Маленький, размером с обувную коробку коридорчик. Поворачиваю два раза толстый ключ старого образца, привычно ворчливо скрипит замок. Щелчок - и моему взгляду открывается запорошенный снегом, блестящий в свете уличной лампочки внутренний дворик. Странно - такие обыденные днем, деревья выглядят слишком уж таинственно в снежных шапочках и рукавицах. Каркнув, пролетела ворона, задела запорошенные ветки и вниз посыпался блестящий водопад. Устроив микрокатаклизм, нахалка спикировала на крышу сарая, каркнула еще раз, позыркала на меня глазом-пуговицей и принялась лапками рисовать на девственном снегу какой-то шедевр. Вороний Пикассо?
Закрываю дверь, снова скрипит под нажимом ключа замок, три ступеньки вниз - огибаю дом, иду мимо заснеженных яблонь, замерзшего вместе с лягушками и водомерками бассейна, похороненного в сугробе камина - шаг за шагом продвигаюсь к низенькой калитке. Толстая ребристая подошва со скрипом давит свежий снежок, оставляя за собой вереницу шрамов с четким геометрическим рисунком.
Небо почему-то висит слишком низкое, пугающе чистое и темное, с роскошной россыпью звезд. Уличные фонари, хоть и светят, все равно не могут затмить небесное великолепие. Аж страшно. Пискнув и взвизгнув, поддается калитка, и я выхожу на улицу под безжалостный свет фонарей. Не знаю, то ли потому, что скоро Рождество, то ли из-за свежего снега, который продолжает сыпаться сверху мелким блестящим бисером и нахально оседает на ресницах, то ли от легкого запаха дыма топящихся печек в непривычно свежем воздухе, а может виноваты светящиеся пирамидки в виде елочек практически на каждом окне - но витает чувство какого-то непривычного спокойствия и сказочности, как в рождественских песнях.
Я бреду, четко отсчитывая каждый шаг, прямо посреди улицы - два часа ночи, и машин все равно нет, даже если бы они и могли причинить вред. Все вокруг необычайно четко и ясно - вплоть до малейших трещин на домах, снежинок на рукаве и отпечатков шин на дороге. Слышно, как падает снег и шуршат снежинки, укладываясь в сугробах поудобнее. Все незаметные, бесшумные ночные звуки вдруг становятся… не громче, нет, но четче, ярче, и сплетаясь воедино, чуть ли не оглушают своим многообразием.
327, 328, 329… Шаги звонким хрустом отдаются по всей улице. Идти-то мне в принципе недалеко, минут семь всего, меньше тысячи шагов. По дороге постоянно кручу головой, концентрируясь на каждой мелочи и дивясь необычайной четкости. На пересечении моей улицы с Кирси, как раз там, где мне надо поворачивать налево возле большого валуна на краю дороги, впрочем сейчас он все равно не виден под грудой снега, на редком деревянном заборе висит надпись по-русски: "Злая сАбака". Видимо, хозяева в свое время так и не выучили русский, хотя зачем им теперь это? Зато эту самую собаку они точно не кормят. В щелку забора был высунут блестящий сопливый нос, на который совершали аварийную посадку снежинки-бомбардировщики только для того, чтобы немедленно растаять, а в соседнюю щелку с любопытством уставился черный как уголек глаз, обиженный, жалостливый, но еще не потерявший надежды на что-то.. или кого-то? Я не утерпела, сбилась со счета и подошла. Глаз заметался туда-сюда, чувствуя приближение, но не находя зрительной опоры.
- Собачка, - просюсюкала я, - не кормят, да? На улице ночью морозят? Бедная псинка, - и дотронулась до блестящего, словно лакированная кожа, носа.
Пес застрелял глазами с удоенной силой, смешно сморщился, пискнул, подвыл и, вильнув хвостом, а затем его поджав, со всех ног бросился к будке. На его задницу надо бы по-хорошему прикрепить надпись, как на автобусах - занос один метр, вон как на повороте набок заваливается… Улыбнувшись, пошла дальше.
583, 584, 585, 586, мимо спящих пятиэтажек, странно смотрящихся среди частных домов, мимо стройных рядов гаражей, мимо старой, стоящей лишь в качестве истории водокачки, все дальше и дальше к шоссе, где возле большого пруда с утками и камышами, понтового детского садика и универсама, стоят два длинных белых дома со сквозными коридорами, зимними садами и прочими прелестями… Осталось всего-то ничего - перейти дорогу, пройти еще двадцать шагов. На углу дома стоит припорошенный грузовичок службы курьерской доставки, видимо здесь, несколькими этажами выше спит его хозяин. Первый подъезд, второй…
Поднимаю голову и смотрю вверх, на темные дырки балконов. Ни искры света, ни даже всплеска зажигалки. Спят. Все спят.
Переборов себя, как в первый раз, подхожу и тяну на себя дверь подъезда. Шаг в коридор - и на автомате зажигаются лампы в коридоре, дом виден из конца в конец, такой огромный, длинный светящийся тоннель с провалами лестничных клеток и квадратными пятнами почтовых ящиков. На каждом, как на больном или заключенном, белой краской накалякана фамилия.
Двенадцать шагов вверх, пролет, еще двенадцать. Второй этаж. Третий, за двенадцать ступеней до четвертого останавливаюсь и прислоняюсь к стене. Идти или не идти? Иду. Но перед дверью - той самой, такой нужной мне дверью опять замираю в нерешительности. Звонить? Не звонить? Или просто взять или пройти? Ладно…Поднимаю руку, словно она весит тонну, а то и три, и нажимаю медленно, обстоятельно черный, блестящий пупок звонка. Руку не убираю, и дребезжание бренчит и разливается по венам и сосудам уснувшего каменного монстра, с одним лишь намерением - заставить одну-единственную клеточку в этой утробе проснуться.
Наконец за дверью раздается ковыряние, шуршание, очевидно вызванное желанием открыть дверь как можно незаметнее для домочадцев и сразу отпускаю звонок. Издав непонятный звук, дверь открывается и в проеме появляется он - заспанный, со взъерошенной шевелюрой, смотрит на меня, щуря сонные глаза от ярких ламп.
- Привет, - говорю я и, абсолютно счастливая, прислоняюсь к стене. Постепенно все вокруг погружается во тьму, но еще долго вижу его карие глаза и чувствую его руки. Становится тепло, уютно и, почему-то, очень весело…
Прямо над ухом противным электронным визгом исполняется Гимн Советского Союза. Вытянув руку, на ощупь нахожу телефонный аппарат "Русь", который сейчас работает за будильник и вслепую тыкаю пальцем куда попало, лишь бы эта пронзительная гадость перестала верещать.
- Шесть часов, семь минут, - в ответ на мои бесплодные попытки сообщает телефон и заводит патриотическую пластинку по новой.
Что делать, приходится вставать, а то еще опоздаю на работу. Словно сомнамбула бреду в ванную, чищу зубы, даже не глядясь в зеркало - я что, опухшей физии не видела? - опускаю лицо в ледяную воду, укладываю волосы - короче, исполняю все давно уже выученные и отшлифованные за годы вставания процедуры.
Лишь плюхнувшись на кухонную табуретку, понюхав стоящий перед носом горячий кофе и закурив, я наконец-то ощущаю себя живой.
Проснувшийся со мной вместе кот, не высказывая ни малейшего неудовольствия по поводу ранней побудки, уже сидит у миски и самозабвенно подвывает. Похоже, у него вообще не бывает чувства сытости и не существует разницы во времени суток. Раз встали - жрать давай, а то что, просто так вылез из-под одеяла? Его абсолютно не волнует, будет завтрак в пять утра или в четыре вечера. Главное - встать вместе с хозяйкой и уже тогда требовать "Вискас". Зато если я сплю, то он подохнет с голоду, а будить не будет. Любит… поспать дает.
Кот чавкает над миской, я натягиваю свои любимые ботинки на толстенной подошве, куртку, шапку, перчатки и ухожу, тщательно запирая за собой тяжеленную металлическую дверь.
На перекрестке ловлю машину и еду на работу. Прямо удивительно, как это сегодня я умудрилась не проспать, а даже выйти из дома с запасом. Половина восьмого, а Москва уже навалилась на меня шумом, гарью, съежившимися людьми и пробками на Севастопольском проспекте. Почему-то становится грустно, хотя здесь тоже деревья покрыты шапочками и серой дымке зимнего утра выглядят очень даже привлекательно, но все же… не то. Становится горько и обидно. Как будто сидел за столом, перед носом что-то безумно вкусное - торт, например, а вдруг чья-то рука вытащила торт и плюхнула на его место холодную, склизкую манную кашу… Вроде только что было так здорово и сразу становится так хреново…
На работе тихо и пусто, никого еще нету, но график есть график, так что включаю АТС, запускаю комп и откидываюсь в кресле, маленькими глотками потягивая кофе. Пора просыпаться. Постепенно офис наполняется сотрудниками, идут звонки и к двенадцати уже просто невозможно передохнуть.
Когда я уже полностью взвинчена, вдруг раздается звонок сотового. Межгород.
- Да, - говорю я вымученным голосом.
- Привет, - раздается тихий голос на другом конце.
Брат? Странно, он никогда мне не звонит…
- Привет, - отвечаю я.
- Знаешь, может я выгляжу идиотом, - он медленно подбирает слова, - но ты мне снишься уже целую неделю подряд, каждую ночь. У тебя ничего не случилось?
- А что тебе снится?
- Ну, каждый раз часа в два ночи раздается звонок в дверь, я иду открывать, а там ты… почему-то в пижаме с иероглифами. Говоришь привет и… - он как-то замолкает.
Я закрываю глаза и улыбаюсь. Офисный шум, так раздражавший меня пять минут назад становится безликим и незаметным.
- У меня все хорошо, - говорю я, продолжая улыбаться, - не волнуйся.
- Ну, тогда пока…
- Пока, - киваю я и отключаю мобильный.
Пожалуй, пора прекращать мои астральные походы к брату. Если уж он, такой спокойный и рассудительный, вдруг заволновался, надо дать ему передышку… Еще получит нервное расстройство. Да, точно, решила я, отправляясь курить на улицу. Сегодня ночью пойдем в гости к кому-нибудь еще… Троюродной сестре, например. А то я действительно, кажется, переборщила…
А через полторы недели он звонит снова и снова спрашивает:
- У тебя все в порядке?
- Да, - говорю я, - а что такое?
- Ну, ты мне совсем не снишься, - бормочет он, - и я… скучаю. Ведь ты это делала нарочно?
Под ногами все так же хрустит снег, а машины возле офиса самозабвенно портят воздух. Но мне уже наплевать. Эти полторы недели были такими… грустными оттого, что я не ходила к нему в гости по безлюдным улицам. Но сегодня все снова вернется на свои места.
Опять будет маленький, размером с обувную коробку коридорчик……