Было это во времена славного, уютного застоя, когда социализм цвёл ещё буйным цветом, хотя и проникал где-то по щелям и звал чуждый запашок разложения – запах загнивающего капитализма. Это было время, когда театры, издательства и всякие НИИ существовали независимо от их популярности и рентабельности, когда инженеры не задавались ещё вечным вопросом гнилой интеллигенции «что делать», ибо за них этот вопрос решали в обкомах и горкомах и имелись для решения этих вопросов поля колхозные бескрайние, стройки эпохальные да горы складские вонючего картофеля и капусты не сортированной.
Жизнь была весёлая, ибо работы эти для инженера – просто смех и зарплаты были им под стать. В то же время рубль был намного сильнее доллара, ибо какой такой америкашка мог протянуть месяц на 120$ ? Напротив, долларов они получали куда, как больше, при этом вечно устраивали демонстрации, а в свободное от этого время рылись в мусорных баках в поисках хоть какой-нибудь пищи. Данные достоверные, сам в иностранной хронике видел, стало-быть и доллар их дышал на ладан.
У нас же, наоборот, никто не голодал, всюду требовались рабочие руки, а денег у людей было столько, что очередь на личный автомобиль была у нас на 20 лет вперёд на зависть Форду и Мерседесу. Трудился я тогда в добротном, сталинском доме с лифтом, в котором кроме нашего КБ было ещё множество контор. Всё это вместе называлось ПКТИ, имело замечательную столовую в подвале с огромными и в то же время нежнейшими отбивными, незабвенными толстенькими чешскими шоколадками «Драга» и дивными пирожными из ресторана «Море». Почему «Море»? Да потому, что происходило это на берегу Чёрного Моря в прекрасном городе Одесса, где цветёт акация, где по Приморскому бульвару и Дерибасовской прогуливаются, великодушно показывая себя людям самые красивые женщины в мире, ибо никто не умеет так выглядеть и так элегантно носить всё то, что от Бога и то, что от мужа, как одесситки. Впрочем, хороший муж – это тоже от Бога.
Одесские жёны – это, как говорил один мой знакомый – это «что-нибудь особенного», взять хотя-бы неповторимую верность морячек! Ни одна себе ничего такого не позволяла за всё время! Ни одна! Ничего и никому, пока муж на берегу – это святое! И пускай меня простят и поймут, но сегодня я расскажу не о них, ибо о них нельзя между прочим.
Так вот, на верхнем этаже этого замечательного здания я сидел перед кульманом, вставая иногда, дабы провести очередную линию на чертеже, проэктируемого мной приспособления, если творческий порыв был абсолютно непреодолим. Если же с ним ещё можно было как-то бороться, я сидел. У меня было время, впереди был обед и явно большая часть жизни, как я полагал от 60 до 75%.
Мысли мои не то чтобы теснились в черепной коробке, а плыли плавно, одна за другой, словно подносы к кассе. Сначала бульонец с фрикадельками, за ним плыла вышеупомянутая отбивная и завершали этот пир мысли ... нелепо вклинившиеся слова нашего начальника, Растакова : «Подойдите к моему столу пожалуйста, нам нужно кое-что обсудить, мы как раз до обеда уложимся.»
Отбивная и бульон из моих мыслей помахали друг другу вилками-ложками и растаяли в голубой дымке. Котлеты кулинарийские с шрапнелью... Жаль. Никакой разговор не мог у Растакова закончиться за 10 минут, кроме «здравствуйте», что же до нынешнего, то это был как раз тот случай, когда я намеревался разговор не укорачивать, а напротив, всеми силами удлинять. Тема была известна заранее – КАМЫШИ. Слово это приобрело в том году Одессе и области особый смысл и особый мажор звучания, сродни знакомым до тошноты словам – эпопеям целина, кукуруза, БАМ и прочая.
Как-то уже с незапамятных времён повелось, что нас, молодых инженеров и техников, по причине традиционно особо-сложных погодных условий, не позволявших колхозникам самостоятельно решать эти проблемы, каждую осень кидали на битву за урожай. Чаще всего мы сражались за помидоры и картошку. Иногда бывали исключения и мы попадали даже раньше, уже на прополку – дело крайне деликатное, требовавшее внимательности и, как минимум, трезвости, что в деревенских условиях связано с определёнными сложностями. Проблема была в квантовой теории: квант картошки был адекватен в меновой системе кванту вина, что аксиоматически приводило к состоянию, несовместимому с такой ювелирной работой, как прополка.
В силу всего вышеизложенного специализация наша с годами уже так устоялась, что, услышав очередной клич «Все на камыши! Скотина дохнет без кормов!» даже не отреагировали, полагая, что это опять проблемы разлагающегося запада (у нас то ведь всё было хорошо, это-то мы знали туго!) Если даже и случилось что в силу особенно сложных погодных условий, непреодолимых в условиях восточно-европейской части СССР, в отличие от мягкого и благодатного климата зарубежья, которые мы, как говаривал Жванецкий «несмотря на», то всё одно нечего нам было беспокоиться, ибо животноводство не было нашим т.е. инженерным профилем. Скотинка росла и превращалась в колбасы и окорока обычно без нашего участия. И тут вдруг участие срочно потребовалось, нет, не на фазе превращения, а раньше! Бедные коровки и свинки стояли в длинном строю и дружно хрю-мычали: « Ка-мы-ши! Ка-мы-ши!»
Не знаю, кому это пришло в голову, не ведаю даже пришлись ли камыши оголодавшей скотинке по вкусу. Для нас это уже ничего не меняло. Кампания пошла, была команда из обкома... Первая порция «камышистов – двухнедельников» была уже на полях сражений. Кстати, где этот камыш растёт, представляете вообще? Нет? Ах, слышали? Но не видели? Только издалека... Да что тут, собственно видеть, он, как рис, воду любит, болото всякое. Плавни, берега, мелководье, комары, пьявки всякие, ужи, гадюки...Продолжать? Нет? Хорошо, не буду!
Так вот, голубенький микроавтобус ПКТИ уже был там через неделю засылки десанта и поползли по конторе слухи пренеприятные, будто работают там наши по горло в воде, всеми возможными тварями укушенные вдоль и поперёк и высосанные мерзкими пиявками, с красными пятнами и язвами на коже но, как водится, «с огнём комсомольским в груди.»
Вот почему не светила мне нежно любимая отбивная, а выпадала, напротив, дорога, если и не столь дальняя, то достаточно противная, а за оставшиеся десять минут от такого в жизни не отбиться. И правильно он всё рассчитал, ибо любит он отбивные такой же нежной любовью а задерживать и не пущать его на обед не в моей власти.
С первых же слов я понял, что к разговору он готовился, тогда, как у меня в голове царили лишь эмоции и междометия.
-У вас ведь отпуск зимой, а летом хотите? Кстати, там в середине суббота с воскресеньем, получите их отгулами, хотя работать в эти дни не будете – начал Растаков.
-Товарищ Растаков, вы ведь сами знаете, что там делается...
-Хорошо, 4 дня отгулов и отпуск в августе, Вы ведь в августе хотели?
-Так там, говорят, один вообще слёг – в неподдельном ужасе отбивался я.
-Слыхал. 8 дней отгулов, хотя это неслыханно, а молодёжи у нас кроме Гриши и Вас в отделе никого! Гриша уже там...- подвёл итог начальник.
Я понимал, что у него приказ и перегнуть палку было достаточно опасно,
Неровён час психанёт и отправит просто «за так». Надо соглашаться.
Однако не зря говорят «молчанье – золото». Начальник истолковал моё молчанье не как покорность судьбе, а высшую степень упрямства! Он красноречиво посмотрел на часы, положил свою не маленькую ладошку сверху моих пальцев и, вставая, прошипел: «Две недели отгулов. Всё! Я иду в столовую!»
Две недели... хм... это тоже можно трактовать по-разному! - подумал я, и сделал свой ход в эндшпиле:
-Хорошо, будь по-вашему, 14 дней отгулов и ВЕСЬ отпуск в августе! - сказал я, высвобождая свою распластанную пятерню и, обгоняя начальника понёсся за отбивной.
Нам достались две последние, это объединяло, и мы сели за один столик.
-Ну и жук Вы, однако! – подумал вслух Растаков, дожёвывая отбивную. Это была капитуляция. Я продал свою шкуру этим гадам (да и тем тоже) не задаром!
В понедельник, зам. Директора по кадрам (должность очевидно получилась в результате «брака» отдела кадров с первым отделом) тов. Дикий (фамилию привожу в оригинале, характеристика соответствует) проверил поголовье и благословил нас на ратные подвиги. ПКТИ было сплошь напичкано отставными офицерами, почему-то их звали чёрными полковниками, было, наверное, за что.
Дорога заняла часа два с половиной. Внимательно вглядывались вновь прибывшие в лица пионеров - камышистов, ожидая и боясь увидеть следы тяжёлых лишений... Лица были загорелые, носы, как и положено, красные, ноги на щиколотках в следах комариных укусов... ну и что?! Я после помидор или картошки так же выглядел, разве может загара поменьше, да укусов побольше – любят меня комары. Ну, а когда наши первопроходцы начали нас стращать всякими тварями болотными, я успокоился окончательно.
«Эх парни, кабы вы знали, сколько я под ваши байки да страшилки отгулов выбил, локти бы себе искусали до кровавых ран» - с удовлетворением подумал я.
Старшим группы был назначен один пожилой ведущий конструктор из соседнего отдела, я с ним как-то сталкивался по работе, очень приличный человек, не спешил он меня и здесь разочаровывать. К подвигам наш командир не рвался и нас не толкал. Устроились мы не спеша, получили серпы (?!) Я думал, что мы будем работать чем-то вроде мачете. Впрочем, кто их будет делать и когда?
Старший предложил нам пройтись, чтобы прикинуть, где и как будем работать, что ж, конструктивно! Обошли ставок с камышами вокруг и с юга обнаружили порядочный участок камыша на почти сухом месте.
- Вот отсюда мы завтра и начнём, а там видно будет! - заключил удовлетворённо старший, и мы ушли на обед. Кормили там весьма сносно, давали стандартную «колхозную» пищу, но к завтраку и ужину – огромное количество варёных яиц. Времени после работы оставалось достаточно, наше общежитие было очень далеко от села, сильно пьющих не было, а у тех, кто не сильно и энтузиазма меньше. Так что «на угол» несколько километров никто бежать не хотел. Командир наш организовал турнир по шашкам и шахматам, а я предложил сделать стенгазету.
Хотя идея как-то заглохла, но название я придумал хорошее, всем понравилось - «Серпы и яйца».
А отгулы я получил. Все 14.
-