Он слушает мои шаги...

Его глаза устремлены в синюю даль, в его венах плещется вечность, его сердце стучит размеренно и гулко, отсчитывая века – мгновения бесконечности, он слушает мои шаги. Петербург, этот волк, притаившийся в финских лесах, двуликий, добрый и коварный одновременно. Его любовь всегда взаимна, нелюбовь – тоже.
Я иду вдоль воды к расцвеченному всеми оттенками радуги Спасу-на-Крови, солнце горячо дышит мне в затылок. Красивый, как расписная игрушка, воздушный храм разбивается на дрожащие лоскутки, серебрящиеся в мутной воде, и исчезает, разрезанный белым клювом прогулочного катерка. Вчера телевизор сказал мне, что это проклятое место, и что сама смерть ищет здесь жертв, но мне смешно, а не страшно. Петербург отвечает взаимностью на доброту, потому что он добрый город и добрый друг. Михайловский сад в  зелёной дымке – это весна запуталась в кронах деревьев. Сквозь зелень подозрительно поглядывает на меня замок, такой глухой и неприступный и торжественно-гордый в одно и то же время. Он почти всегда окутан сыроватой тенью, пахнущей холодом камней, его окна туманны. А недалеко от замка нежится в лучах весеннего огня Летний сад, и подбирает летящие в её воды монеты блестящая от разморившего её тепла Фонтанка. Перегибаюсь через парапет и невольно улыбаюсь при виде маленькой озорной птички, ютящейся над водой. Словно пару крошек хлеба кидаю ей три монетки – одна, звеня, падает на миниатюрный постамент. Какая незаметная деталь, без которой Петербург не был бы собой, какой лёгкий, воздушный штрих к портрету друга!
Вхожу в полутьму улицы Пестеля, мой любимый лоскуток петербургского платка. Колет небо иглой шпиля Дом Офицеров, вытянув все свои пять глав, внимательно смотрит на меня Преображенский собор. Любимый храм, где свет тускл, а запах свечей теснит сердце невыплаканной молитвой, где ещё есть странная тёмная икона, чьи глаза смотрят из-под стекла прямо в душу. Прохожу по узким улицам мимо обшарпанных подворотен и захожу под мрачные своды одной из них. И словно повернули какой-то рычажок, миры поменялись, и я вижу другое лицо Петербурга – суровое, жёсткое, бескомпромиссное. Изнанка города, подкладка его нарядного плаща, его нутро, пахнущее сыростью: покрытые надписями стены, выбоины в асфальте, треснувшие стёкла окон. Я люблю это его мало кем любимое лицо, поэтому пробираюсь далее проходными дворами, с трепетом внимая гулким ударам бьющегося совсем близко сердца моего друга. Ноги выносят меня на Ковенский переулок – узкую улочку без людей и без машин, где дух средневековой Англии навсегда застыл в небольшом костёле, глядящем вдаль узкими оконцами. И снова шум – это Лиговский течёт куда-то, пыхтя автобусами и крича клаксонами машин, впадая в полноводный Невский. Здесь жизнь блестит в каждом окне, здесь пестрота рекламных растяжек теряется в цвете стен дворцов, здесь рвутся из поводьев кони, качаются, отражаясь в кривом зеркале Фонтанки. Подхожу к белозубому костёлу Святой Екатерины и попадаю в храм искусства. Здесь продают за деньги и просто за восхищённый взгляд кусочки своей души вольные художники. Прохожу меж их рядов – зима сменяется летом, бурное море – деревенскими пейзажами, а вот и Казанский после дождя, а вот и он сам из-за моей спины сияет червонным золотом креста.
Как птица – на далёкую звезду, лечу на блеск адмиралтейской иглы. Как по канату, натянутому над пропастью, перехожу по Дворцовому мосту на Васильевский остров и окунаюсь в калейдоскоп архитектурных стилей. Здесь есть мой маленький  тайничок, тёплый и уютный, - улица Репина, где дома смотрят друг другу в глаза, где каменная брусчатка бежит сквозь тень, дыша холодом веков. Эта узкая, почти средневековая улочка, не так роскошна, как Малая Садовая, вымощенная весёлой розовой плиткой, но обе они похожи тем, что в них теплится душа моего друга, спящая в каждой трещинке древних домов. Петербург растворён во всём, что видят глаза, и я сама растворена в нём. Эту любовь не вырвать, не стереть, это как дружба, у которой нет границ. Это нежность, которую не выплеснуть из сердца. И когда я иду по его улицам, он слушает мои шаги – мой друг, распластавший свои крылья над сонной Невой.

Наталья Дрозд.