В среду, рано утром, прозвонил по привычке будильник. Чтобы его заткнуть, Герману большими усилиями пришлось перегнуться через стул и дать ему хороший подзатыльник. Герман натянул на себя одеяло, уткнулся головой в подушку и закрыл глаза, подумав про себя: «Вот чёрт!» Будильник в свою очередь замер в оцепенении: «Я не нужен? Я сам зря проснулся в такую рань?» Решив, что хозяин опоздает на работу, будильник снова затарахтел, спустя несколько минут.
Герман не хотел вставать, но звук, сопровождавший каждое утро 5 раз в неделю, стал ему невыносимым. Нужно было раз и навсегда его заткнуть.
- Вот зараза! – вскрикнул Герман и посмотрел на часы. 7.
- Семь – сказал он будильнику, - семь. Среда. Я забыл выключить. Два дня отпуска в середине недели, а я не могу отклониться от привычки…
Он попытался уснуть, обиженный, уже уставший. Будильник тоже хотел уснуть, обиженный, оскорблённый он прослезился.
Герман в отчаянии встал. Кофе сварится через минуту-другую – эта процессия тоже запрограммирована.
- Два дня, чтобы написать никому не нужную заметку – чистую формальность – для убогой районной газетёнки. Нужно. Нужно. Значит, придётся, тем более, что гонорар уже получен.
Герман посмотрел в окно: снег, такой серый, тусклый… Дождь, такой кислотный, городской. Дали два дня именно в этом грязном снегу!
Герман сел за стол, взял листок бумаги и начал писать. Через минуту он прочёл то, что написал и удивился: какая несовместимость темы с истиной. Как можно доказывать то, во что не веришь, то, что не считаешь правильным!
Герман попытался сосредоточиться и сгрыз верхний край ручки.
- Тьфу, - ругнулся он и сплюнул на листок.
Кофе вскипел и ждал, когда до него дойдёт очередь. Герман взял чашку, сделал глоток и обхватил руками голову.
- Как? Как? Как можно аргументировать то, что не имеет ни фактов, пусть даже лживых, ни веры?
Он снова подошёл к окну и попытался увидеть в брезгливом утре что-то свежее, родственное душе поэта. Но как он ни старался – не нашёл.
Подойдя к раковине, чтобы вымыть чашку, он включил воду. В лицо ему брызнула едкая ржавчина и залила оранжевым цветом пол кухни. Герман ничуть не удивился, вымыл чашку, хотя грязная вода продолжала течь, и выключил кран. Где-то под ногами что-то булькало. Герман наклонился и понял, что трубы не вечны и податливы: вода нашла выход наружу, прокусив трубу. Теперь она медленно, размеренно падала. Герман подставил цветочный горшок, вытер газетой пол и снова сел за стол.
Через полчаса проснулся дворник и стал ревностно разгребать дорожки. Он входил своей лопатой вглубь сугроба, смахивал его макушку и бросал в сторону. Затем уже соскребал остатки с асфальта. О! До чего неприятным был этот звук соприкосновения лопаты с асфальтом. Будто, вам сверлили зуб, но так неумело и неаккуратно, что соскребали не только бактерии, находящиеся внутри, но и бело-жёлтую эмаль. -Z…-Z…-Z…-Z Так, примерно, отзывался этот звук в голове Германа.
Он встал и закрыл закрытую форточку. Но звук не уменьшился.
Герман обхватил голову руками и попытался сосредоточиться.
- Но я против того, что пишу. Это не так.
На бумаге было следующее:
28:4 Как решить? Разъединяем число 28 на 20 и 8, тогда:
1) 20:4=5
2) 8:4=2
Соединяем 5 и 2, получается 52!
- Но в таблице умножения почему-то другой ответ…
Вода быстро переполнила горшок, так как тот был с дыркой – для цветов как-никак. Герман достал большое алюминиевое ведро и поставил его под раковину.
Вода уверенно, прерывисто падала на дно. Дворник также уверенно падал лопатой на сугроб, потом на асфальт.
Вскоре наполнилась и вторая чашка с кофе. Она негодовала, что на неё не обращают внимания и недовольно булькала.
Будильник трещал каждые полчаса и не на шутку был расстроен.
Герман подошёл к окну и увидел на подоконнике птиц.
- Кто такие? – спросил он устало.
- Воробьи… - ответили ему.
Довольный ответом, Герман сел. Он наклонил голову и начал опять писать. Теперь он волей-неволей слышал топот маленьких воробьиных ножек по своему подоконнику, взмах их крыльев, стук их несуществующих зубов. Вскоре услышал он и завывание соседской собаки, просящейся на улицу, храп соседа сверху, включённый TV соседки снизу, ругань грузчиков супермаркета, отрывистые гудки телефонной трубки у девушки, третий день пытавшейся дозвониться своему возлюбленному…
Голова Германа стала похожа на воздушный шарик, в который запустили не воздух, а шум. Шарик вот-вот лопнет, если подача шума не прекратится. А она не прекратится. Кому дело до какого-то Германа, которому дали два дня отпуска? Какое кому дело, если сегодня у него прорвало трубу, маленькую трубу под раковиной…
Герман вынул ведро, уже успевшее наполовину наполниться, и с ненавистью швырнул его на пол. Мгновенно звук TV прекратился и кто-то стал ожесточённо стучать по батарее.
Герман закрыл руками уши и подошёл к листку. Там, как и час назад, стоял ответ 52. Герман зажмурился, перед глазами всё поплыло… Он хотел сесть на стул, но промахнулся, стул с треском упал на пол. Он хотел выпить каких-нибудь таблеток – не важно каких, просто само слово таблетка как-то успокаивает – но флакончик йода, перекрывавший путь, соскользнул с карниза шкафа и упал на пол, разбившись.
Герман обеими руками обхватил голову и крепко сжал виски.
-Z…-Z…-Z…-Z… жужжало внутри, -Z…-Z…-Z…-Z…
Герман зажмурился от невыносимой боли. Шарик всё надувался и надувался.
Какого он был цвета?
Ну, наверное, синего, как будильник.
С рисунком?…
Шарик надулся и… лопнул. Голова Германа распухла и лопнула.
Внезапно шум прекратился. В квартире и за окном стало тихо как зимой в утреннем лесу.
Шум прекратился, а был ли он вообще?