АССОЦИАЦИИ
Склонившись над планетой ушибленной коленки, дети называют божьи коровки слюны живою и мертвой водою. А если у ребенка появилась тайна - значит, его понимают. А если тайну знают двое - их уже не испугать темным чуланом на двоих. Каждая найденная жемчужина дорога для них отражением завтрашних превращений. Потому они так грустят, обломав пропеллер у стрекозы.
В темноте чулана, подхватив высокую ноту молчания, тихо заговорила арфа. Голос шепнул: "Срывают со струн виноград". Голос добавил: "Гладят ребенка по голове".
БЕЗНАДЕЖНОСТЬ
Ночь на полустанке. Затемненный поезд стоит полминуты. Человек мечется вдоль состава.
Это сон, только сон. Но если наяву ты бредил надеждой на чудо, спящему тебе - не войти в свой вагон. Ярче надежда – темней полустанок.
ВЕРА
Кто-то терпеливый разжигает средь бела дня костры. Отцы города - заплевывают заломленные руки пламени. Сборщики хвороста - накручивают цены на сухостой. Дворники - отгоняют озябших бродяг.
Войдя в костер, увидишь сквозь колосья света мир во мгле. И кого-то, терпеливо разжигающего костры.
ВЕРНОСТЬ
Роз параллельные мачты пересекутся на изломе в трехпарусный букет.
Увянет белая - и наша ночь, сбросив ход, войдет в акваторию рассвета.
На бегу заворачиваясь в простыню, алую спасешь ты: вероятно, для гербария.
Желтую тайком прихвачу на берег проспекта я: для первой встречной красавицы, чтобы вновь изменить ей - с тобой.
ВНЕ ВРЕМЕНИ
Капель не спеша настраивала карнизную октаву многоэтажки. Скворец полоскал горло у ручья. Сонные агенты весны в распахнутых спецовках засевали тротуар горькой солью, чтобы снег поскорей задымился, как осенние листья в прошлогодних кострах. В стакан с карандашами кто-то по ошибке налил с вечера воды, и шестигранная рассада едва заметно зазеленела.
По всем приметам весна едва ли началась. Краткий миг, который внутри себя кажется вечностью.
ГЛУХОТА
Я рассказывал тебе о своей любви, пока не закричал. А затем мы оба долго молча слушали трель журавля, полную отчаяния и небес. Подобно тебе, завороженной, горлица нежная - не откликалась.
ГРУСТЬ (ПЕСНЯ ЦВЕТКА)
Меня сорвут в стужу на шипучей ели и преподнесут тебе. Скованно станцуешь со мной до окна и поставишь в воду.
Когда согреюсь, в звоне поздравлений услышишь мой ароматный тост. Под шумок из-под шкафа новогодней ватой выползут сумерки. Вспыхну свечей, догорю до самого среза - до начала.
Поутру сквозь приоткрытые ресницы окна вылечу на зимнюю улицу озадачить случайного прохожего. Мы многое забываем, но запахи - никогда.
ЖАЖДА
Порочно цвели тополя, изнывая в кипящей пыли. Старуха в тулупе, который не стоит хлопот расстегивать до зимы, стерегла дверь гастронома. С ее горбатой фигуры, отшлифованной за день взглядами, даже Микеланджело не нашел бы отсечь ничего лишнего.
Дверь зевала с риском для петель. Цепко зажатым ключом старуха срывала тюбетейку с бутылки ячменного пива. Очередной клиент, утолив жажду, складывал разом помутневшее стекло в детскую коляску. И под днищем набрякшим согласно смыкались старушечьи валенки.
Нервный студент вернул старухе пробку и зашагал к остановке, прихлебывая на ходу. Старуха слабо встрепенулась, обнимая улицу, как отравленная ворона. Два золотомордых подонка догнали студента, дважды заставили собирать конспекты и поволокли к старухе, на бегу подгибая обманщику ноги.
И пока студент взахлеб, обжигая глотку едкими струями, опустошал бутылку, немая старуха умоляла нелепыми лапами: "Оставь глоточек!"
ЖЕСТЫ
Сутулые волны сполна изведали океан одиночества: волна находит волну только на берегу.
Надежно скрыты печаль и надежда за вуалью мелких забот. Не больше мига дается встречным прохожим, чтобы схватиться за руки.
ЗЕРКАЛА
Доченька ненаглядная, солнышко умытое - каждое утро мамины большие руки целовала, подбегала к зеркалу полюбоваться маленькой принцессой, Красной Шапочкой, феей легкокрылой - и уносилась на улицу, к детям.
Но однажды, вглядевшись в зеркала человеческих лиц, фея поняла, что она - девочка-носорог. Каждое утро, цепенея от пробуждения, она подолгу рисовала на потолке белоснежный корабль, плывущий на необитаемый остров.
Девочка еще не знала, что за жизнь крепче всех держатся - безрукие.
ИЗМЕНА
На всей клавиатуре чувств играют сумасшедшие да гении. Кто изведал разницу между взлетевшей под купол акробаткой и замерзающей рекой, тот знает цену знакам молчания в музыке.
Когда клавиши устают подсказывать онемевшим пальцам эскапады гамм, пианиста меняют на веселого дятла-настройщика. С которым я разминулся в дверях. А ты посоветовала вдогонку поучиться играть
сигналы
точного
времени.
ИНТУИЦИЯ
По мостовой, залитой апельсиновым соком из солнечного кувшина, спешил незнакомец. Руку, невольно протянутую ему, на отсеченье даю: прежде мы не встречались. Но я узнал его - отважно полюбившего женщину, которую я осилил разлюбить. Мужчину выдала неуловимая походка спешащего на эшафот.
Незнакомец, как бы опираясь о корягу, поздоровался на ходу. А душа моя, шагавшая налегке, согнулась под собственным весом.
ИСКРЕННОСТЬ
Невыспавшийся клоун (соседи до зари ковали железо) выкатился на арену и сердито припустился веселить публику. Взрослые развернули паруса газет, а дети сидели-сидели – да принялись топать ногами и проситься домой.
Четыре клоуна печалились в гримерке, положив белый нос между трех зеркал. И бросились на все четыре стороны, когда одного из них осенило обрядиться в костюм Бармалея, неся под маской - улыбку.
ИСКУШЕНИЕ
Когда камеру смертников обживают вздохи, обреченного уводят на казнь. Но однажды к окну надолго припал молчун. Придавленная решеткой, взмолилась тень: "Не бери меня с собой на эшафот! Не обрекай карикатурно повторять твою последнюю ошибку. Хоть раз прими во мне проводника - и тогда помогу тебе проскользнуть за подкладку мира. Оттуда, из материи снов, живущие вытягивают нити судеб. В том краю не возможность хочет, а желание может. Зная тебя, обещаю наперед: там обретешь наконец покладистых врагов, восторженных друзей, бесстыжих женщин. Как наяву будут длинными дни и долгими годы. Подлинность этих граненых мгновений подтвердит любой ювелир. Лишь перед смертью - проснешься под топором".
Вздох поселился в углу - и железная дверь проворчала: "Последнее желание!"
Усмехнулся молчун палачу:
- Будьте точны, не царапайте дважды невинную шею мою. А если хоть раз ночевала с ублюдком-судьей справедливость - возьмите мою горемычную тень на поруки. Бедняжка со скуки смертельной слегка помешалась умом!..
- Ублюдка простит тебе Бог, а судья - приговор отменил.
- ...Что-то пальцы синеют от боли... Ущипни-ка, палач, меня в кровь!..
КАСАНИЯ
Когда мы устали низвергаться с уступов Кама Сутры, сливаясь на равнине сна - я припомнил некстати историю сиамских близнецов, милосердно разделенных скальпелем. Один из них долго потом избегал женщин - из страха очнуться однажды рядом с остывшим телом.
ЛЮБОВЬ НЕРАЗДЕЛЕННАЯ
Как нищим на паперти, улыбаешься по сторонам. Ступая следом, терпеливо благословляю каждого: "Аминь!" Меня удерживает до поры твой царственный профиль. Но едва в сторону делаю шаг - оборачиваешься анфас.
ЛЮБОВЬ РАЗДЕЛЕННАЯ
Красные письмена, которыми память наша испещрена, ты окунула в отбеливатель новых надежд. Старые строчки, словно промытые язвы, шершавы на ощупь - тонкие эти бороздки засеяла ты новыми лицами, голосами, касаниями. Проросла зеленая вязь начисто переписанной судьбы - но смысл ее по-прежнему понятен нам одним.
МЕДИТАЦИЯ НА ОГОНЬ
Два фонаря на дороге судеб: жизнь и смерть. Вопрос на вопрос набегает: под каким фонарем любишь себя, а под каким - людей? Две тени следуют за тобой: жертвы и преступника. Понять нельзя простить - обоих.
МЕСТЬ
Обознавшись темной ночью, Иван подложил свинью лучшему другу Петру. А утром испуганно прятал глаза у Петра на груди. И оба искали обидчика, сатанея от праведного гнева, пока не издохла свинья. И дело с концами. "Какая жизнь - такие люди", - успокоился Петр. И лучшему другу Ивану плюнул во мрак колодца. Не со зла - от избытка слюны.
МИССИЯ
Оставив потомкам барельеф тела на тахте, он вынес в базарный день плоды души своей. Среди неистовства говорящей форели, кокосов, дающих молоко трижды в день и пускающей зайчики алычи - пучок корнеплодов, сделавший его богачом в одиночестве, не вызывал вопросов о цене.
Зато он первым покинул торжище семимильными шагами беззаботного человека, отдав голодному попрошайке пищу на сей день.
НАДЕЖДА ЖИВАЯ
Едва начнет подживать саднящий лоскут заката, отыщешь без труда одинокую звезду, предвестницу факельного шествия миров.
Когда порвется заката пушистая нить, оставлю тебе на память жемчужину, которую можно забыть, но нельзя - потерять.
НАДЕЖДА УМИРАЮЩАЯ
...Сошлись на том, что опоздали повстречаться и поспешили нарожать детей. В утешение ты назначила свидание в следующей жизни: "Видишь немигающую звезду? Она отыщет нас даже на разных концах Земли - и заставит искать покоя. Ты понял, мой нежный мальчик?"
...И мы сошлись, хотя созвездия перетряхнуло, как угли в решете, а у Земли сдвинулись полюса, словно кепка - козырьком на затылок. Меня нашел твой немигающий взгляд - и я поняла тебя, мой нежный мальчик.
ОПТИМИЗМ
А тебе про меня говорили: мол, неровно срастаются крылья? Мол, погнался за радугой в разгар метеоритного дождя – и вот, догнал?
А ты глотни шампанского у меня из клюва. Не жалей, что нет у пернатых колен – золотого трона любовников. Грех нам, грех не оставить на этой земле ни пуха, ни пера: пусть младенцы учатся нежности, пусть поэты бороздят бумагу.
ОПЫТ
Взрослые - это дети, поднаторевшие делать друг друга несчастными.
О чем тоскует в вашей груди лимон, выжатый пульсациями судьбы и на дольки порезанный в кулинарной академии любви? Где каждый хочет быть учителем другому, но забывает задавать работу над ошибками.
Взрослые - это старики, преждевременно измучившие друг друга оправданиями.
ОТЗЫВЧИВОСТЬ
Глухонемой звонарь приносил старцу новости своего немого мира. Старец - единственный умел кивать в ответ. Однажды случилась новость: старец умер. И в ответ - кивнул.
ОТСТРАНЕННОСТЬ
Твоя левая рука устала знать ежеминутно, что творит моя правая. И ты отправилась инкогнито в страну, где я – особо важная персона нон грата.
Там восходы пьянят, а закаты – отрезвляют. Там тени цветные сливаются по ложбинам в новые вещи. Там ветры несут и гонят, подбрасывая на ухабах, перекати-миражи. Мужчины там первозданны, как праотец-Адам во времена, когда древо познания было семечком.
Будь спокойна – скрип колес твоего дилижанса, перемалывающего дорогу, не напомнит тебе о другой стране, о скрипучем кресле, обо мне. Тебе некого будет упрекнуть поутру, что я плохо хранил твой сон.
ПОРЫВЫ
Жил-был на свете город, в котором даже нищие позабыли про голод. И решили горожане, что живут в рассчастливом месте на земле. И за то, что тут рождены, восславили своих градоначальников.
Устал Бог внимать чужой славе, и говорит черту: "Делай, что хочешь - лишь бы они замолчали". Усмехнулся черт - и покрылись горожане, от лодыжек до лопаток, рыбьей чешуей.
Тотчас вышли из моды шорты и фуршеты. Разве что встретятся приятели, помолчат о рыбах - и расходятся по домам скоблиться кухонными ножами. Каждый подозревал, что и соседи чешуятся, но свои постыдные открытия хоронил в мусорном ведре. "Зачем человеку искать человека? - вещали новые пророки. - Прежде познай самого себя!"
Все бы не беда, да нашелся чудак, заразившийся идеей Гармоничного Горожанина. Всякому известно, что есть гармония: захромал на одну ногу - развивай другую. А чудак извратил пророков: давайте, говорит, излечимся, унизительно человеку быть рыбой.
Пристыдили чудака: да ты лишился разума, тела у нас здоровы. Тогда вышел он на людное место и сбросил одежду: полюбуйтесь, люди, на себя, прятать больше нечего, давайте искать лекарство. Хотели его изолировать, как разносчика опасной болезни. Да вдруг, сверкая на солнце, посыпалась с чудака чешуя. Ультрафиолет, мать его (и всего живого). А горожане возликовали: у нашего земляка - самая чистая кожа на свете!
ПОСЛЕЧУВСТВИЕ
Фотограф пятился пять лет - и все-таки уронил на тебя тень. На фотографии, тронутой желтым, за тенью слова не слышны. И стрелки часов утонули в темном пятне циферблата. И бликом слепым на стене чужой замелован портрет.
Что могу разглядеть в глазах, тогда меня не знавших? Только веру в меня.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Могло быть и хуже. А мне повезло родиться с Мадонной под небом одним, живым и лучистым, где вечность саму вуалью срывают живые мгновенья.
Подарены нищим бессильные краски и кисть. Массивная рама в камине трещит позолотой. Нетронутый холст пригодится завесить окно.
Осталось вспугнуть улыбку ребенка, что спит у нее на ладони.
ПРЕВРАЩЕНИЯ
Этим утром спелым яблоком упала в солнечный туман осень. Этим утром подслеповатые дозрели краски. Этим утром человек расправил крылья, что мешали ему до сих пор.
Все повторяется, но в истоптанном кругу солнечных часов не ищи конца - кроме начала.
ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНОСТЬ
Метель пурпурная отшумела в бокале. Айсберги подтаявшие о фарфор зубов постукивают. Рожки профилю на салфетке Вы подрисовали, и - то ли король околпачен, то ли коронован шут. На балу на Вашем кавалеров тьма-тьмущая. Но, коли явился без приглашения, после бала Вас не покину я.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Местный астроном пообещал землякам полное солнечное затмение.
Сотни глаз устремились в небо россыпью гальки и янтаря под набежавшей волной. Луна, изрытая метафорами еще до нашей эры, катилась к небесному перекрестку на желтый свет. Люди ждали. Так ждут пробуждения, заслышав сквозь сон голоса карнавала.
Луна боком потонула в сиянии. Встрепенулась в чердачном гнездовье сова. Стриж устремился к земле. Когда же, крылом прочертив по песку, он взмыл к родному облаку, стало ясно, что Луна - промахнулась.
Люди очнулись, обменялись новостями и разошлись, смеясь и сморкаясь, оставив онемевшего астронома, обмазанного дегтем. Никто не заметил, что солнце шло в этот день с запада - на восток.
РЕВНОСТЬ
Твои ладони - хворост, рисующий обвалами искр огненную розу.
Когда проношу диковинный этот цветок по диагонали дня - сколько набивается в подручные охотников до тепла и света! Сколько - имеющих право согреться и просветлеть.
Обезумевшие от завтрашней сытости хорьки! Беззубые гончие королевской дичи! Вам ли понять забытый древний язык, на котором душа огня вымаливает жертву? Вам ли искать на кончике пламени слепого сполоха ласки смертельной?
Ласково запускаешь ладонь в солому моих волос: о запредельный жест дружеского застолья, превращающий мой позвоночник в опору электропередач! Другая твоя ладонь, помедлив на взлете, радостно пробует на вкус злодейские кудри нашего гостя, в два голоса званного на сабантуй к потомку сибирских татар.
Званый наш гость! Тайный триумфатор, готовый вприпрыжку скакать, обгоняя коляску. Надменный укротитель бессловесного рогоносца с оленьими глазами, с чьим свирепым лбом, однако, страшишься встречи (если вдруг королева огня сомкнет нашу живую подкову).
Знаешь ли, мальчик, рвущийся мне в соперники, что она всего лишь - взвешивает на чаше ладони мою каменеющую голову.
СВОБОДА ВЫБОРА (ПЕСНЯ ШАГОВ)
Приходила по случаю - как зубная боль уходила. А я зеленел, словно большеглазая рептилия. А теперь не тяни за хвост убегающего крокодила: опасно коротка веревка. Отпусти меня. Отпусти, пока я помню, как уйти от женщины. Как уйти от женщины по дороге, ведущей к ней.
СМЕРТНЫЙ ГРЕХ
Лихая матушка рожала его верхом на степной кобылице, утопив по локоть руки в мыльной гриве. Отец на полном скаку раскинжалил пуповину. Увы, наследник непоседливых племен не в кольчуге родился, и даже не в расшитой рубахе певца - в бухгалтерском нарукавнике.
Годы спустя он заснул в своей постели, а проснулся на одном вертеле с автором адского афоризма: "Каждому - свое". Наш джигит насиженной табуретки некогда из осторожности разлюбил свою женщину - и благоразумно полюбил чужую.
СОПЕРЕЖИВАНИЕ
Ангел ждал нас на перепутье. "Вероним? Вероника? Вам прямо. Никуда не сворачивать", - молвил синекрылый, как и было предписано. "Дорога долгая", - добавил желтоликий от себя. И уже вдогонку простер огненные руки: "Наберитесь терпения!" - это он совсем не по адресу.
Ангелу было поручено, пока мы в дороге, неотступно стеречь от дурного глаза начало пути. А его ненаглядной, а его одинокой Анжелике - дождаться нас в конце.
СТРАХ БОЖИЙ
По своду земного храма подымались облака.
Опрокинутым распятьем посреди поля я просил Бога вернуть мне вчерашний день, где судьбу свою оставил. Всевышний - не торопился - и я поверил в Него. И молил, молил, пока не понял, что кощунствую - перед днем завтрашним.
СТРАХ ТЕМНОТЫ
Полночь. Двенадцать ударов полного одиночества. Из шального "а вдруг!", из пятна на стене колесом гончарным вырастает круг - и превращается в пятно.
Откуда-то сверху-издалека - походка легка. Тяжелеет, шаги ниже, ближе - превращаются в топот ветра по крыше.
Тринадцати чертей страшнее черт один единственный, что щурится взглядом стылым на тебя - из зеркала.
ТОРЖЕСТВО (ПЕСНЯ ДЕВЫ)
Я снилась Рафаэлю. И во сне он был прикован короткой цепью к моему портрету. И с каторжным упорством опускал в сухие краски ссохшуюся кисть. Мазком касался моего лица, а по холсту - сбегала бесцветной струйкой чистая вода.
Когда ж, отчаявшись, он взялся мечом сбивать оковы, я предложила - добавить в краски кровь!
УЮТ
Зеркало - придворный живописец и шут королевы всех домоседок, для которой разница между Швецией и Швейцарией менее существенна, чем география пятен на скатерти. Арифметика ее фаворитов проста: множить печаль, разделить радость. Мне ли сердиться на ту, что потеснилась на ложе, дабы продемонстрировать новые кружева на пододеяльнике?
ХИТРОСТЬ
Площадь - юбка, утюгом отпаренная. Тени текут кофейным мороженым. Продавщица мороженого градинами пота усыпана как бородавками. Рыхлый торс ни объять, ни обойти. Заплывшая улыбка подобострастно расплывается - ни пощечина не проймет, ни лицо ребенка. В каждом из жаждущих жениха выглядывает, и каждого - обсчитать пытается.
ЦЕЛОМУДРИЕ
Я подарю тебе мелодию неземного слова "любовь" на языке моего народа. "Нежность"? Переведу на древний свой язык и "нежность". "Божественная"? Прости, язык мой - не груда медяков. Довольно перебирать. Или ты боишься, что будет звериной - любовь и чудовищной - нежность?
ЧУВСТВЕННАЯ ЖАЖДА
Нелепую точку поставит в поэме моих сумасбродств однорукий землекоп, в сумерках уронив на крышку обтянутой атласом лодки еще до полудня потухший окурок.
Ты тогда не гони меня из коротких, как полет золотой росомахи, снов.
ЧУВСТВЕННЫЙ ГОЛОД
Ее не сложно разгадать: вечно предпочитает розы, чтобы сожалеть о ромашках. В нем не трудно разобраться: оливковая женщина - его крылья. Две оливковых женщины - его костыли.
ШАРМ
Не буду мучиться пять веков вопросом: что выражает ваша джокондовская улыбка? Но как оказаться среди тех, кто иногда рождает ее на вашем задумчивом лице?
ШКАЛА ВРЕМЕНИ
Мыслитель, живущий дольше собственных мыслей, подобен любовнику, способному предложить женщине из вечных даров - только вечное отсутствие.
ЭРОС
Весна пришла как торнадо и сорвала сморщенные чехлы с наших сердец, наводнив пересохшие жилы половодьем голубых кровей. Невидимый, без вкуса и запаха, девятый вал ультразеленых излучений прошил остывшие за зиму воспоминания. Выгнулась со звоном стрелка дозиметра нашей любви, зашкалив предписания Кама Сутры.
Посочувствуем же древним индусам, впавшим в древность от убеждения, что все о любви уже сказано, и осталось в любви - лишь умело в любви повторяться.
ЮМОР
У деда язык - что твоя бензопила. У бабы одно средство унять болтуна: фига-бульбочка, а то и фига-морковка. На жизнь, так ее растак, не в обиде старик, а фигу ему покажи - как ногтем по сердцу.
Вот и сейчас: съежился на печи и занавеску задернул. С русской печи понеслась по-французски эйфелева матерщина. Следом затосковал по елисейским полям шансонье.
Отборному красноречию лионских докеров обучил деда носатый коминтерновец Пьер. Дед в благодарность научил Пьера прикуривать от северного сияния. Признательный Пьер научил деда сторониться падающих соловецких сосен. Чуткий к добру дед научил Пьера солить картофельную шелуху головками лагерных тараканов. Деду наука пошла впрок, а Пьер от уроков бросился на проволоку и с разбегу улетел на родину...
...Занавеска шелохнулась с прононсом: "На что я тебя, баба, держу! Выгоднее поросенка завести". И в ответ на две невидимые фиги дед загоготал: "Почеши-ка мне, баба, пяточки!" Желтые, мягкие, пьяные пяточки, которыми топал и упирался, бабу везя на розвальнях в послевоенный дремучий лес, по дрова. Сладкие пяточки, которые вдрызг припечатало падшим сосновым стволом и которые баба, угрюмая ведьма, под стон разгулявшейся вьюги оттяпала топором.
Вот, мужики! Бабы - известный народ: коли разок не отрежут - так перепилят!
ЯДЕРНЫЙ СИНДРОМ
Если кто-то успеет скомандовать из убежища: "Вспышка слева!" - падай плашмя направо, заройся слепым кротом в испеченную корку земную, молись и жди, пока Инструктор поднимет на смех - убитых.
ЯСНОВИДЕНИЕ
Грядущее каждый несет на себе. Сколько сумеет взвалить. Пророк - приникает спиной онемевшей к живому биению этого груза.