Этот белый голубь спутал мне все планы. Сел на подоконник и сидит, охорашивается, косит на меня благородным красным глазом. Иногда мне кажется, я его знаю, помню из прошлой своей жизни, которая смутно волнуется во мне, как талая вода по весне ходит под серым тончающим льдом. Я помню маленькую полуподвальную комнатку в большом доме, выходящем лицом на бурый канал Амстердама, помню ноги туристов перед крохотным, забранным решеткой окошком, помню одинокий стакан кока-колы в дешевом кафе на улице, который стоил ровно столько, сколько можно было выщипнуть из скудного бюджета того времени. Что это было – одиночество бедного человека, приехавшего в чужое место в чужое время, в чужой язык и тщетно пытающегося стать своим в мире, где все свое уже прочно сидело корнями в небогатой почве? Одиночество женщины, оставшейся без мужчины и матери, не понятой и не принятой в силу того, что мир вокруг уже был самодостаточен своей, совершенно иной красотой и силой? Одиночество несостоявшейся матери там, где дети нужны лишь потому, что не придуман еще способ по-иному продолжать род человеческий? Возможно, все вместе слилось в одно щемящее душу чувство того, что все, происходящее в эту секунду, нереально и случилось во сне с другим, чужим человеком, который сидит за столиком промозглым ноябрьским днем и пьет холодную коричневую воду, не согревающую ни душу, ни тело.
И вдруг появляется этот голубь. Он садится на край столика, садится аккуратно, чтобы не искупать чистые снежные перья в сладкой полузастывшей лужице. Он сидит и смотрит на меня красным благородным глазом. А потом он начинает говорить со мной. Впервые за долгое время я все понимаю буквально до последнего слова, хотя слова имеют незнакомый мне облик и перекатываются во рту, и звучат словно голубиное воркование. Голубь рассказывает мне про город, в котором мне довелось оказаться, про каналы, которые несут свою воду по его серым жилам, про мужчин, которые холодны и греют тела около высоких старинных каминов, про детей, которые с рождения владеют недоступным мне языком, про женщин-жриц с белыми, будто выцветшими волосами и ресницами, про собак, считающих себя настоящими жителями этого города, про центральный вокзал, этот город в городе, где все они чувствуют себя не совсем дома, но где как раз и есть место таким, как я, без дома, без родины, без работы и без единой мысли о том, что будет в том самом будущем, которого только и надо страшиться. Голубь знает все, он называет мне места и имена, которые надо знать, чтобы жить, он говорит, что нужно делать, чтобы не потеряться, он рисует лапкой, как надо передвигаться по этим улицам, он склоняет головку набок и улыбается вежливо так, как я должна с этих пор улыбаться всегда.
И вот я уже иду на место первой встречи. Я сажусь на круглый неудобный стул около барной стойки, я пью пиво, которое я не люблю, я изо всех сил слушаю непонятные мне разговоры и, словно голубь, верчу головой, пытаясь угадать, кто должен сесть рядом со мной, разговориться о женщинах, сказать то слово, после которого я могу вступить в игру и повести ее по намеченному пути. И вот рядом со мной сидит мужчина, из тех, которые мне вовсе не нравятся, он носит круглые очки и у него круглые словно удивленные и в то же время насмешливые глаза. Он пьет пиво и рассказывает про всех женщин, которых ему доводилось знать до меня, потому что я понимаю, что он и есть тот мужчина, с которым я сегодня войду в дом, лягу на мягкий пушистый ковер, обниму ногами и останусь на то время, пока не прилетит белый голубь с красными глазами. Я нахожу лазейку в его словах и вхожу в разговор, как нож входит в теплое масло, и вот уже мы вместе пьем пиво, и я вижу, он гадает, чем закончится сегодняшний вечер, а мне гадать нечего, потому что все это я знаю наперед, и мне приходится ждать, пока и в нем поднимется тайна бытия, и подступит к горлу, и тогда только мы поднимемся, чтобы пойти к нему. Он будет удивлен тому, что меня это не удивляет, но не рассказывать же ему в самом деле про белого голубя?
Утром я проснусь на чужой постели, в чужой комнате, рядом с чужим мужчиной, чтобы понять, что это теперь мой дом, моя постель, мой член во мне, и у меня нет другого выхода. И я буду рада оказаться там, где больше не надо выбирать, всматриваться, вслушиваться, оценивать. Теперь я буду просто жить вместе с кем-то, кто выбрал меня по подсказке свыше. Я заново открываю город, которым всего лишь вчера был мне таким неродным. Я учусь ходить по улицам гордо, будто я родилась на одной из них, я захожу в магазины и делаю вид, словно я все могу купить, я разговариваю с недоступными мне в прошлом людьми, крепко сидящими корнями в этой непрочной почве, я пытаюсь подружиться с теми, кто выказывается хотя бы частицу симпатии ко мне. Я учусь жить с мужчиной, которого выбрал для меня белый голубь, но, видит бог, как это непросто. Я чувствую, что все время блуждаю в темной комнате, натыкаясь на острые угловатые предметы, и каждый из них стоит мне сломанных ногтей, выдранных волос, синяков и глубоких ссадин. Я только чутьем могу угадать, чего ожидает от меня мой новый бог, я должна все время упреждать то, чего он ожидает от меня так же естественно, как если бы справлял естественную нужду. Я вынуждена изучать то, как он хочет, чтобы я одевалась, разговаривала, ходила в магазин, занималась с ним любовью, готовила совместную трапезу, приветствовала его родственников, принимала его друзей. С каждым днем у меня получается все лучше, я это чувствую. Я уже привыкла к тому, что мы занимаемся любовью так, как он любит – привязывает щиколотки и запястья к изголовью кровати, выливает на меня стакан красного вина, и потом долго и нежно целует меня, пока я не захочу, чтобы меня отвязали, а потом мы прыгаем по постели, словно кролики, и он засыпает, просунув пальцы у меня между ног, хотя я говорю ему, что я не могу заснуть, пока он пишет во мне свою поэму. Я уже привыкла к тому, как он любит, чтобы его встречали вечером – не подходить к нему первые полчаса, напряженно сидя в углу, потом можно пригласить его поесть, потом – робко положить голову на колени, потом можно потрогать его, и только потом – заговорить с ним о том, что произошло сегодня. Я уже знаю, что не могу курить его сигареты, и мне приходится выкраивать последние деньги, чтобы не тащить тайком из его пачки. Я уже выучила, что наступает момент, когда он действительно во мне нуждается, нуждается даже больше, чем сам себе представляет, и тогда я чувствую себя королевой, но не потому что, что могу делать то, что я хочу, а потому что делаю то, что нужно делать – утешаю, баюкаю, советую, смешу, очаровываю. Все же остальное время я чувствую себя по-прежнему словно во плохом сне, когда руки и ноги обмякают в вате, и невозможно сделать ни шагу по своей воле. Я думаю, что он не замечает того, что следует по дороге, выбранной не им самим, хотя в его силах изменить то, как мы проходим этот путь. Но он не видит, что наша с ним жизнь искусственна тем, что я изо всех сил молчу о том, что я чувствую, о том, как я здесь оказалась, о том, как я жила до того времени, как он подсел ко мне в кафе, о том, чего я жду от него. Мы близки каждый день, и он считает, что физическая близость есть то, что зацепляет наши с ним шестеренки в одну цепь, но я знаю, что это не так. Близость тел лишь связывает нашу телесную сущность, и наши тела начинают нуждаться друг в друге, как если бы они были наркотиком друг для друга. Наши тела созданы друг для друга, и это мне ясно, как, однако, ясно и то, что дух, поселенный в эти тела, различен по своей сути. Чем мы ближе, тем они дальше, и пропасть эта растет и ширится. Иногда мне кажется, я забыла все, чем жила до этой встречи, я не помню родного языка, матери, родины, первого мужчины, призвания, ровным счетом ничего, что бы связывало меня с моим прошлым. Я с ужасом всматриваюсь в себя, чтобы различить в темноте то, что еще остается мной, и с каждым разом меня все меньше и меньше.
Но самое ужасное еще впереди, потому что я беременна, я ношу ребенка от мужчины, которого я думаю, что я люблю, и который думает, что любит и понимает меня, хотя я знаю, что это не так. Его семья, его дом, его работа, а теперь его ребенок, что, конечно, не совсем так, потому что ровно наполовину это мой ребенок, но мне не дано знать, какую половину меня наследует мое с ним дитя. Я проваливаюсь в другой сон во сне, где я вижу себя с животом, меня тошнит, мне плохо и мне не хочется, чтобы мое тело рожало чужого мне ребенка. Я изо всех сил пытаюсь убежать, не расти, не плодоносить, но мое тело сильнее меня, а сон реальнее самой настоящей жизни, и вот я уже лежу в больнице, под ярким светом беспощадных фонарей, бьюсь в чужих руках, исторгая ребенка на свет. Я ничего не чувствую к этому комочку, вышедшему из моего живота, это странно, я должна была бы быть ему матерью, но во сне родственные отношения странно спутаны, я будто не мать, а только тело-носитель.
Ребенка уносят, я остаюсь в комнате одна. Окно распахнуто, в него льется утренний свет и ветер. На подоконник садится белый голубь. Он долго смотрит на меня, а я отдыхаю и жду. Он молчит, потом начинает говорить, и все становится на свои места. Город, в котором я блуждала все последнее время, обретает будничный вид самого обычного грязного перенаселенного мегаполиса, мужчина и отец моего ребенка больше не хозяин моей жизни, а пахнущее потом и спермой тело рядом со мной в кровати, моя жизнь не сон, а самая настоящая явь, и мне пора просыпаться. Я одеваюсь, выхожу на улицу, еду на центральный вокзал. Я уже давно не крутилась в этом вареве из лиц, вещей, поездов, электронных табло, свистков, пригородных электричек, бомжей, мочи, гамбургеров, велосипедов, и я сначала теряюсь, пока не слышу знакомый звук – это поезд тормозит у платформы. Мне пора уезжать, я это знаю, я знаю также, что еду на юг, в Италию, в маленький курортный городишко на побережье, где буду каждый день ходить по три часа пешком по пляжу туда и обратно, где меня будут на каждом шагу окликать мужчины, где я буду таинственно улыбаться в темноте бара, где я пойду с любым из них, кто понравится мне ровно настолько, чтобы только день мой не прошел даром. Я иду по улице, и меня провожают все мужчины на моем пути, я сижу в баре с американскими летчиками из соседней Югославии, залетевшими на пару часиков побегать за приезжими девушками, я обливаюсь потом в гостинице, где нет кондиционера, я обнимаю двух мальчиков, чьи светлые и темные волосы странным образом переплелись у меня на животе, я стою на крыше, и весь город лежит на моей ладони, а за мной лежит на кровати красиво вылепленное мужское тело. Я зарабатываю этим на жизнь, я приехала сюда, чтобы победить вечное чувство одиночества, чтобы погреть руки у теплого южного моря, где мужчины горячи и порывисты, словно морской ветер, и мне действительно некогда скучать. Я устраиваюсь официанткой в местный паб и снимаю крохотную комнатушку вместе с английским парнем-барменом. Мы дружим, только и всего, потому что он все знает про мою другую, ночную жизнь. Мы беседуем днем, лениво пьем капуччино в горячий полдень. По улицам бродят приезжие парни, они ищут меня и других девушек, готовых обнимать их за красивый необычный вечер. Но все это время я жду, я жду того единственного человека, про которого мне поведал голубь. Я знаю, почему это так важно для меня – встретиться именно с ним. Дело в том самом одиночестве, без которого я уже не мыслю своего существования. Возможно, именно этот мужчина предложит мне то, что сможет заставить меня расстаться с одиночеством, как вдова расстается с постылой черной косынкой.
Я иду по ярко освещенной ночной набережной и слегка покачиваю бедрами. Я одета очень прилично, но я прямо смотрю людям в глаза, и этот взгляд говорит все, что я обещаю. Я слышу, как женщины шипят и как мужчины вздыхают, и тут словно кто-то выключает все звуки и цвета так, что со мной остается только один человек – он хватает меня за руку, он кладет свою ладонь на мое колено, и я чувствую, как через меня проходит разряд слабого электрического тока. Мы сидим в баре, и каждое прикосновение его тела начинается у меня внизу живота между ног, проходит внутри живота до самой его середины и заканчивается взрывом в середине туловища. Мы с ним созданы друг для друга, для этой самой короткой и необычной связи, где один день идет за год. Мне все известно о нем, а ему не надо рассказывать о себе. Город, где мы встретились, дышит одной любовью, но нам этого мало. Мы едем в Венецию, где нас захлестывает уличная жизнь. Мы оба не итальянцы, поэтому нас особенно очаровывает чужая нам жизнь южного народа. Наш северный темперамент купается в воде венецианских каналов, похожей на кофе с молоком в кафе на площади. Я смутно помню, как мы занимаемся любовью, и это странно. Если бы кто спросил меня, как он любит входить в мое тело, я бы затруднилась ответить на этот вопрос просто потому, что мне все равно, как и когда он это делает, а на самом деле похоже на то, что он делает это все время, пока мы вместе. Когда нам надоедает Венеция с ее настырным восточным гостеприимством, затхлыми каналами и вечными голубями, мы переезжаем в Милан, затем в Париж, а потом в Лондон, а потом я теряю счет городам, которые мелькают перед мысленным взглядом потому, что где бы мы ни были, ничто не меняется в наших отношениях. Я не вижу ничего вокруг себя, кроме лица человека, которого люблю, я перестаю замечать даже то, во что я одета, где мы живем, я забываю про чувство долга перед родиной, матерью и оставшимся где-то далеко ребенком. Мир вокруг нас живет своей жизнью, и я едва ли замечаю, что идет война, что моя семья давно не получает от меня никаких вестей, что я разучилась делать что-либо путное, кроме как заниматься любовью ради любви и ради пропитания, что человек рядом со мной не думает ни о нас, ни о себе, что мы живем лишь сегодняшним днем, и после нас не останется ничего, кроме использованных презервативов и недокуренных сигарет. Мне кажется, что у меня есть все, что мне надо, хотя на самом деле у меня нет ничего. Мне кажется, что еще никогда я не жила такой живой, реальной жизнью с кем-то, кто всегда рядом со мной, с кем даже не обязательно разговаривать, чтобы поддерживать вечный диалог. И все же где-то далеко внутри меня начинает рождаться странное, так хорошо знакомое ощущение сна, когда ноги проваливаются, а руки опускаются, и разумом не объяснить ожидание катастрофы. Мне кажется, что это не я хожу по улицам городов, что это не я ожидаю клиентов по ночам, что это не я принимаю лекарства, помогающие мне не спать по ночам и бодрствовать днем, что это не я люблю одного и того же человека, хотя сплю со всеми подряд, кто способен заплатить. Но это смутное ощущение мучает меня лишь иногда, все же остальное время мне ужасно весело и хочется пить, пить, пить.
Однажды утром я просыпаюсь от тишины и больничного одиночества вокруг. Белая постель, белые подушки, белые стойки капельницы. Я одна в комнате, на подоконнике сидит белый голубь. Он не смотрит на меня, но я знаю, что он прилетел за мной. Я знаю, он сердится на меня, и когда он начинает говорить, он говорит то, что мне уже и так хорошо известно. Он говорит, что я уже давно не я, что тот, кто бросил меня умирать в чужой квартире, давно нелюбим мной, что я живу как во сне, что я сама отказалась от плодов, доступных всем, и это непростительная глупость привела к тому, что жизнь моя зашла в тупик, и мне придется начать заново то, что другие проживают единственный раз.
Я выхожу на улицу и впервые замечаю, что я не одна. Вокруг меня идет копошение огромного человеческого роя, и я всего лишь маленькая пчелка со своим взятком. Но все пчелки участвуют в общем движении, и каждая из них приносит свою крохотную капельку на алтарь общей жизни. Я беру билет на самолет, и вскоре уже целую землю своих предков, древнюю как сама наша планета, землю, на которой отпечаталась вся история человечества и моего народа. Я приехала, чтобы рожать и защищать, строить и растить, но на самом деле я приехала просто потому, что не могла больше оставаться в одиночестве. Я уехала так далеко, как только могла - на берег реки с красивым именем Иордан, чтобы жить на вечной границе между двумя мирами. И не было у меня более тяжелой и более реальной жизни, чем та, которую я вела совсем одна в доме на границе. Тяжек будет твой хлеб, который ты будешь зарабатывать в поте лица своего, так или почти так получается в моей жизни. Пустынные неприветливые места, цветущие оазисы, запуганные люди, неблагополучные дети, вот то, чем я дышу. Я дышу и не могу надышаться тем, что когда-то звалось моей далекой родиной. И тогда в мою жизнь входит мужчина, тот, кто сильнее, кто гораздо сильнее меня, кто уверен в том, что он делает, кто просто подхватывает меня и тащит за собой. Я в смятении, я не успеваю понять, что чувствую к этому сгустку нечеловеческой энергии, но мне и некогда понимать, потому что я все время нахожусь в движении. Я теперь лечу людей, я езжу по самым глухим уголкам страны, я читаю книги, я выступаю по радио, а по ночам я обнимаю незнакомого мне человека и засыпаю, положив голову на его волосатую темную грудь. Я вдыхаю его запах и спрашиваю себя, зачем я все это делаю, зачем я живу с мужчиной, зачем я живу здесь и зачем живу вообще. Я думаю, что мне наконец удалось победить одиночество, у которого много имен и обличий, и которое настигает в тот самый момент, когда как раз начинает казаться, что нет величественней и важней дела, чем то, что ты делаешь, и тогда все, чем ты занимался до сих пор, отходит на задний план, и опускаются руки, и остается только бросить все на пол- дороге, если не уйти совсем.
Я думала, что на этот раз все будет иначе. Я верила, что попала в правильную колею. С затаенным страхом я считала дни счастья и копалась в душе в поисках хотя бы малейшего признака нового сна. Первый раз мне не хотелось просыпаться, и меньше всего я ждала белого голубя на своем окне. Но он и не приходил, а мгновение все длилось и длилось. Я захотела родить ребенка, потом второго, потом третьего. Дом наш стал полная чаша, я ходила по дому с радостью, я думала, что любила их всех – мужа, детей, дом, свою новую родину, людей вокруг. И вдруг сегодня я увидела белого голубя на окне, и сердце у меня зашлось страхом. Он сидит и смотрит на меня благородным красным глазом. И хотя я умоляю его не говорить, я знаю, что он скажет. Он все расставит по своим местам. Он приведет меня туда, где живет мое брошенное без любви дитя, где в огромном городе моему ребенку не хватило места, и я содрогнусь от ужаса, и заплачу, и обниму бедного ребенка, хотя уже давно поздно обнимать того, кто вырос без любви. Он никогда не простит меня, а я не прощу себя. Я заберу его с собой, как заберу с собой опустившегося мужчину, которого найду в трущобах другого большого города, где он будет лежать как последний отброс и жрать дерьмо, я заберу своих новых детей, и мы поедем домой. Мы поедем в далекую заснеженную страну, которой нет дела ни до кого из нас, мы будем жить вместе одной семьей, хотя мы никакая ни семья, потому что здесь только я люблю всех, а все не любят никого, мы будем учиться жить не во сне, а наяву, мы сможем, говорит мне белый голубь, и я кладу голову на руки, а руки спускаю вниз, и вот мы уже летим с белым голубем вместе с моими детьми и мужем, и я твердо знаю, что это не сон, и что я никогда больше не буду бродить слепой от одиночества по улицам больших городов, потому что я просто есмь.
16 Января 2001 г.