СВОИ ЧУЖИЕ БЕДЫ
ПЬЕСА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Тихонин Валентин Николаевич - доцент кафедры
Звонарева Ольга Филипповна - заведующий кафедрой
Глухов Виктор Георгиевич - ректор университета
Пшенкина Елена Павловна - старший преподаватель кафедры
Курочкина Любовь Анатольевна - ассистент кафедры
Васева Екатерина Васильевна - ассистент кафедры
Шанеева Марина Михайловна - бывший сотрудник кафедры
Максим – сын Шанеевой
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Кабинет ректора. Глухов сидит за столом, просматривает бумаги, некоторые подписывает, некоторые откладывает в сторону. Входит Звонарева с толстой папкой в руке.
ЗВОНАРЕВА: Вызывали, Виктор Георгиевич?
ГЛУХОВ: А-а, Ольга Филипповна. Заходите, заходите, присаживайтесь. Как там абитуриенты?
ЗВОНАРЕВА: Да как обычно, Виктор Георгиевич. Вот (показывает на папку), первый поток уже написал, только что у шифровальщиков забрала.
ГЛУХОВ: Все успеете проверить?
ЗВОНАРЕВА: Так ведь пока не проверим, все равно не уйдем. Еще и второй поток через пять часов будет.
ГЛУХОВ: Много нынче желающих, много. А темы сочинений в этом году интересные?
ЗВОНАРЕВА: Обычные, как всегда.
ГЛУХОВ: Донимают, наверное, вас звонками?
ЗВОНАРЕВА: Кто, Виктор Георгиевич?
ГЛУХОВ: Ну, знакомые, знакомые знакомых.
ЗВОНАРЕВА: Не без этого конечно, но ничего - отбиваюсь, не привыкать.
ГЛУХОВ: Взятки, наверное, предлагают.
ЗВОНАРЕВА: Конечно.
ГЛУХОВ: Большие?
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич, к чему вы клоните? Опять кляуза? Покажите мне заведующего кафедрой, да даже простого ассистента, которому ни разу не предлагали взятки.
ГЛУХОВ: Это точно. Хоть из дому беги во время вступительных.
ЗВОНАРЕВА: И самое обидное - не берешь, а все равно будут говорить, что брала. Но вы же знаете, ведь в принципе ничего нельзя сделать. Мы же получаем только листки с текстом, а вместо фамилии - шифр, цифра. Проверяешь текст и не знаешь чей! Все равно не верят и такое про тебя несут!
ГЛУХОВ: Не говорите, Ольга Филипповна! Представляете, что мне сказали в прошлом году? Что вы после вступительных экзаменов купили себе машину!
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич, машину я себе действительно купила, но при чем здесь экзамены? Злые языки! Кого угодно очернят! И вы поверили?
ГЛУХОВ: Ну что вы, Ольга Филипповна. Даже мысли не допустил. Впрочем, мы не о том. Я вот вас зачем пригласил.
ЗВОНАРЕВА: Слушаю, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Мне позвонили из администрации. Краевой. Надо бы человека на работу пристроить. Женщина, молодая, двадцать шесть лет. Образование - педуниверситет. После окончания работала в каком-то банке, но, увы, банк лопнул. Я думаю - кроме русской литературы ей ничего не потянуть.
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич, вы же сами у меня ассистентскую ставку забрали. Мне племянницу Охлобыстина - Васеву - пришлось на полставки перевести.
ГЛУХОВ: Да, да, он мне звонил.
ЗВОНАРЕВА: Ну вот! Куда же я ее пристрою.
ГЛУХОВ: Надо, Ольга Филипповна. Надо подумать.
ЗВОНАРЕВА: Тихонин с Пшенкиной по конкурсу проведены - у них не заберешь...
ГЛУХОВ: Без их согласия - да, не заберешь.
ЗВОНАРЕВА: А кто же согласится отдать полставки. У Пшенкиной ребенок маленький, муж только на еду и зарабатывает - тоже педагог.
ГЛУХОВ: А Валентин Николаевич у нас ведь пенсионер, шестьдесят один ему.
ЗВОНАРЕВА: Тихонин?!
ГЛУХОВ: Здоровье уже не то. Какой он был лет двадцать еще назад, а! Ни одной юбки не пропускал! Как это вы от него ускользнули, Ольга Филипповна?!
ЗВОНАРЕВА: Не пойму я что-то вас, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Что же вы не поймете?
ЗВОНАРЕВА: Ведь это же благодаря вам Тихонин за пять лет до пенсии получил доцента. И благодаря вам год назад его провели по конкурсу на должность.
ГЛУХОВ: Конечно, я ему помогал. Мы все-таки с ним старые друзья, столько лет с ним вместе проработали. Единственный человек в вузе, с которым я на "ты". А вот вы всячески старались ему палки в колеса наставить. Методическое пособие его тормозили.
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич, я и сейчас считаю, что у этого пособия очень низкий уровень. И если бы не вы, на нем никогда бы не появился министерский гриф.
ГЛУХОВ: Ольга Филипповна, уровень бывает у воды в речке - там для его измерения есть объективный критерий: водомерный столб. В нашем с вами деле все критерии сугубо субъективные. Да и тормозили вы методические рекомендации Тихонина не из-за их уровня, а из-за того, что он вас в соавторы не включил.
ЗВОНАРЕВА: Нет, это не так...
ГЛУХОВ: Вот если бы включил он вас в соавторы, то и уровень сразу бы поднялся. Впрочем, опять мы не о том. Ольга Филипповна, попробуйте поговорить с Валентином Николаевичем. Попытайтесь получить с него согласие на полставки. Как-нибудь.
ЗВОНАРЕВА: Да как же я попытаюсь, если вы сами ему эту ставку сделали. Он же всегда дает понять, что за его спиной вы лично стоите.
ГЛУХОВ: И часто такие моменты возникают?
ЗВОНАРЕВА: Какие моменты?
ГЛУХОВ: Когда он дает понять.
ЗВОНАРЕВА: Не знаю… Не помню... Бывают.
ГЛУХОВ: Вот и используйте какой-нибудь такой момент.
ЗВОНАРЕВА: Но как... Сказать человеку - отдай полставки. Я пока не представляю, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Пока не представляете, Ольга Филипповна, пока. Вы же не хотите, что бы это вам сказал я по поводу вашей ставки.
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич!
ГЛУХОВ: Все, Ольга Филипповна, давайте закончим, вам сегодня еще очень много работать. Много сочинений проверить надо. Чужих и близких, а то и неизвестно чьих, но таких родных! Шучу! Вот если не получится, я имею в виду Тихонина, тогда вместе и подумаем. Договорились?
ЗВОНАРЕВА: Хорошо, я попробую. (уходит)
ГЛУХОВ: Прикинулась тут овечкой! Не знает, как сказать! Вон скольких выжила! Да тебе только дай волю - и меня с потрохами съешь! А Вальку жалко, но что делать, меня то потом никто не пожалеет. Так что не обессудь, Николаич...
КАРТИНА ВТОРАЯ
Ассистентская кафедры. Небольшая комната с одним окном. На подоконнике электрический чайник. Книжный шкаф и четыре одно-тумбовых письменных стола вдоль стен. Посредине комнаты письменный стол без тумб, Курочкина и Васева выставляют на него из пакетов вино, коробки конфет, коробку с тортом. Тихонин и Пшенкина сидят за своими столами.
КУРОЧКИНА: Елена Павловна, вы нам не поможете?
ПШЕНКИНА: Чем смогу - всегда готова.
ВАСЕВА: Пока мы тут натюрморт составляем, достаньте кружки, пожалуйста, Елена Павловна.
ПШЕНКИНА: Секундочку, девочки. Последний штрих остался на моем прекрасном личике. (откладывает зеркальце, подходит к шкафу, достает из нижнего отделения чашки, блюдца, тарелки и несет их к столу)
КУРОЧКИНА: В этом году столько поступающих, кошмар! Это до скольки же нам сегодня мучаться?! Валентин Николаевич, включите, пожалуйста, чайник.
ТИХОНИН: Всегда рад услужит милым дамам.
ВАСЕВА: Часов до десяти точно просидим.
КУРОЧКИНА: Ужас!
ПШЕНКИНА: Да что вы, Любовь Анатольевна, какой такой ужас?! Это же наша работа. И потом, это же интересно.
КУРОЧКИНА: Интересно - это то, как сегодня мои без меня ужин приготовят.
ПШЕНКИНА: Не в первый же им раз.
КУРОЧКИНА: В прошлом году ведь так и ждали, когда я приду и приготовлю. В одиннадцать ужинать сели.
ВАСЕВА: А я с утра приготовила. После того, как за день этой галиматьи начитаешься, уже и не до ужина. Ни голова, ни руки не работают.
ПШЕНКИНА: Ну почему же - галиматьи? Я так прямо удовольствие от этих сочинений получаю.
ВАСЕВА: Хорошенькое удовольствие! Целый день бред читать, да ошибки исправлять, которые нормальный человек и специально-то не сделает.
ПШЕНКИНА: Нет, Екатерина Васильевна, это не бред, это шедевры современности. Вот мне в прошлом году попалось: "...Катерина вышла замуж за Тихона Хренникова..." Чувствуете, какая связь времен! Осторожнее, Любовь Анатольевна, чашка со стола упадет. Подвиньте ее к центру и смейтесь на здоровье.
КУРОЧКИНА: Да я это... чего только не напишут! У меня вот было: "...Раскольников убил старуху Изергиль..."! Я как представила! Минут пять смеялась, не могла дальше читать.
ПШЕНКИНА: Вы, Любовь Анатольевна, если что подобное попадется - мне говорите. Я ведь эти шедевры собираю, уже две толстые тетради исписала.
КУРОЧКИНА: Правда?! Это же можно книгой издать - денег заработать.
ПШЕНКИНА: Можно, можно! В прошлом году вот тоже было: "...замученные женщины орали, визжали, Некрасов услышал их вопли и написал стих о русской бабе..."
Входит Звонарева.
ЗВОНАРЕВА: Как у вас тут весело, на весь коридор смех слышно. Валентин Николаевич, здравствуйте. Мы ведь с вами сегодня еще не виделись. Вы плачете, что ли?
ТИХОНИН: Да нет, Ольга Филипповна, это так... здравствуйте, это от смеха. Елена Павловна соизволила абитуриентов процитировать.
ЗВОНАРЕВА: А-а, знаю, знаю. У нее целая коллекция. Сегодня пополнится. Вот они! (кладет папку на стол Васевой, достает из нее кипу сочинений) Вот эти... так, так, так... (достает из папки еще один листок, сверяясь с ним, отбирает сочинения для себя), вот эти - мои. Эта стопочка вам, Валентин Николаевич, эта - Елене Павловне, эта - Любовь Анатольевне. Екатерина Васильевна будет со вторым потоком, а потом к нам присоединится. Я за вашим столом расположусь, Екатерина Васильевна.
ВАСЕВА: Конечно, конечно, Ольга Филипповна. Я сейчас только сумочку уберу, вот сюда, в шкаф.
ЗВОНАРЕВА: А пока давайте все к столу. Валентин Николаевич, открывайте вино. Отобедаем, чем бог послал, и за работу.
Все берут стулья, усаживаются за стол. Тихонин открывает бутылку, разливает вино в чашки.
ЗВОНАРЕВА: Повезло нам, мужчина на кафедре есть. Есть, кому вино разлить, а то ведь в нашей специальности мужчины - это такая редкость.
ТИХОНИН: Ну! (приподнимает свою чашку) В честь чего у нас сегодня такой обед, хоть и не сытный, но праздничный? Мы вроде бы не складывались.
ЗВОНАРЕВА: Это Петушкова нашей кафедре презентовала.
ТИХОНИН: Антонина Степановна?! Да ну?!
ЗВОНАРЕВА: Ее дочь поступает.
ТИХОНИН: Да вы что! Наташка? Ей уже семнадцать?!
ЗВОНАРЕВА: Да, летит время. В первом потоке сочинение писала. Так что - повод есть.
ТИХОНИН: Хороший повод. (все выпивают) Екатерина Васильевна, положите мне вон тот кусочек торта. Без розочек. Спасибо. А Елена Павловна как всегда - только пригубит и поставит.
ПШЕНКИНА: Женщине, Валентин Николаевич, пить до дна - неприлично.
КУРОЧКИНА: Да?
ПШЕНКИНА: Да. (заглядывает в чашку Курочкиной) Разве что в своем тесном кругу, среди своих, так сказать.
ТИХОНИН: Ну, мы же все свои, не смущайтесь, Любовь Анатольевна. Возьмите вот конфету из этой коробки.
ВАСЕВА: Ага, я их уже попробовала, очень вкусные.
ЗВОНАРЕВА: Валентин Николаевич, принесите, пожалуйста, чайник. Кофейку хочется.
ТИХОНИН: Пожалуйста. (приносит чайник, наливает кипяток Звонаревой, ставит чайник на стол) Что ж она так, Антонина Степановна-то, раньше времени? Еще ведь не проверили...
ЗВОНАРЕВА: Ну, вы скажете, Валентин Николаевич. Сначала выпили, съели, а теперь такие вопросы. Подайте лучше мне сахарницу. И потом, неужели вы думаете, что дочь доцента нашего университета может плохо написать сочинение!
ТИХОНИН: Да нет, но все-таки...
КУРОЧКИНА: А давайте ее сочинение прямо сейчас и проверим. (перехватывает взгляд Звонаревой) Это я в том смысле, чтобы у Валентина Николаевича отпали сомнения.
ТИХОНИН: Да нет у меня никаких сомнений.
ЗВОНАРЕВА: А почему бы и нет, в самом деле. (подходит к столу, сверяясь с цифрами на листке находит нужное сочинение, возвращается за стол) Вот оно, давайте почитаем. Валентин Николаевич, подлейте мне кипяточку.
ТИХОНИН: Пожалуйста, с удовольствием!
ЗВОНАРЕВА: Какую хорошую тему выбрала: "Вклад великих русских поэтов в становление русской литературы".
ПШЕНКИНА: Сразу видно - наш человек, начитанный! У-у, какие конфеты, объедение!
ЗВОНАРЕВА: Вот именно - наш человек. Читаем: "Великий русский поэт А.С. Пушкин всем своим творчеством наклал на всю литературу..." А что, собственно говоря, смешного? Елена Павловна, постучите Любовь Анатольевне по спине, а то она подавилась вкусной конфетой.
КУРОЧКИНА: Ой... гхм... гхм... больно, Елена Павловна! Не так сильно! Мое новое платье! Дайте соль, вино потом не отстираешь.
ВАСЕВА: Нужно сразу замыть.
ТИХОНИН: (трясясь от смеха, вытирая слезы) Что, простите, наклал?
ЗВОНАРЕВА: Большой отпечаток, написано... наклал...
ТИХОНИН: Ну, вот и пополнилась.
ЗВОНАРЕВА: Кто пополнилась?
ТИХОНИН: Коллекция Елены Павловны.
ЗВОНАРЕВА: Да перестаньте. Куда вы, Любовь Анатольевна?
КУРОЧКИНА: Пойду, пятно замою, а заодно и чашки с тарелками вымою. Давайте ваше блюдце.
ЗВОНАРЕВА: Возьмите, а в чашке еще кофе. (Курочкина уходит) Ну не так ребенок от волнения выразился, зато без грамматических ошибок. И вообще, давайте лучше по местам и за работу.
ТИХОНИН: Ну что ж, начнем. (садится за свой стол, пододвигает к себе стопку сочинений)
ЗВОНАРЕВА: Елена Павловна, помогите Любовь Анатольевне убрать со стола. А вы, Екатерина Васильевна, проверьте все ли готово у абитуриентов - пора им уже начинать.
Пшенкина и Васева перекладывают конфеты из коробок в тарелку, забирают пустые коробки, бутылку, коробку из-под торта и уходят.
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
Ассистентская. Тихонин за своим столом, проверяет сочинения. Звонарева, что-то тихо напевая, берет чашку с кофе и садится за стол.
ТИХОНИН: Вы что-то сказали, Ольга Филипповна?
ЗВОНАРЕВА: Да это я так, песенка одна в голове засела.
ТИХОНИН: Песенка?
ЗВОНАРЕВА: Ну да, песенка. Про корову. Макаревич пел.
ТИХОНИН: Макаревич, Макаревич. Это хорошо, это по жизни.
ЗВОНАРЕВА: Слова там еще такие смешные есть: "...если кто тебя лелеет и нежит, так это только тот, кто потом зарежет...".
ТИХОНИН: О-о! Ольга Филипповна, вам это не грозит.
ЗВОНАРЕВА: Как сказать, как сказать.
ТИХОНИН: Во-первых, вы - не корова.
ЗВОНАРЕВА: Спасибо и на этом.
ТИХОНИН: Во-вторых, за что и какой смысл вас резать? Да и кому?
ЗВОНАРЕВА: Кому - это всегда найдется.
ТИХОНИН: Что-то у вас настроение плоховастенькое. Что-нибудь с начальством?
ЗВОНАРЕВА: Почти угадали. Как там шедевры?
ТИХОНИН: Одно вот проверил. Неплохо, но ошибок много.
ЗВОНАРЕВА: Да? А у меня пока нормально.
ТИХОНИН: Еще бы! У вас по списку.
ЗВОНАРЕВА: По какому такому списку?
ТИХОНИН: А вон по тому, в котором шифры нужных сочинений выписаны.
ЗВОНАРЕВА: Оставьте ваши намеки, Валентин Николаевич. Могу вас, кстати, обрадовать.
ТИХОНИН: Неужели!
ЗВОНАРЕВА: Да. У нас на кафедре будет новый сотрудник.
ТИХОНИН: Что, дали часов еще на одну ставку?
ЗВОНАРЕВА: Молодая, симпатичная. Нет, нагрузку не увеличили и не увеличат.
ТИХОНИН: А как же тогда? Кто-то увольняется? Неужели Екатерина Васильевна?
ЗВОНАРЕВА: Да нет. В том то все и дело. За счет внутренних резервов кафедры. А резерв у нас один - это вы, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Не понял.
ЗВОНАРЕВА: Под нее нужно всего полставки. И если бы вы согласились написать заявление...
ТИХОНИН: Понял. А может мне совсем уволиться?
ЗВОНАРЕВА: Ну, зачем же так-то, Валентин Николаевич? Никто вас увольнять не собирается, не волнуйтесь.
ТИХОНИН: А я и не волнуюсь. Я по конкурсу проведен.
ЗВОНАРЕВА: Само собой, само собой.
ТИХОНИН: Имею ставку на полном законном основании.
ЗВОНАРЕВА: Я о другом, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: О чем же?
ЗВОНАРЕВА: Вам уже за шестьдесят.
ТИХОНИН: Шестьдесят один.
ЗВОНАРЕВА: А нагрузка очень большая.
ТИХОНИН: Так вы, оказывается, о моем здоровье беспокоитесь!
ЗВОНАРЕВА: Вот именно.
ТИХОНИН: С чего бы это?
ЗВОНАРЕВА: И не только...
ТИХОНИН: Насильно навязывают кадры. Или родственница?
ЗВОНАРЕВА: Валентин Николаевич, включите, если не трудно, чайник.
ТИХОНИН: Не трудно, хотя мне и за шестьдесят. (выходя из-за стола спотыкается, едва не падает, но успевает ухватиться за стол)
ЗВОНАРЕВА: Осторожнее, Валентин Николаевич. Вот видите, и с вином в вашем возрасте надо быть осторожнее.
ТИХОНИН: Да вы что, вы думаете, что я опьянел что ли?
ЗВОНАРЕВА: При чем здесь думаете? Факт...
ТИХОНИН: Какой факт? Факт, что я запнулся за этот стол. Ладно, сейчас, (включает чайник, отодвигает стоящий в центре стол к окну) вот, смотрите факты. (выделывает несколько коленец чечетки, в это время входит Васева)
ВАСЕВА: Ой, извините, я на секундочку...
ТИХОНИН: Как вы вовремя, Екатерина Васильевна! (втягивает Васеву за руку в центр комнаты) Мы с вами сейчас кадриль!
ВАСЕВА: Да я не умею.
ЗВОНАРЕВА: Перестаньте, Валентин Николаевич! В конце концов, мы на работе. Отпустите Екатерину Васильевну.
ВАСЕВА: Я авторучку не взяла, а там надо. Она у меня в сумочке.
ЗВОНАРЕВА: Как абитуриенты?
ВАСЕВА: Ой, пыхтят, пишут, стараются. Один только какой-то странный. Написал: "Идите вы все к черту!", и сидит. Зачем пришел?!
ЗВОНАРЕВА: Серьезно?
ВАСЕВА: Ну да! А фамилия у него... а, вот, Шанеев его фамилия. (уходит)
ЗВОНАРЕВА: Лет двадцать пять я вас уже знаю, Валентин Николаевич, а вы все такой же...
ТИХОНИН: Вот именно! Такой же!
ЗВОНАРЕВА: Я вот что еще хотела сказать. Вот уйдете вы на пенсию, с кем мне работать? Где кадры брать? Екатерина Васильевна? Так ей подыщут местечко потеплее - только ее здесь и видели! А тут кадр молодой, вы ее научите, натаскаете, передадите свой опыт. По сути дела, после вас останется ваш ученик, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Значит - родственница.
ЗВОНАРЕВА: С чего вы взяли?
ТИХОНИН: Раз планируете ее как постоянную.
ЗВОНАРЕВА: Да нет, ошибаетесь. Так как на счет полставки? Возьмете себе ученицу?
ТИХОНИН: Ни в коем случае! Я понимаю, что я вам здесь поперек горла, но придется, Ольга Филипповна, вам меня потерпеть.
ЗВОНАРЕВА: Жаль.
ТИХОНИН: Ну, еще бы!
ЗВОНАРЕВА: Вы меня не так поняли. Жаль, что не хотите воспитать замену.
ТИХОНИН: Все я так понял, Ольга Филипповна. Вы бы не только от меня, вы бы от всех здесь избавиться рады. Я ведь помню выражение на вашем лице, ваши глаза, после того, как вы целый день, с восьми до пяти, помните - двадцатого сентября, просидели в своем кабинете, и никто, никто не зашел вас поздравить, хотя бы на словах, с днем рождения. Хотя все об этом знали и помнили. Столько ненависти и злобы я ни на одном лице ни разу не видел. А теперь вы подбираете своих, хотите от нас избавиться. Решили начать с пенсионера.
ЗВОНАРЕВА: Вам, по-моему, Валентин Николаевич, вино в голову ударило.
ТИХОНИН: Вино не моча - голове на пользу! И ничего у вас не выйдет. Закончим лучше этот разговор, пойду подстрахую Екатерину Васильевну.
ЗВОНАРЕВА: Идите, только не задерживайтесь. И, все-таки, подумайте.
ТИХОНИН: И не подумаю подумать. Вот сморозил! (уходит)
ЗВОНАРЕВА: Ладно, поживем - увидим. А ведь ты прав, старый хрыч. Ой, как прав! Ты не только будешь первым, ты будешь уроком для всех остальных. Вот тогда посмотрим, как они запоют. А не так запоют - полетят вслед за тобой.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Коридор. Дверь. На двери лист бумаги, на нем крупно написано "Тихо! Идут экзамены!" Перед дверью Шанеева. Осторожно приоткрывает дверь, подглядывает в аудиторию. Входит Тихонин.
ТИХОНИН: Не надо, не надо подглядывать! Вы же им мешаете.
ШАНЕЕВА: Ой, Валя... Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Марина?! Как ты сюда попала? Ни кого не пропускают, идут экзамены.
ШАНЕЕВА: На вахте тетя Паша сидит, она меня помнит. Постарела она совсем, но помнит.
ТИХОНИН: Да, сколько же лет прошло. Шестнадцать, пятнадцать...
ШАНЕЕВА: Восемнадцать.
ТИХОНИН: Ты совсем не изменилась, ну почти не изменилась.
ШАНЕЕВА: Ну конечно! Скажешь тоже! А ты постарел.
ТИХОНИН: Как ты живешь? Как жила все это время?
ШАНЕЕВА: А что же ты не поинтересовался?
ТИХОНИН: Но ты так неожиданно исчезла. Уволилась, ни чего не сказав, уехала не известно куда.
ШАНЕЕВА: Куда ж мне ехать? К родителям и уехала, сорок минут на электричке... Давай не будем.
ТИХОНИН: Давай. А сейчас...
ШАНЕЕВА: Сын у меня поступает, сочинение пишет...
ТИХОНИН: Что-нибудь не так? Ты плачешь?
ШАНЕЕВА: Не обращай внимания. Кое-как уговорила поступать. В армию, говорит, пойду. Согласился только вместе с другом.
ТИХОНИН: Вот и прекрасно! Напишет, что ж плакать-то, радоваться надо. Успокойся, сейчас пойду и посмотрю, как там юный Добрынин излагает свои знания литературы.
ШАНЕЕВА: Шанеев, он - Шанеев. И я Шанеева. По мужу.
ТИХОНИН: Шанеев?!
ШАНЕЕВА: Да, а что ты так удивился. Тому, что я вышла замуж?
ТИХОНИН: Нет, нет... Подожди, я сейчас. (уходит в аудиторию)
По коридору проходит Звонарева.
ЗВОНАРЕВА: Марина Михайловна?! Здравствуйте!
ШАНЕЕВА: Здравствуйте, Ольга Филипповна!
ЗВОНАРЕВА: Какими судьбами?
ШАНЕЕВА: Сына вот привела поступать.
ЗВОНАРЕВА: Это хорошо. Пишет?
ШАНЕЕВА: Пишет.
ЗВОНАРЕВА: А что так грустно?
ШАНЕЕВА: Напишет ли?
ЗВОНАРЕВА: Ну что вы, Марина Михайловна. Обещаю вам посмотреть, чтобы у Добрынина было все в порядке...
ШАНЕЕВА: Я ведь теперь Шанеева, Ольга Филипповна. И он - Шанеев.
ЗВОНАРЕВА: Шанеев?! Где-то я эту фамилию слышала. Ну не беспокойтесь, посмотрим.
ШАНЕЕВА: Спасибо, Ольга Филипповна.
ЗВОНАРЕВА: Пока незачто. Пойду, загляну к ректору.
ШАНЕЕВА: До свидания! Спасибо.
ЗВОНАРЕВА: До свидания, Марина Михайловна. (уходит)
Из аудитории выходит Тихонин.
ШАНЕЕВА: Ну, как он там?
ТИХОНИН: Да ты знаешь...
ШАНЕЕВА: А я сейчас Ольгу Филипповну встретила. Она обещала помочь, если что. Я ей сказала, что фамилия - Шанеев. А по какой теме он пишет?
ТИХОНИН: Он ничего не пишет.
ШАНЕЕВА: Как это... как это не пишет?
ТИХОНИН: Сидит, чертиков рисует. Не плачь, успокойся. Все будет нормально...
ШАНЕЕВА: Его же в армию заберут, Валя...
ТИХОНИН: Марина, ну чем же я могу помочь, если он не пишет?
ШАНЕЕВА: Это он после смерти мужа таким стал, совсем изменился, а был такой...
ТИХОНИН: Ты же здесь работала, ты сама понимаешь... Да что ж ты так… ну, перестань, перестань… ну, нельзя же так вот… что же ты так плачешь, Марина, что с тобой?…
ШАНЕЕВА: Валя, прости меня, конечно… не до этого сейчас… но, понимаешь… это твой сын, Валя…
ТИХОНИН: Что? Марина, ты...
ШАНЕЕВА: Я потому и уехала. Не хотела, чтобы ты знал. Там Виктора встретила. Через полгода, как родился Максим, мы поженились. А Максима он сразу усыновил…
ТИХОНИН: Марина, ты понимаешь, что ты говоришь?! Нет, ты… ты…
ШАНЕЕВА: У меня и свидетельство об усыновлении есть, только Максим об этом не знает. Валя, я тебе потом все расскажу, если хочешь - и Максиму. А сейчас нужно что-то делать. Ну почему ты молчишь? Ты же всегда быстро принимал решения.
ТИХОНИН: Подожди, подожди, подожди,… успокойся. Я все понимаю, сын – армия… но, что ты говоришь?! Марина…
ШАНЕЕВА: Это правда, Валя, правда… Валечка… ну, сделай же что-нибудь, ну, придумай же ради него… Валя…
ТИХОНИН: (после небольшой паузы, успокаивая Шанееву) Ну, хорошо, пусть будет так, может это и к лучшему…
ШАНЕЕВА: Что – к лучшему, о чем ты говоришь?
ТИХОНИН: Да это я так, просебя… но… как ты могла?! Без меня...
ШАНЕЕВА: Не надо сейчас об этом! Нужно же что-то сделать, его не должны забрать в армию! Ведь там такое...
ТИХОНИН: Только без слез. Ох, как все это не вовремя.
ШАНЕЕВА: Да что не вовремя то?
ТИХОНИН: Она все знает.
ШАНЕЕВА: Кто она? Что знает?
ТИХОНИН: Звонарева. Про Максима... Ладно! Пойдем, посажу тебя в кабинет, напишешь сочинение за него, а потом заменю его чертиков, когда закончат.
ШАНЕЕВА: А что писать?
ТИХОНИН: Все, пойдем быстрее, а то не успеешь. Темы я скажу. Идем!
КАРТИНА ПЯТАЯ
Четыре часа спустя. Ассистентская. За столом сидит Тихонин, проверяет сочинения. Входит Звонарева.
ЗВОНАРЕВА: Ну вот, второй поток принесла. (бросает папку с сочинениями на стол) А где все?
ТИХОНИН: Только что вышли. Покурить.
ЗВОНАРЕВА: Понятно. Все курят и курят. Не жалко им ни денег, ни здоровья! Как у нас чайничек? Горячий?
ТИХОНИН: Сейчас подогреем. Я вижу, у вас настроение улучшилось.
ЗВОНАРЕВА: Какой вы наблюдательный.
ТИХОНИН: Проблема разрешилась?
ЗВОНАРЕВА: Да как вам сказать. Почти. Тут вот какое дало, Валентин Николаевич. Встретила я в коридоре Марину Михайловну. Помните, давно у нас работала, а потом неожиданно уволилась.
ТИХОНИН: Добрынину?!
ЗВОНАРЕВА: Да, ее самую. Только она теперь Шанеева.
ТИХОНИН: Обычное дело для женщины - поменять фамилию.
ЗВОНАРЕВА: И это ее сын, как сказала нам с вами Екатерина Васильевна, вместо того, чтобы писать сочинение, послал всех к черту.
ТИХОНИН: Вот это да!
ЗВОНАРЕВА: Наигранно, наигранно, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Что наигранно?
ЗВОНАРЕВА: "Вот это да!" у вас наигранно получилось.
ТИХОНИН: Неужели?
ЗВОНАРЕВА: Неестественно как-то. А сочинение Шанеев все-таки сдал. Вот оно, пять страниц.
ТИХОНИН: Одумался, значит, написал. Успел.
ЗВОНАРЕВА: Да нет, не так с его сочинением все уж просто.
ТИХОНИН: А что такое?
ЗВОНАРЕВА: Почерк уж больно красивый, женский.
ТИХОНИН: Бывает же такое!
ЗВОНАРЕВА: Не ерничайте, Валентин Николаевич. Это почерк его матери.
ТИХОНИН: Марины Михайловны?! Не может быть!
ЗВОНАРЕВА: Может и не ее, но только не ее сына.
ТИХОНИН: Вы уверены?
ЗВОНАРЕВА: Абсолютно! Кто-то его подложил. Подменил, точнее.
ТИХОНИН: Да бросьте вы, Ольга Филипповна! Кому это нужно?!
ЗВОНАРЕВА: Кому - я догадываюсь. А зачем - мне не интересно.
ТИХОНИН: И кому же?
ЗВОНАРЕВА: Вам, Валентин Николаевич. Это вы подменили сочинение Шанеева.
ТИХОНИН: Я?! Это очень серьезное обвинение, Ольга Филипповна.
ЗВОНАРЕВА: Конечно. Только успокойтесь, ни выдвигать его против вас, ни доказывать подлог я не собираюсь.
ТИХОНИН: К чему тогда весь этот разговор. Давайте я лучше подолью вам кипяточку. Вы уже положили кофе...
ЗВОНАРЕВА: Спасибо, хватит, хватит... о-ох, через край!
ТИХОНИН: Ничего, сейчас бумагой соберем воду...
ЗВОНАРЕВА: Что вы, это сочинения!
ТИХОНИН: Ах да! Вот у меня на столе есть черновики не нужные... Вот и все, кажется - сухо.
ЗВОНАРЕВА: Спасибо, Валентин Николаевич. А по поводу Шанеева я решила так сделать: отдам это сочинение председателю приемной комиссии, объясню про почерк...
ТИХОНИН: Перестаньте, это же глупо!
ЗВОНАРЕВА: Почему же?
ТИХОНИН: Начнут выяснять, кто подменил, а наша кафедра первая...
ЗВОНАРЕВА: Ну и что? К тому же он мог принести это сочинение с собой.
ТИХОНИН: Исключено, стандартный титул, стандартные листы...
ЗВОНАРЕВА: В конце концов - это не важно. Вы не хуже меня знаете, что никто в данном случае паршивую овцу искать не будет. Просто отдадут документы, и на этом его поступление закончится.
ТИХОНИН: А вам это надо?
ЗВОНАРЕВА: Да! Я не сделаю этого только в одном случае.
ТИХОНИН: И в каком же?
ЗВОНАРЕВА: Если вы напишите заявление и отдадите полставки. Оно мне нужно прямо сейчас.
ТИХОНИН: А если я...
ЗВОНАРЕВА: А если вы откажетесь, то я прямо сейчас иду к председателю приемной комиссии.
ТИХОНИН: Ну, ты и...
ЗВОНАРЕВА: Продолжайте, продолжайте, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Много я от тебя... от вас натерпелся за годы совместной работы..
ЗВОНАРЕВА: Только на это раз не ко мне. К своим друзьям-покровителям лучше обратитесь.
ТИХОНИН: Что?!
ЗВОНАРЕВА: Да ничего! Это я так, про корову.
ТИХОНИН: Про какую корову? Ах, вот оно что! Ну, ладно! (идет к двери и сталкивается на пороге с Пшенкиной и Курочкиной) Пардон, мадам! Добро пожаловать в обитель лицемерия и коварства! (уходит)
ПШЕНКИНА: Что это с Валентином Николаевичем?
ЗВОНАРЕВА: Да ничего особенного. В очередной раз характер показывает.
КУРОЧКИНА: Я его ни разу таким не видела.
ЗВОНАРЕВА: А характер свой здесь показывать бесполезно. И покровители не помогут. На полставки теперь Валентин Николаевич у нас работать будет.
ПШЕНКИНА: Да вы что?!
ЗВОНАРЕВА: Нет у нас незаменимых. Если кто чем не доволен - никого насильно не держат. Заявление на стол - и до свидания! Давайте лучше за работу. Хватит перекуры устраивать! До ночи тут просидим.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Кабинет ректора. Глухов сидит за своим столом. Входит Тихонин.
ГЛУХОВ: Николаич! Валя, заходи! Рад приветствовать. (встает навстречу Тихонину, пожимает ему руку) Садись. Какие проблемы?
ТИХОНИН: Я... Значит так...
ГЛУХОВ: Да на тебе лица нет! Кофе? Может коньяк?
ТИХОНИН: Меня эта сука достала!
ГЛУХОВ: Спокойно, спокойно. В чем дело?
ТИХОНИН: Она забирает у меня полставки.
ГЛУХОВ: Она что, уговорила все-таки написать тебя заявление?
ТИХОНИН: Так ты в курсе?! А-а! Так это, значит, не она, а ты? И про корову она мне не зря пела.
ГЛУХОВ: Про какую корову?
ТИХОНИН: Которую зарежет тот, кто нежит.
ГЛУХОВ: (про себя) Проболталась все же!
ТИХОНИН: Ты дал ей указание?
ГЛУХОВ: Какое указание? Ты что?!
ТИХОНИН: Значит - ты. Ты меня сдал. Спасибо!
ГЛУХОВ: Да подожди, куда ты пошел! Сядь! Никто тебя не сдавал.
ТИХОНИН: Не ожидал. Вот от кого не ожидал!
ГЛУХОВ: Ну, вот что, хватит здесь ныть, да причитать. Я сам человек подневольный. Мне позвонили из администрации. Краевой. Дали указание устроить человека на полставки. А я ей, Звонаревой вашей, дал указание. Я же не думал, что она их из тебя выбивать будет. Хотя и надеялся...
ТИХОНИН: А-а!
ГЛУХОВ: Что, а-а?! Я надеялся, что ты ее в очередной раз обломаешь. А ты? Ты что, дал согласие?
ТИХОНИН: А куда деваться? Налей коньячку, если не жалко.
ГЛУХОВ: Сейчас достанем. Тут лимон еще остался, порезанный. Будешь?
ТИХОНИН: Давай свой лимон.
ГЛУХОВ: И как же она тебя достала?
ТИХОНИН: Сочинение я подменил при сдаче работ.
ГЛУХОВ: Ты что, ты в своем уме?! На старости лет с ума спятил? Не мог организовать так, чтобы потом переписали.
ТИХОНИН: Не тот случай.
ГЛУХОВ: Не тех случаев в таких делах быть не должно!
ТИХОНИН: Маринку помнишь, Добрынину?
ГЛУХОВ: Помню. Одна из самых красивых твоих пассий. По-моему лет на двадцать моложе тебя была. Как же, как же! Твоя протеже со студенческой скамьи, да и у нас потом, благодаря тебе, немного поработала...
ТИХОНИН: Ее сын.
ГЛУХОВ: Что ее сын?
ТИХОНИН: Ее сыну сочинение подменили. Она написала, а я подменил. Налей еще.
ГЛУХОВ: Зачем подменил? Мало ли что у вас было. Да и когда было! Или опять - бес в ребро!
ТИХОНИН: Это мой сын.
ГЛУХОВ: Что? Нет… Ты уверен?
ТИХОНИН: Уверен… А-а! Да и какая разница!..
ГЛУХОВ: Как это – какая разница?! Ты что?! Слушай, я понимаю, ты по жизни бесшабашный бессеребрянник, но не до такой же степени! Ведь это же… Ты понимаешь?!..
ТИХОНИН: Да ладно тебе! Мой это сын, мой! Если бы ты на него посмотрел, ты бы меня двадцатилетнего увидел. Всё!
ГЛУХОВ: Ну, брат, дела. Ну, ты даешь, старина! Нет, ты точно уверен? Послушай меня, не дергайся. Вот, еще коньячку выпей, успокойся. Послушай меня, как друга послушай. Ты всегда был по жизни идиот, не спорь со мной, дай договорить. Ты всегда все чужие беды воспринимал как свои. Ты всегда лез решать чужие проблемы при малейшем намеке на несправедливость. Молчи… И чего ты добился? Нет, ты мне скажи, ты хоть раз, кроме шишек на свою голову, что-нибудь получил? А те, за кого ты лез на рожон, всегда, заметь – всегда! оставались в стороне, а еще чаще принимали сторону тех, от кого ты их защищал! Ну, ладно, там, допустим, были мелочи. А сейчас что? Ты понял, что ты собираешься на себя взвалить?! Я тебя не понимаю! Да мало ли, что у тебя с ней там было двадцать лет назад… Хотя, конечно, это твое дело…
ТИХОНИН: Вот именно, мое.
ГЛУХОВ: Так это не Звонарева тебя, а ты сам...
ТИХОНИН: Да плевать мне на эту стерву! Сделала себе через койку степени, звания, должности! А по своему нутру-то все равно - свинья и быдло! И чтоб я еще перед ней...
ГЛУХОВ: А какая разница, Валя, как она все это себе сделала? Она - доктор наук, заведует кафедрой. С ее мнением считаются, авторефераты на рецензирование ей присылают. А ты - кто?
ТИХОНИН: А ты читал ее монографию, этот бред сумасшедшего!
ГЛУХОВ: Никому не интересно, что там написано! Важно, что она, монография - есть!
ТИХОНИН: Да она и десятой доли не знает и не умеет из того, что я делаю! Вся метода кафедральная на мне! Ты был хоть раз на ее лекции, слушал эту блекотню в кошаре?!
ГЛУХОВ: Ну и что? Ты кто, Валя? Ты всю жизнь гулял, жил в свое удовольствие. Зачем мне диссертация - она умнее меня не сделает! Диссертация, Валя, не ума прибавляет, а статус человека определяет! Если бы я не настоял, то ты бы и доцента не стал получать. Валя! В этом мире важна форма, содержание ни кого не интересует.
ТИХОНИН: Черт бы побрал такой мир! И всех этих чиновников и руководителей тупых, безграмотных, но чинов добившихся.
ГЛУХОВ: У них цель жизни такая - чин и должность. А каким образом - не важно.
ТИХОНИН: Плевать мне на чины и должности!
ГЛУХОВ: Да черт с ними, действительно. Пожинать то всем приходится.
ТИХОНИН: Ты о чем?
ГЛУХОВ: О сыне о твоем.
ТИХОНИН: Да если бы я знал!
ГЛУХОВ: Вот и я говорю. Не ждешь, не хочешь, а пожнешь! И всегда не вовремя.
ТИХОНИН: Ладно, давай еще по одной и я пойду.
ГЛУХОВ: Давай.
ТИХОНИН: Сочинения проверять не пойду, раз уж меня на полставки - обойдутся.
ГЛУХОВ: Не ходи, я ей сейчас позвоню. Заявление твое у нее?
ТИХОНИН: Нет, ей я его не подам.
ГЛУХОВ: Правильно. Лучше сейчас здесь напиши и мне оставь.
ТИХОНИН: Давай бумагу. Что писать?
ГЛУХОВ: А давай так сделаем, ты напиши на увольнение "по собственному" и тут же заключим контракт на полставки. Вот, у меня тут есть бланки контрактов.
ТИХОНИН: Давай сюда свои бумаги. Как скажешь…
ГЛУХОВ: Написал?
ТИХОНИН: На, написал.
ГЛУХОВ: В контракте распишись.
ТИХОНИН: Где, здесь? Ладно я пошел. (уходит)
ГЛУХОВ: (вслед уходящему Тихонину) В сентябре я тебе еще полставки на другой кафедре найду, так что сильно не переживай. Ну вот, (убирает подписанные Тихониным бумаги в стол) решили проблемку, сняли головную боль. Да-а, с сыном у Вальки неожиданно получилось. Надо бы завтра к нему вечерком домой заглянуть. Вот уж воистину, не приведи Господь под старость мне пожинать все то, что сеял в цвете лет! (нажимает на кнопку в углу стола) Вызовите ко мне Звонареву.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Там же. Входит Звонарева.
ЗВОНАРЕВА: Вызывали, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Да, вызывал. Присаживайтесь. Поздравляю вас. Оперативно сработали.
ЗВОНАРЕВА: Стечение обстоятельств.
ГЛУХОВ: Да, да. Стечение обстоятельств. Он был у меня. Все рассказал.
ЗВОНАРЕВА: Я так и подумала.
ГЛУХОВ: Что подумали?
ЗВОНАРЕВА: Что он к вам побежал.
ГЛУХОВ: Почему?
ЗВОНАРЕВА: Виктор Георгиевич, все прекрасно знали, что Марина Михайловна уволилась из-за беременности. И что отец - Тихонин, никто не сомневался.
ГЛУХОВ: Да вы что?! Все знали?
ЗВОНАРЕВА: По крайней мере, были уверены. И только он делал вид, что не понял - прямо расстроился от непонимания причин ее увольнения, либо на самом деле ничего не знал. Последнее, впрочем, учитывая натуру Тихонина, наиболее вероятно.
ГЛУХОВ: Ну... Так оно и было. Возможно.
ЗВОНАРЕВА: Гхм!
ГЛУХОВ: А вы, значит, воспользовались ситуацией...
ЗВОНАРЕВА: Для решения поставленной вами задачи, Виктор Георгиевич.
Входит Тихонин.
ТИХОНИН: Ты... Вы заняты?
ГЛУХОВ: (быстро подходит к Тихонину, разговаривают между собой) Ты что? Если передумал, то уже поздно.
ТИХОНИН: Да нет, черт с ней! Ты что-то сказал на счет другой кафедры.
ГЛУХОВ: В сентябре я тебе найду еще полставки на другой кафедре. Ты же у нас универсал - везде сможешь. И будет у тебя в сумме ставка.
ТИХОНИН: Я не об этом. Это само собой.
ГЛУХОВ: Да уж, само собой. Это у тебя все легко и просто получается.
ТИХОНИН: А... Ну, если...
ГЛУХОВ: Никаких если. Я пообещал - все! Будет!
ТИХОНИН: Ладно, будет так будет.
ГЛУХОВ: Еще что-нибудь?
ТИХОНИН: Да. Марине бы найти место.
ГЛУХОВ: Ну, ты, брат... Да ты о себе подумай!..
ТИХОНИН: Я готов отказаться от этой половины ставки. Ну, Георгич?
ГЛУХОВ: Полставки у тебя будут в любом случае, раз я пообещал, а вот Марине... Давай так, черт с тобой, я пока ничего обещать не буду, но сделаю все, что возможно. Договорились?
ТИХОНИН: Договорились. А ты ей сказал, что я не приду проверять сочинения?
ГЛУХОВ: Еще нет. Сейчас скажу. Не беспокойся, я все улажу.
ТИХОНИН: Тогда я пошел. Спасибо. Пока.
ГЛУХОВ: Пока.
Тихонин уходит. Глухов возвращается на свое место.
ГЛУХОВ: На чем мы остановились, Ольга Филипповна?
ЗВОНАРЕВА: На том, что я выполнила поставленную мне задачу.
ГЛУХОВ: Да, да. Выполнили и очень оперативно. Но какими средствами!
ЗВОНАРЕВА: То есть?
ГЛУХОВ: Вам не кажется, что это в некоторой мере - подлость.
ЗВОНАРЕВА: Что вы имеете в виду?
ГЛУХОВ: Шантаж. Ведь вы же добились цели шантажом. Надавили, по сути дела, на самое больное - на судьбу близких, родных людей.
ЗВОНАРЕВА: Ну, знаете, Виктор Георгиевич! Такие обвинения. Чем же я их заслужила? Вы поставили задачу, я ее решила. В администрации вами будут довольны.
ГЛУХОВ: При чем здесь администрация?!
ЗВОНАРЕВА: Это я так, к слову. Тем более, что их моральные проблемы вообще не интересуют.
ГЛУХОВ: Вас - тоже.
ЗВОНАРЕВА: Я, как административный работник, как руководитель, должна уметь использовать все имеющиеся рычаги в работе с подчиненными для достижения заданного результата.
ГЛУХОВ: Безусловно, и вы прекрасно это делаете.
ЗВОНАРЕВА: В том числе и личные качества подчиненных. У вас есть претензии к работе моей кафедры?
ГЛУХОВ: Нет.
ЗВОНАРЕВА: Значит, ко мне лично?
ГЛУХОВ: Возможно, хотя нет. Никаких претензий. Дело сделано, а мораль... мораль... Глядя на вас, о морали как-то забываешь. Я ведь тоже могу поговорить с вами о чем-нибудь личном. Например, о том, что вы берете у шифровальщиков шифры нужных сочинений перед их проверкой.
ЗВОНАРЕВА: Не понимаю, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Так уж и не понимаете!
ЗВОНАРЕВА: И потом, вы же знаете, что вас я всегда держу в курсе дела по таким вопросам.
ГЛУХОВ: Надеюсь, что в полном объеме…
ЗВОНАРЕВА: К тому же, я всегда вас поддерживала и поддерживаю по всем другим вопросам, в частности по кандидатуре на будущих выборах ректора...
ГЛУХОВ: Хорошо, оставим это...
ЗВОНАРЕВА: Я могу идти, Виктор Георгиевич?
ГЛУХОВ: Еще минутку. Вот тут у меня заявление Тихонина на увольнение по собственному желанию...
ЗВОНАРЕВА: Что, совсем?
ГЛУХОВ: Да, совсем. Со вчерашнего числа. А вот контракт с ним, на полставки на вашей кафедре в должности доцента с завтрашнего числа. Поставьте свою визу на контракте, что вы не возражаете.
ЗВОНАРЕВА: А я могу возразить?! Давайте поставлю.
ГЛУХОВ: Вот так. Теперь действительно дело сделано.
ЗВОНАРЕВА: Подождите, а как же сегодня?
ГЛУХОВ: А сегодня Тихонин безработный. Сочинения придется вам проверять без него.
ЗВОНАРЕВА: Без него?!
ГЛУХОВ: А разве вы не справитесь?
ЗВОНАРЕВА: Справимся, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: Завтра, может послезавтра к вам подойдет новый сотрудник. Введите его в курс дела. Расскажите, чем предстоит заниматься в сентябре... Ну, в общем, вы знаете.
ЗВОНАРЕВА: Да, конечно.
ГЛУХОВ: Вот и хорошо. Можете идти, а мне пора в администрацию.
ЗВОНАРЕВА: До свидания, Виктор Георгиевич.
ГЛУХОВ: До свидания, Ольга Филипповна.
ЗВОНАРЕВА: (уходя, тихо) Моралист нашелся!
ГЛУХОВ: (вслед вышедшей Звонаревой) Сволочь, конечно, но кадр незаменимый! Все сделает, чего угодно добьется, любыми средствами - настоящий начальник! Хотя, как специалист - полная бездарность. (нажимает кнопку) Вызовите машину.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕСТВИЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Прошло два года. Квартира Тихонина. Скромная обстановка: диван, небольшой телевизор на тумбочке, старая стенка с совмещенными сервантом и книжным шкафом, небольшой столик с табуретками. Тихонин сидит на диване, читает газету. Входит Шанеева, в зимнем пальто, в вязаной шапочке с пакетом в руке.
ТИХОНИН: (встает с дивана, подходит к Шанеевой) Замерзла? (забирает у нее пакет и ставит его на стол)
ШАНЕЕВА: Да нет, не успела. (проходит и присаживается на уголок дивана) Запыхалась немножко.
ТИХОНИН: Как там выборы?
ШАНЕЕВА: Все нормально, Глухова избрали на новый срок.
ТИХОНИН: Единогласно, как всегда!
ШАНЕЕВА: Нет, ты знаешь, были и против.
ТИХОНИН: Догадываюсь кто.
ШАНЕЕВА: Но был кто-то из администрации, выступал, поддержал, говорил, как много Виктор Георгиевич сделал для края.
ТИХОНИН: Еще бы!
ШАНЕЕВА: Звонарева выступала. В поддержку Глухова.
ТИХОНИН: Это само собой. Если бы не он, долго бы ей еще ждать профессора.
ШАНЕЕВА: Пойду, переоденусь и что-нибудь приготовлю. Ты голодный?
ТИХОНИН: Есть немного.
ШАНЕЕВА: Я быстро. (уходя) Ты лекарство принял?
ТИХОНИН: Конечно! (быстро подходит к серванту, открывает, берет лежащую на стекле таблетку и торопливо проглатывает. Садится на диван и делает вид, что читает газету)
голос ШАНЕЕВОЙ: Не забыл?!
ТИХОНИН: У меня еще нет склероза!
ШАНЕЕВА: (выходит в домашнем халате, подходит к серванту) Правда! Если, конечно, не выбросил. (садится на диван) Мне в подъезде попался навстречу незнакомый молодой человек.
ТИХОНИН: Ну, и?
ШАНЕЕВА: От нас?
ТИХОНИН: От меня.
ШАНЕЕВА: Еще одно репетиторство?
ТИХОНИН: Марина, а что делать? Моей пенсии да твоей университетской зарплаты только на еду и хватает. А вот-вот Максим из армии вернется.
ШАНЕЕВА: Тебе нельзя с твоим инсультом много работать.
ТИХОНИН: Ерунда! Я здоров, как бык! (обнимает Шанееву и притягивает к себе)
ШАНЕЕВА: Валя, давай все-таки зарегистрируемся, пока Максим не вернулся. Он ведь написал, что не против.
ТИХОНИН: Ну, зачем? Я на двадцать лет тебя старше! У меня инсульт...
ШАНЕЕВА: Ты же здоров, как бык!
ТИХОНИН: Я хочу, что бы ты была свободна.
ШАНЕЕВА: А мне не нужна такая свобода.
ТИХОНИН: Это ты сейчас так как говоришь. А если со мной что случится? Давай не будем об этом. Договаривались же. А Максим вернется - опять на рыбалку с ним летом ходить будем. Такие места нашли!
ШАНЕЕВА: После того, как поступит.
ТИХОНИН: Конечно. Вот приедет, будет готовиться. Он же тебе написал, что обязательно поступит.
ШАНЕЕВА: Хорошо бы.
ТИХОНИН: Глухов обещал подстраховать, если что.
ШАНЕЕВА: Только ты Максиму не говори. Про подстраховку. Знаешь ведь его характер.
ТИХОНИН: Да уж!
ШАНЕЕВА: Твой характер.
ТИХОНИН: Не откажись он тогда пойти на второй экзамен - учился бы сейчас, а не служил.
ШАНЕЕВА: А у тебя не было бы инсульта, и ты бы работал, а не сидел на пенсии. И не занимался бы репетиторством.
ТИХОНИН: Что ты привязалась к репетиторству? Я честно отрабатываю свой хлеб, который, заметь, стоит намного дороже, чем в государственном университете!
ШАНЕЕВА: А здоровье?
ТИХОНИН: Пока позволяет.
ШАНЕЕВА: Что ты на меня так смотришь?
ТИХОНИН: Да вот думаю.
ШАНЕЕВА: О чем?
ТИХОНИН: Не всегда так уж плохо то, что когда-то посеял.
ШАНЕЕВА: Не поняла.
ТИХОНИН: Да ладно, это так, разговор с Глуховым вспомнил.
ШАНЕЕВА: Заболтались мы. Пойду, что-нибудь приготовлю. Пусти!
ТИХОНИН: Не пущу!
ШАНЕЕВА: Голодным останешься!
ТИХОНИН: Тогда сначала - поесть! Уступаю! (слышен звонок в дверь) Звонят, как всегда не вовремя. Откроешь?
ШАНЕЕВА: Открою. (уходит, возвращается с небольшим сложенным листком бумаги) Приносили телеграмму, оставили соседям. Ты что, куда-то уходил?
ТИХОНИН: Мне положена прогулка. Читай. Что там?
ШАНЕЕВА: (разворачивает и читает телеграмму) Максим! Максим возвращается!
ТИХОНИН: (вскакивает с дивана) Когда?!
ШАНЕЕВА: Вот номер поезда, позвони в справочную. Во сколько, по каким числам. Вот дата отправления из Саратова.
ТИХОНИН: Что звонить! Я знаю этот поезд. Где? Дата где? Сегодня! Через час, если не задержится.
ШАНЕЕВА: Не задержится. Где мое пальто?
ТИХОНИН: Спокойно, не мечись, не надевай пальто на голое тело! Быстро одеваемся, но по полной форме, и на вокзал.
ШАНЕЕВА: Закажи такси!
ТИХОНИН: На троллейбусе быстрее будет! Бегом добежим - успеем! Ну что ты встала?! А слезы зачем?
ШАНЕЕВА: Максим! Живой!
ТИХОНИН: Чрез час мы его увидим, пойдем скорее одеваться! Жизнь у нас с тобой теперь только начинается! (уходят)
КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Ппрошло ещ два года. Там же, посредине комнаты стоит стол, накрытый на четверых. Тихонин в костюме, в галстуке, сидит на диване, читает газету. Шанеева, в фартуке поверх нарядного платья, устанавливает на стол между двумя бутылками вина большую салатницу.
ШАНЕЕВА: Ну, пока, кажется, все. Остальное потом поставим, а то места мало свободного. А Виктор Георгиевич точно придет?
ТИХОНИН: (не отрываясь от газеты) Придет, куда он денется.
ШАНЕЕВА: Да оторвись ты от своей газеты, посмотри хоть, все ли нормально. В конце то концов, тебе ведь шестьдесят пять, а не мне.
ТИХОНИН: (откладывает газету, подходит к столу) Нормально, все просто отлично. Даже чересчур! (чмокает Шанееву в щеку) Чтобы я без тебя делал…
ШАНЕЕВА: (поправляя Тихонину галстук) Ты сегодня плохо выглядишь…
ТИХОНИН: Как-то, знаешь, не по себе мне. Может ну его к черту, это юбилей. С Георгичем, да с Максимом мы и так можем посидеть, на диванчике…
ШАНЕЕВА: Шестьдесят пять – это все-таки дата и я хочу, чтобы у тебя был хоть маленький, но праздник. Хотя… ты правда выглядишь неважно, может врача вызвать?
ТИХОНИН: Да ты что? Какой врач, я просто немного устал. (слышен звонок) Вот, и Георгич уже пришел. Сходи, открой.
ШАНЕЕВА: Конечно, конечно, а ты сядь пока, на диван сядь.
ТИХОНИН: Ладно, сяду на диван… (возвращается на диван, Шанеева снимает фартук и идет открывать дверь, через минуту возвращается и следом за ней входят Звонарева с букетом цветов, Пшенкина и Курочкина, у Пшенкиной в руках сверток в подарочной упаковке, у Курочкиной – большой пакет)
ШАНЕЕВА: Валя, посмотри, кто к нам пришел! (Тихонин удивленно смотрит на вошедших, и продолжает сидеть)
ЗВОНАРЕВА: Не ждали! А мы, Валентин Николаевич, своих сотрудников не забываем! (Тихонин встает с дивана, поправляет галстук) Вот, разрешите вам, от имени кафедры, вручить… (Тихонин принимает от Звонаревой букет) и поздравить с юбилеем! Желаем вам, Валентин Николаевич, здоровья и нас не забывать…
ПШЕНКИНА: Вот наш скромный подарок, Валентин Николаевич… (подходит к Тихонину и отдает ему сверток) Поздравляем вас!
КУРОЧКИНА: А это, наверное, на стол… (вынимает из пакета бутылку шампанского) Марина Михайловна, возьмите (отдает бутылку Шанеевой)
ЗВОНАРЕВА: Лучше, Марина Михайловна, поставить ее в холодильник, пусть остынет. А вы разверните, разверните, Валентин Николаевич…
ТИХОНИН: Да? Как-то неожиданно, спасибо за поздравление за то, что пришли… (разворачивает сверток) Достоевский…
ЗВОНАРЕВА: Ваш любимый писатель! А вы прочтите подпись!
ТИХОНИН: (открывает книгу и читает) Заслуженному работнику кафедры...
ЗВОНАРЕВА: Вот, Валентин Николаевич! Вы первый заслуженный работник нашей кафедры! Мы вчера на кафедральном учредили такое звание и решили, что вы будете первым!
ТИХОНИН: Спасибо, конечно, но… давайте за стол, что ли… что ж мы тут стоим… Марина, давайте за стол… проходите пожалуйста…
ШАНЕЕВА: Да, да. Давайте сразу за стол и сядем, только… Любовь Анатольевна, Елена Павловна, помогите мне пожалуйста принести еще табуретки с кухни тарелки…
ПШЕНКИНА: Да ради бога, с удовольствием… (Шанеева, Пшенкина и Курочкина уходят)
ЗВОНАРЕВА: Ну, Валентин Николаевич, как живете, как здоровье? (усаживается за стол, осматривает коинату)
ТИХОНИН: Да спасибо, Ольга Филипповна, нормально живу, и здоровье тоже, нормально… (достает из серванта бокалы и ставит их на стол)
ЗВОНАРЕВА: Это хорошо, а вот обстановочка то у вас… А где ваш сын, Максим, кажется? Да вы садитесь, что ж вы стоите?! Мне даже как-то неудобно…
ТИХОНИН: Нет, нет, ничего, я постою, может Марине что помочь надо будет. А вы сидите, Ольга Филипповна, сидите, пожалуйста. А Максим, он придет, ушел с утра к друзьям своим, по армии еще друзья, но сказал, что обязательно придет… (возвращаются Шанеева, Пшенкина и Курочкина, несут посуду, табуретки)
ШАНЕЕВА: Ну, вот, кажется, все поместимся, в тесноте, да не в обиде, усаживайтесь… (слышен звонок в дверь) Валя, кто-то пришел, я открою…
ТИХОНИН: Нет, нет, я сам, это наверное Георгич… (уходит)
ЗВОНАРЕВА: А что, и Виктор Георгиевич придет?
ШАНЕЕВА: Да, обещал. Пойду, принесу еще табуретку и тарелку.
ПШЕНКИНА: Я помогу. (уходят)
ЗВОНАРЕВА: Да, бедновато живут, бедненько…
КУРОЧКИНА: Но как-то у них чистенько, свежо…
ЗВОНАРЕВА: Вы находите? А я бы всю эту рухлядь повыбрасывала бы. У меня все новенькое, а иначе мне кажется, что это не квартира, а свинарник.
КУРОЧКИНА: Валентин Николаевич как-то сказал, что если свинарник сделать из золота, он все равно останется свинарником, потому что название определяется не внешним видом, а содержанием…
ЗВОНАРЕВА: Да?! Это вы к чему, Любовь Анатольевна?
КУРОЧКИНА: Ой, да вы только не подумайте чего, Ольга Филипповна, это я просто, к слову вспомнилось.
ЗВОНАРЕВА: Да, хорошую память оставил после себя Тихонин. Ох, моралист… вот и доживает теперь свой век в плодах этой… (обводит презрительным взглядом комнату) морали… (входят Тихонин и Глухов)
ГЛУХОВ: Здравствуйте всей честной компании! Здравствуйте! (проходят с Тихониным к столу)
ЗВОНАРЕВА: Здравствуйте, Виктор Георгиевич!
КУРОЧКИНА: Здравствуйте. (входят Шанеева и Пшенкина)
ШАНЕЕВА: Здравствуйте, Виктор Георгиевич!
ПШЕНКИНА: Здравствуйте.
ШАНЕЕВА: Садитесь, Виктор Гергиевич, вон там, рядом с Валей, как-нибудь, уместитесь. Тесновато, конечно…
ГЛУХОВ: Да ничего, все уместимся. (все усаживаются за стол) Ну, вот и поместились. Вот и начинать можно! Салаты на месте, винцо (берет в руки и рассматривает бутылку вина) в наличии…
ШАНЕЕВА: Ой! Шампанское-то не принесла! Сейчас принесу (уходит)
ГЛУХОВ: Давайте подождем шампанское. Какой же юбилей без шампанского, а, Николаич?!
ЗВОНАРЕВА: А Валентин Николаевич и не ожидал, что мы придем его поздравить…
ГЛУХОВ: Неправда, мне он так и сказал, что с кафедры обязательно придут. Было, Николаич?
ТИХОНИН: Да конечно, конечно, я ждал… да вы не сидите, накладывайте, вот, салаты, зимний салат, там вон, селедка под шубой, это – что-то с яблоками. Марина расстаралась… Ольга Филипповна, какой вам положить, давайте я за вами поухаживаю.
ГЛУХОВ: Ты мне селедочку то подай, я себе положу, да Любовь Анатольевне…
ЗВОНАРЕВА: Положите мне, Валентин Николаевич, с яблоками, а вот это что такое?
ТИХОНИН: Я не знаю, вот, Марина идет, она скажет (Шанеева приносит шампанское)
ГЛУХОВ: Давайте ее сюда, у хозяина руки пока заняты, я открою.
ЗВОНАРЕВА: Марина Михайловна, вот это что за салат?
ШАНЕЕВА: Это крабовые палочки с кукурузой, я туда еще немного риса добавила и яйца вареные и все под оливковым майонезом.
ЗВОНАРЕВА: Интересно как. Положите, Валентин Николаевич.
ТИХОНИН: Елена Павловна, что ж у вас тарелка пустая, давайте я вот сейчас отдам салат Ольге Филипповне и вам положу…
ПШЕНКИНА: Не надо, не надо, я сама, не беспокойтесь, с крабовыми палочками хочу попробовать…
ГЛУХОВ: Подставляй бокалы! (встает с открытой бутылкой шампанского и разливает его в подставляемые бокалы)
ТИХОНИН: (встает с бокалом в руке) Ну, разрешите поблагодарить всех за то, что пришли…
ГЛУХОВ: Нет уж, позволь, старина! Ты эту фразу скажешь тогда, когда нас отсюда выпроваживать будешь! А сейчас сядь (кладет руку на плечо Тихонина и усаживает его на место) и слушай наши поздравления. Я, как самый старший из гостей, и как старый друг, в смысле временной продолжительности нашей дружбы с юбиляром, начну первым. Да не обидятся на меня за это присутствующие дамы!
ЗВОНАРЕВА: Пожалуйста, пожалуйста, Виктор Георгиевич, ради бога…
ПШЕНКИНА: У вас, Виктор Георгиевич, все как-то так красиво получается…
ГЛУХОВ: Спасибо за комплимент, Елена Павловна! И так! Прошу всех поднять бокалы. Сегодня мы чествуем нашего горячо любимого и глубоко уважаемого Валентина Николаевича. Что можно сказать о юбиляре? Нет, прошу прощения, что хотелось бы сказать о юбиляре! Это, позволю себе такое выражение, пионер нашего университета. Он один из тех, кто его построил, создал. Да, да! Валентин Николаевич проработал в университете со дня его открытия ни много, ни мало тридцать два года! Больше тысячи выпускников нашего университета получили от него путевку в жизнь. Да и все, здесь присутствующие, кроме меня, конечно, являются его учениками… Да ну ее, эту помпезность, Валя. Здесь все свои, тесный круг, мы все тебя любим. Хорошо, что ты есть! Хорошо, что у тебя есть красивая, любящая тебя жена, хорошо, что у тебя есть замечательный сын! Будь счастлив, Валя, и дай Бог тебе здоровья еще на долгие годы! А все остальное – приложится! Прошу выпить за юбиляра! (все выпивают, Глухов садится) А где, кстати, Максим?
ТИХОНИН: Скоро должен подойти. Сегодня годовщина, как его друга убили, там в армии, у него на глазах… поехал помянуть, да цветы положить…
ГЛУХОВ: Да, дела, тяжело ему далась эта армия…
ШАНЕЕВА: Он совсем другим вернулся. Сейчас, вроде бы, отходит понемногу, но иногда уйдет в себя… а о войне при нем лучше вообще не говорить… вспылить может на пустом месте… фильмы про войну, боевики эти, смотреть не может, сразу телевизор выключает.
КУРОЧКИНА: А учится он хорошо. По крайней мере, по нашей кафедре нормально прошел. Начитанный, сам все сдавал… Правда ведь, Ольга Филипповна?
ЗВОНАРЕВА: Да, впечатление замкнутого человека он не производит.
ПШЕНКИНА: Валентин Николаевич, а хотите парочку студенческих шедевров?!
ТИХОНИН: А вы все еще их собираете?!
ПШЕНКИНА: А как же!
ГЛУХОВ: Что за шедевры?
ЗВОНАРЕВА: Елена Павловна коллекционирует некоторые выражения и фразы из сочинений наших студентов, бывают очень смешные.
ГЛУХОВ: Да?! Очень интересно!
ТИХОНИН: Еще как интересно! Мне вот одно так на всю жизнь в память врезалось! Помните, Елена Павловна?! Пушкин наклал на всю литературу большой отпечаток!!! (все, кроме Звонаревой, смеются)
ГЛУХОВ: Да ты что, так и пишут?!!
ТИХОНИН: Ну да! Кто же это написал тогда?
ЗВОНАРЕВА: Гхм, гхм…
ТИХОНИН: Да сейчас уже и не вспомнишь! Что там еще выдали юные гении, Елена Павловна?!!
ПШЕНКИНА: А вот, пожалуйста! Женщины Некрасова такие широкие, что поражают воображение… (общий смех)
ГЛУХОВ: И это такое пишут?!!
ПШЕНКИНА: И не такое еще отчебучивают, Виктор Георгиевич! Вот еще, к примеру: идиот – это звучит гордо!(общий смех, входит Максим, идет к столу)
ШАНЕЕВА: А вот и Максим наш. Вот, возьми мой стул, сядь там, рядом с отцом, а сейчас себе принесу…
МАКСИМ: Да ладно, мам, не беспокойся, я сам схожу. Здравствуйте всем.
ШАНЕЕВА: Возьми, (подает Максиму свою табуретку) еще тарелку тебе надо принести.
МАКСИМ: Вот сам и принесу. (ставит табуретку Шанеевой на место) не суетись. (уходит)
ГЛУХОВ: Серьезный у тебя мужчина растет, Николаич, весь в тебя.
ЗВОНАРЕВА: Мне показалось, что он уже того, выпил вроде бы…
ТИХОНИН: Друга он поминал, я же говорил.
ГЛУХОВ: Это святое дело, так что… все нормально. (возвращается Максим, приносит табуретку, тарелку со стаканом и ложкой, когда ставит тарелку на стол, ложка падает на пол, Максим идет к серванту, достает себе бокал)
КУРОЧКИНА: Сейчас кто-то еще придет!
МАКСИМ: Нет, это я пришел. (усаживается за стол рядом с Тихониным, поднимает ложку с пола)
ШАНЕЕВА: Что тебе положить, Максим?
МАКСИМ: Мам, не беспокойся, я сам.
ЗВОНАРЕВА: Ну, теперь позвольте мне. Прошу налить… (Глухов и Максим наливают вино женщинам и себе, Звонарева встает) Как здесь уже было сказано, все мы, здесь сидящие, ученики Валентина Николаевича и, кроме того, много лет проработали с ним бок о бок, на одной кафедре. Вклад Валентина Николаевича в развитие и становление кафедры невозможно переоценить. И сейчас, когда вот уже четыре года, как Валентин Николаевич ушел на заслуженный отдых, мы используем в своей работе его идеи и разработки. Мы всегда помним о вас, Валентин Николаевич, и, поверьте, если и поминаем, то только добрым словом.
ТИХОНИН: Спасибо, спасибо…
ЗВОНАРЕВА: Позвольте мне, уважаемый Валентин Николаевич, от имени кафедры и от себя лично поздравить вас с этой юбилейной датой и пожелать вам самого крепкого здоровья, счастья в семейной жизни и еще долгих, долгих счастливых лет! И для тех, кто еще не в курсе, сообщаю, что на нашей кафедре отныне ведется список почетных сотрудников кафедры и Валентин Николаевич идет в этом списке первым номером!
ГЛУХОВ: Замечательная идея, я бы даже сказал – новаторская. За это стоит выпить, в смысле, за тебя, Валя. (все выпивают) А женщины что-то у нас скромничают, не до дна?!
ПШЕНКИНА: Ой, Виктор Георгиевич, я уже пьяная, от шампанского.
ТИХОНИН: А где у нас коньяк?! Марина, мужчинам то, наверное, коньяк надо…
ШАНЕЕВА: Ой, забыла совсем про него…
МАКСИМ: Мам, сиди, я принесу (уходит и быстро возвращается с коньяком)
ТИХОНИН: Налей нам, мужчинам по пятьдесят, Максим. Ольга Филипповна, Елена Павловна, давайте раскладывайте салат, сейчас горячее будет. И ты, Максим, себе положи, с утра ведь ни чего не ел, наверное.
МАКСИМ: Да мы там перекусили немного. Провожали ребят. Опять туда отряд отправляют.
ПШЕНКИНА: Ага. У нас сосед тоже уезжает. Завербовался. Говорят, большие деньги платят…
ГЛУХОВ: Елена Павловна…
ПШЕНКИНА: А что… да я так…
ЗВОНАРЕВА: Ладно, это, в общем-то, ни для кого не секрет. Кто хочет заработать, те и едут.
МАКСИМ: Деньги, говорите. Большие. (выпивает коньяк)
ШАНЕЕВА: Максим, ты поешь…
МАКСИМ: А сколько это, большие? Сколько стоит жизнь? Сколько стоит постоянное ожидание смерти. Своей… или когда ты убиваешь…
ТИХОНИН: Ну, ладно, ладно, успокойся.
МАКСИМ: А я за Сашку так и не отомстил… я их почти всех знаю…
ГЛУХОВ: Давайте-ка мы еще выпьем…
МАКСИМ: Они там были, когда я служил… они едут не за деньги, а от… всего вот этого… в чем здесь живут… от этой жизни!
КУРОЧКИНА: Да вроде бы здесь не плохо, не стреляют…
МАКСИМ: А лучше бы стреляли! Когда стреляют – знаешь, что в тебя выстрелят! Знаешь кто и откуда! А здесь?!.. Всё за спиной друг у друга, всё исподтишка, все улыбаются, все что-то обещают… и все друг другу врут! Все! Эти слащавые улыбки, это показная доброжелательность… и больше – ничего!..
ШАНЕЕВА: Максим, успокойся…
МАКСИМ: Вот вы здесь тост говорили, какой Валентин Николаевич замечательный, все вы его ученики… почетный… как его?.. сотрудник кафедры… А ведь это вы его до инвалидности довели, вы все!..
ЗВОНАРЕВА: Ну, знаете ли…
МАКСИМ: Если бы не вы, он бы еще работал… я ведь все знаю, про то, что творится в вашем университете… как там конкурсы проводятся, как выживают неугодных… а почему, почему все надо делать вот так, по подлому? Ведь все, что вы сейчас говорите, это неправда! Никакого здоровья вы ему не желаете, сидите здесь, едите, а сами не дождетесь удобного момента, что б уйти, и внутри у вас не то снаружи. Ведь это же страшней, противней, чем на войне… там, там знаешь кто есть кто, а здесь? Вот вы, все, кто? Кто – вы, сначала его угробившие, а сейчас желающие ему здоровья? Я, конечно, не умею говорить…
ГЛУХОВ: Ладно, Валентиныч, успокойся, ведь это, все-таки, юбилей твоего отца. Мы, конечно, тебя понимаем, но нельзя же так вот всё обобщать…
МАКСИМ: Понимаете?! А кто вам сказал, что это мой отец? Кто?
ШАНЕЕВА: Максим!!!
МАКСИМ: Я вовсе не Валентинович, я Сергеевич! (Шанеева закрывает лицо руками) Да! Сергеевич! Да, я такой же подлец, как и вы все! Ради матери пошел на то, что бы играть роль сына! Да, я подлец! Я все это время делал вид, что он действительно мой родной отец, а он даже не удосужился это проверить! Из жалости все это делал вот к ней, моей маме, к нему…А мой родной, настоящий отец умер… давно… А этот… а это настоящий человек! Он если и обманывал кого, так это только себя… Ведь он же никогда никого не унизил, не обманул… он все делает для кого-то, для вас, для вас, для вас, для меня!.. а для себя?! Он – человек… а вы все на нем всю жизнь ездили, все им пользовались, сколько раз каждый из вас его предал?!…
ТИХОНИН: Ну, все Максим, хватит!
МАКСИМ: Я ведь там за него воевал, за таких как он… да, я его обманывал все это время, но был готов и сейчас готов за него воевать, убить кого угодно готов, а, если надо, и самому сдохнуть… а почему я должен воевать за вас, по чему те, кто сегодня уехал туда, под пули, должны умирать за таких, как вы?!. Почему вы сами не сдохнете, как тараканы… не могу на все это смотреть… (резко встает из-за стола, опрокидывая табуретку, уходит)
ШАНЕЕВА: Максим… вы уж извините его… у него же контузия… (убегает за Максимом)
ЗВОНАРЕВА: Да, Валентин Николаевич. Я, конечно, все понимаю, сочувствую… но мы наверное пойдем…
ТИХОНИН: Да, да, я понимаю… (пытается встать из-за стола)
ЗВОНАРЕВА: Не надо, не надо, не провожайте нас. До свидания.
ТИХОНИН: До свидания, вы уж извините, что так получилось…
ЗВОНАРЕВА: Ничего, мы все понимаем. (уходит, вместе с ней, попрощавшись, уходят Пшенкина и Курочкина)
Пауза
ТИХОНИН: Наливай, давай выпьем, что ли…
ГЛУХОВ: Давай (разливает коньяк, выпивают) Такая вот петрушка, значит, получается… а что дальше?
ТИХОНИН: А что, дальше… все нормально…
ГЛУХОВ: Нормально?
ТИХОНИН: Отойдет…
ГЛУХОВ: А как же это… сын…
ТИХОНИН: Да нормально все, не беспокойся… все пройдет, все утрясется…
ГЛУХОВ: Но ведь…
ТИХОНИН: Никаких ведь… Так все и было задумано.
ГЛУХОВ: Так ты что, знал?!
ТИХОНИН: Я еще с двадцати трех лет знал, что у меня никогда детей не будет, врачи сказали. Я же был женат, ты знаешь.
ГЛУХОВ: Конечно, знаю, только вы потом развелись, с Нинкой Звонковой.
ТИХОНИН: Потому и развелись, что детей не было. А врачи определили, что из-за меня. Она потом замуж вышла, сейчас уже с внуками.
ГЛУХОВ: А зачем тогда тебе все это нужно было, Валя, зачем, что бы рано или поздно вот так вот… зачем ты всю жизнь взваливаешь на себя чужие беды?
ТИХОНИН: Ты не поймешь.
ГЛУХОВ: Это почему?
ТИХОНИН: А как разделить, где беда чужая, а где своя? Ты ведь знаешь, я не из тех, кому плохо от того, что кому-то хорошо, но я не могу видеть, когда кому-то плохо… И потом, ты не знаешь, что такое сын, потому что у тебя есть сын… ты его родил… А Маринку я ведь любил, да и сейчас люблю… Так что все нормально, Витек! Налей-ка лучше нам с тобою коньяку, да давай, как в молодости…
ГЛУХОВ: Налить то я налью, да вот только, как в молодости, у нас вряд ли получится. Да и, наверное, мне сейчас лучше уйти. (разливает коньяк) Давай, на посошок, за твое здоровье и чтобы все было в норме.
ТИХОНИН: Давай, и ты не болей. (выпивают) А, может, останешься, уйдем на кухню, как бывало, посидим до утра?!
ГЛУХОВ: Нет, не время сейчас. В другой раз.
ТИХОНИН: Ну, как знаешь.
ГЛУХОВ: Ты сиди… или… в общем не знаю я, как в таких ситуациях нужно…
ТИХОНИН: Да ты не беспокойся, у нас все уладится.
ГЛУХОВ: Дай Бог, дай Бог. Я ухожу, ты меня не провожай, не надо. Я завтра позвоню тебе… (встает из-за стола, идет к выходу)
ТИХОНИН: Подожди, Георгич! (Глухов останавливается, Тихонин подходит к нему) Ты знаешь, Георгич, ты уж сделай там, на работе, чтобы на Марине и на Максиме все вот это вот не отразилось… ну, ты понимаешь…
ГЛУХОВ: Господи! Да ты о себе подумай! Как ты-то дальше… а! (махнул рукой) Тебя уже ни что не исправит и не научит! Ладно, не беспокойся… (уходит, Тихонин садится на диван, держится рукой за сердце, входит Максим, за, за ним идет Шанеева, садятся на диван рядом с Тихониным, небольшая пауза)
МАКСИМ: Ты прости меня, батя…
ГЛУХОВ: Не надо, помолчи.
ШАНЕЕВА: Валя, ты прости нас… (после небольшой паузы) Тебе плохо? Давай я скорую вызову.
ТИХОНИН: Не надо ни каких скорых, я не хочу умирать в больнице… Я хочу умереть в нашем доме, на этом диване, и что бы рядом были вы… (треплет Максима по голове) Дурачок! И вообще, я не собираюсь умирать, я только начал жить. Давай-ка, мать, выброси все эти объедки свинские и неси нам с сыном горячее, посидим по-семейному, пообедаем по-человечески…
З А Н А В Е С