающую рябь канала. Воздух превратился в мерзкое вязкое желе. Пришлось выбросить его в воду. Я отмыла ладонь и принялась смотреть вокруг. Вода из канала летела на меня свежими холодными каплями и я быстро замёрзла.
В новом городе я сошла на берег. И здесь все дома были чуть ли не чёрными от влаги. Какой-то мужчина в оранжевой каске, указывая на построенный недавно дом, сказал мне:
- Это наш новый проект. Ну, как вам?
Я неопределённо хмыкнула. Такой же уродливый, как и все. Ну, может быть, немного посуше и поприличнее.
- А в нём кто-нибудь живёт?
Строитель посмотрел на меня так, словно я разом раскрыла все его тайны.
- Нет, никто…понимаете, я вам объясню…
Я махнула рукой. И так всё понятно.
Земля была влажной и скользкой. Я шла по улице, и мне как никогда было всё равно, куда идти. Я знала, что могу остановиться около любого дома, сесть прямо на пожухлую траву, прислониться спиной к стене и просидеть так сколько угодно. Поэтому я шла дальше до тех пор, пока не увидела старинное здание музея. Музей был закрыт, и я решила, что ничего особенного не случится, если я влезу через окно. Пока я открывала рассохшиеся рамы, в голове мелькнула догадка, что вовсе не обязательно думать, будто тебя ждут только там, где открыто. Чаще нас ожидают именно там, где закрыты все окна и двери, и от тебя требуется лишь немного смелости, чтобы открыть их.
Я перелезла через подоконник и аккуратно закрыла за собой рамы. Пол в музее дощатый и чистый, но немного занозистый. В полумраке я разглядывала нагромождения причудливых глиняных фигурок на полках, слегка касалась их пальцами и сдувала невидимую пыль. Время здесь словно остановилось. Приятно думать, что ты живёшь в вечности, в то время как за окном бежит день.
А на улице вскоре стемнело. Мне стало невыносимо скучно. Я выбралась из музея и пошла гулять в ближайший парк.
В парке около фонтана я разглядела старые качели. На них я и просидела до самого рассвета, подобрав под себя ноги. Качели очень музыкально скрипели, а звёзды светили так низко, что я срывала их с небосвода и разламывала на мелкие кусочки. Эти кусочки я бросала в лужу под качелями и они там протяжно шипели, а потом превращались в самодовольных светляков и расползались по соседним кустам.
Утром я проснулась оттого, что чуть не свалилась с качелей. На деревьях пронзительно верещали птицы. Я подошла к фонтану и умылась колючей от холода водой.
Быстрым шагом я пошла по Соколиной улице. Из окна первого этажа жёлтого дома высунулся Поэт. А может, Художник или Актёр. Картинно свесив ногу на улицу, он сидел, развалившись на подоконнике и вдумчиво курил. Когда мимо проходила какая-нибудь девушка, Поэт (или как его там?) делал вид, что терзается муками творчества. При этом он поворачивался к улице красивым профилем и необычно глубоко затягивался.
Я хотела пройти незамеченной, но он, по-видимому, разглядел меня ещё издалека.
- Странно, что ты опять пришла…- процедил он, делая особое, «аристократическое» лицо.
- Отстань, идиот! – резко ответила я, - можно подумать, мне приятно здесь торчать в такую погоду!
Поэт от неожиданности закашлялся и всё-таки спросил:
- Куда теперь?
Я промолчала. Обычно когда я не знаю, куда мне идти, это значит, что я уже пришла. Непонятно тогда, при чём тут этот тип. Скорее всего, ни при чём.
Начался дождь. Я бежала по аллее, а с деревьев спускались водяные лианы. Они закручивались кверху и осторожно тянулись ко мне. Я же дурачилась и легонько щёлкала пальцами по их стеблям, которые сразу же зацветали водянистыми голубыми колокольчиками. Встречные Прохожие сердито пялились на меня и обрывали цветы, затаптывая их в грязь. Мне стало неловко. Пришла без приглашения, по ошибке, а ещё и нарушаю Их размеренное течение жизни.
Надо бы уйти, но как?
Побродив до вечера и подождав легких сумерек, которые медленно снизошли на блёклые улочки, я спустилась по Рыбачьей улице в самую старую часть города. Она была просто набита дряхлыми покосившимися домиками и разным хламом вроде старых телег и поваленных деревьев. Среди извилистых улочек и тупичков затерялся двухэтажный каменный дом, закутанный плющом до самой макушки.
Во дворе меня встретил куст калины. На ветру дрожали красные ягоды и белые цветы – странное и неправильное сочетание, а всё ведь из-за меня… Я поднялась по мшистой скрипучей лестнице и нажала на кнопку звонка. Первая половина грустной мелодии прозвучала где-то в глубине дома, а вторая звонко вылилась наружу, потому что дверь открылась. Калина горько усмехнулась, когда увидела меня. Да я и в самом деле представляла собой невесёлое зрелище: косы совсем растрепались, платье мятое, босые грязные ноги.
- Ну и шутки у этой Осени! – сказала Калина, запирая за мной дверь.
- Да уж… - неопределённо ответила я.
Дом встретил меня запахом сырости и прелых листьев. На потемневшем от времени потолке сидели уставшие светлячки. В комнате горела керосиновая лампа, а над её светом кружились громадные бабочки ( каждое крыло размером с ладонь) и хлопали крыльями так же шумно, как стая беснующихся птиц. Калина сразу же принялась греть воду и расспрашивать меня:
- Ну, рассказывай, сестричка, как же ты могла попасться на такую шутку?
- Не знаю. Мне показалось, что уже пора, что меня позвали.
- Позвали… - передразнила Калина, - подумала бы хоть немного – не время ведь.
- Мне и так плохо. – сердито сказала я.
- Тебе обидно или страшно? – хитро спросила она.
- Как сказать…не знаю. И то и другое, наверное. А у тебя всё такие же точные формулировки…
Калина налила в таз тёплой воды и принялась меня умывать. Я не сопротивлялась, потому что дико устала. Голова моя шла кругом и я попыталась прилечь.
- Не спи пока, - приказала Калина, - Я сейчас приду. – и вышла во двор.
В окно я увидела, как она торопливо обрывает с деревца все листья, ягоды и цветы. Я стала следить за движениями её рук и вскоре мне стало казаться, что вместо ладоней у Калины крылья бабочки. Они так правдоподобно порхали, что мне захотелось выйти и послушать их трепет. Когда на деревце не осталось ни одного листика, ни одного цветочка и только одна гроздь кровавых ягод, Калина проворно собрала всё сорванное в синий холщовый мешок и вернулась в дом.
Этот мешок она и положила мне вместо подушки.
- Чем больше слёз, тем лучше. – загадочно сказала Калина и погасила лампу. Я услышала последний шорох крыльев. Бабочки угомонились и бесшумно упали на стол.
Светлячки на потолке возомнили себя звёздами. Я устроилась в кровати поудобнее, поджала ноги и принялась с упоением плакать, а подушка дышала на меня калиновым соком и листьями.
Сквозь слёзы я слышала чей-то шёпот, крадущийся по стене. Это были Калинины сны, они беспокоились обо мне и неслышно бормотали что-то бессмысленно-утешающее. На полу около моей кровати всю ночь просидел какой-то зверёк с пушистым хвостом, тараща на меня свои огромные глаза. Моя подушка промокла настолько, что под утро, когда я заснула, мне приснилось, будто я сплю в море.
Утром Калина выжала из подушки мои слёзы в маленькое синее ведёрко и накрыла его притихшей бабочкой. Я ушла, забрав его с собой. Мы с не стали прощаться. Зачем это, если мы никогда не расстаёмся?
Город притих, словно понимал, что я собралась уходить и уже можно оставить меня в покое. Люди просто делали вид, что не замечают меня. Даже небо чуть просветлело после вчерашнего дождя и воздух стал легче.
Я уже подходила к площади, когда встретила Его. Он совсем не изменился за то время, пока мы не виделись. Всё такой же.
- Уходишь? А может останешься, а?
Я не ответила на шутку. Мне вообще было не до него сейчас.
- Ну ладно, не обижайся. - миролюбиво протянул Ветер.
- Я и не обижаюсь. До скорого. – мы уже подошли к фонтану.
- Пока.
И он ушёл, легко отпустив эту встречу. А я даже позавидовала такой лёгкости.
Хорошо ему, Ветру. Любовник каждой из нас, он всегда остаётся верным, потому что мы приходим и уходим, а он здесь всегда.
Я отпустила бабочку, вылила всё содержимое ведра в фонтанную чашу (вода сразу зашипела) и стала терпеливо ждать.
Ждать пришлось недолго. По всей площади вдруг закружил ветер и принёс с собой вихрь жёлтых листьев. Они опускались на плиты и на длинных тоненьких ножках разбегались по сторонам. Заморосил дождь. Зашуршали и ощетинились серые облака и я вдруг услышала чьи-то шаги.
Она стояла передо мной в расшитом золотом платье и улыбалась так, что лучше бы и совсем не улыбалась.
- Ну, здравствуй, – вкрадчиво, по-лисьи заговорила она, - вот уж не думала, что ты так легко купишься на эту маленькую шутку. А я зато так отдохнула на побережье…- и она мечтательно закатила глаза.
Я улыбнулась. Мне хотелось запустить ведром в эту перезрелую девицу, но я сдержалась. За эти два дня я преодолела такое огромное расстояние в себе, сколько ей не пройти и за год. И ещё я улыбалась потому, что в воздухе появился едва уловимый запах калиновых ягод.
- Это дождь…он не твой…
- Почему это? – удивилась Осень.
- Он не твой …потому что плачет моими слезами, - ответила я.
Осень промолчала. А дождь всё моросил и моросил, насыщая холодный осенний воздух последним дыханием весны. Когда запах калины исчез совсем, я уже была далеко от города.