У меня всегда были друзья — художники, каждому из которых я страшно завидовал. Мне кажется, что их профессия позволяет быть сильным, в ладу с самим собой, чувствовать и обладать миром сполна. И всё это может быть моментально подтверждено в материальных, ощутимых формах. К картине, рисунку можно подойти, их можно понюхать, подержать в руках, на них можно смотреть часами и, лишившись разума, продолжать видеть всю глубину мироздания, до самой чёрточки, соединяющей Небо и Землю. Всё условно, подобно линии горизонта, и в то же время всё подлинно, по закону.
С одним художником я мужественно дрался из-за девушки. Он был на голову выше, шире в плечах, и мне пришлось увёртываться под впечатлением его неистовства. Другому художнику я рискнул показать свой первый рисунок…
Его рисовал я трепетно, по вдохновению. С двух часов ночи и до того момента, как паранойя сна окончательно не взяла верх над моей будничной шизофренией. Примерно до пяти утра, когда самые банальные приступы меланхолии преображаются в идеи суперкласса. И надо слепить замысел, обязательно привязать его к чему-то существенному, пока утренний мандраж не рассеял призрак.
Мне так сильно хотелось рисовать, я так сильно желал заполучить собственный мирок, в котором мне бы не пришлось более бояться жизни… я настолько вдохновился, что на кончике перьевой ручки, во флаконе чёрной туши «Ленинград» разглядел новую планету по образу и подобию. Тут всё иначе. То есть не так, как должно быть.
Во-первых, в тот же час по прибытии оказалось, что атмосфера вполне пригодна для моей привычной, вселенской тоски. Одиночество не задевало самолюбия, а страх, животный страх перед любой бытовой ситуацией (как то: сходить в магазин или устроиться на работу) и вовсе испарился. Я вдруг почувствовал себя и сильнее, и выше, и настойчивее в жизни. Я стремился ко вполне реальной, то есть видимой цели. И хотя планета была чёрно-белой (тушь, карандаш, бумага) — она была воплощением моего достоинства, характера и скрытых талантов.
Взглянув бегло на скромно подложенный ему под самый нос рисунок под названием «Планета Вуд и её обитатели», художник вяло констатировал: «Серёга, расслабься. Художником ты никогда не будешь».
Я люблю подглядывать за красками, когда с безумного мольберта, замешанного на олифах и маслах, они становятся частью вселенской мистерии. Художник по своему предназначению чем-то близок священнослужителю. Благодаря ему мы можем видеть этот мир. Точно так, как благодаря писателю мы его понимаем, благодаря композитору чувствуем, а благодаря философу — забываем. Но сам я и, правда, никогда художником не стану. Мне не ведома эта роль согласно пребыванию здесь, на Земле, в рамках сумеречных галерей, сенсаций, презентаций и прочей тарабарщины. Чтобы стать настоящим художником, надо быть доверчивым к Богу, его доверенным лицом, а я не удостоен такой чести. Мне плевать. Друзья говорят, что живу я, как Бог на душу положит… Короче, наши отношения ещё выясняются.
Но я не могу не рисовать хотя бы в своём воображении. Иногда оно настолько серьёзно, что я вновь начинаю собирать чемоданы и готовиться к отъезду. Там, на моей планете, всё будет хорошо. А поскольку я не умею строить планов, не следую замыслу и не понимаю значения композиций, то делаю всё наобум. Я не могу объяснить в подробностях — насколько хорошо. Мои рисунки — это, скорее всего, только идеи рисунков. И в мимолётности происходящего я угадываю бессмысленные, с точки зрения какой-то небесной цельности, моменты. Мне больше всего импонирует бессмысленность. Нельзя ничего изменить. Тушь можно только соскрести, этим окончательно испортив рисунок.
Я не умею строить миры. Я только подражаю, чувствую и переживаю… нигде не находя тот мир, который был бы моим. И это понятно.
P.S. Осмотреть галерею можно по адресу: http://lib.userline.ru/6171