Асель Омар
Вальтер и «ришелье»
- Все началось с того, что Кондрат с Брода разбил мне гитарой нос, это было году в шестьдесят пятом, - сказал Тимур, после того как я предъявила ему содержимое двух шкатулок, найденных мною в недрах дедовского книжного шкапа. Этот ореховый шкап, огромный, на толстых гнутых ножках, торжественно покоился в глубине комнаты, бывшей некогда дедовским кабинетом. После смерти деда мы не тронули шкапа, и, стоя в своем привычном углу, он преданно хранил архив своего хозяина.
Рука моя потянулась к полке с картонными папками. В этих папках, пыльно пахнущих старой жухлой бумагой лежали письма дедовских однополчан, грамоты Верховного Совета, жалованные деду, и одна – подписанная Сталиным, густо украшенная по краю красным рядом знамен и тугими золотыми завитками орнамента. Отдельно покоились фотографии дедовской молодости, а фронтовые были сложены в твердый кожаный планшет, с которым дед прошел пол Европы. Я хотела было не торопясь взяться за изучения всего этого семейного богатства, как вдруг мое внимание привлекли две черные шкатулки, запрятанные в самой глубине нижней полки. Шкатулки величиной с ладонь, на крышках – лаковые миниатюры. На одной - «Девятый вал» Айвазовского, на другой – купец Садко со своими кораблями. Внутри «Девятого вала» оказались аккуратно сложенные два шелкографических портрета – Сталин и Мао Цзе-Дун, и внизу каждого – по три китайских иероглифа. Тончайшие нюансы цвета и форм соблюла неизвестная вышивальщица, сплетение черных и белых нитей давали с одной стороны негатив, с другой – позитив, но эта ручная вышивка была гораздо ярче и четче любого, самого лучшего фотографического портрета. Но еще больше меня удивило содержимое «Кораблей Садко» – салфетка белого льна с цветочным узором вышивки «ришелье» и пустая гильза от патрона. Мне подумалось, что эти предметы объединились в такой странный дуэт не случайно, и за этим скрывается какая-то история. Одно я знала точно – вышивка была бабушкиной работы.
Бабушкино рукоделие, украшавшее нашу квартиру, вносило в нее дух уюта, старины и сентиментальности. На бельевой тумбе красовалась большая крахмальная салфетка с узкими желобками прошвы, пересеченной нитями через промежутки воздуха, играла гладью винно-бордовых роз с фигурными лиловыми листьями. Нежные краски мулине были разбросаны по шелковой обеденной скатерти кремового цвета – розовые ирисы, пчелы и бабочки, медовые и золотые, с черными прожилками. В моей комнате над письменным столом в квадратной деревянной раме на канве светился звездочками болгарского креста пышный фиалковый букет: желтые огоньки в завязи фиалок, обрамленных изумрудными листьями, пестрели в объятьях плетеной корзинки охристых оттенков. Белое пенное кружево врезалось в полотно шторок на кухне и в спальной. А наволочки, полотенца, носовые платки – все они хранили прикосновение бабушкиных рук либо в виде затейливого вензеля, либо цветочка «ришелье» – такого, какими изобиловала вышивка, найденная мною в «Кораблях Садко». Тугие нитяные жгутики выпуклых маргариток и ягод земляники изумляли своей легкостью, изысканностью, шиком. По ним хотелось провести ладонью, а потом долго любоваться причудами декора – сочетанием рукотворной рельефной поверхности, холодной палитрой и пространством в прожилках цветов и ягод. Собственно, в этом была вся бабушка – изящная, сдержанная, холодноватая. На фотографиях пятидесятых годов она напоминает современный типаж красотки с параметрами «девяносто-шестьдесят-девяносто» и высоким ростом. Но тогда это не было модным, и бабушкина фигура была далека от эталонных фигурок Марлен Дитрих или Вивьен Ли. Но ее шляпы, ее длинные плащи, модные оправы солнечных очков, сигарета в тонком мундштуке – все это было полно прелести и очарования. Худобу она сохранила на всю жизнь, а курить бросила.
- Что вы тут нашли? – спросила она, заглядывая в кабинет. – А, это моя вышивка…
С историей насчет шкатулки я не ошиблась. Ее и рассказал мне Тимур, родной брат моей матери, с которым я была накоротке и никогда не называла дядей, а просто Тимуром, хотя он был намного старше мамы. Словом, все началось с драки с Кондратом.
- Имя какое-то устаревшее – Кондрат…
- Не, звали его Игорем, а Кондрат – это кличка. Даже и не знаю, почему Кондрат? Кондрат да и Кондрат… - усевшись в дедовском кресле, Тимур стал вспоминать.
Кровь из разбитого носа залила всю одежду, домой Тимур ввалился, держась руками за лицо. Бабушка смертельно побледнела, но дала указание лечь и пошла готовить компресс. Вместо этого Тимур набрал номер Киселева, своего лучшего друга, с которым они вместе тренировались в республиканской юношеской сборной по хоккею на льду. Киселев пришел.
Кудрявый и красивый, он развалился в гостиной на диване, растопырив свои длинные ноги.
- Так Кондрат ни с того ни с сего привязался? – спросил он.
- А как ты думаешь, Кисель, если их было трое, а я один? – возмущенно затрубил Тимур, придерживая на лице компресс.
- Да-а, - Кисель почесал затылок.
Дело осложнялось тем, что Кондрат и его друзья были гораздо старше, они вернулись уже из армии, а Тимур и Кисель только заканчивали школу. В тот вечер на Броду, то есть Бродвее – тихой зеленой улице Байсеитовой, народу почти не было, хотя обычно вечерами Брод представлял собой прогулочную площадку для дворовых бандитов, девушек смелого поведения, ну и остальных прохожих, теснившихся к краю тротуара. На Броду назначали встречи, щеголяли в новых костюмах, бренчали на гитарах, приветствовали знакомых. Тимура в тот вечер отметелили совершенно ни за что.
Посопев и потерев переносицу, Кисель сказал:
- Тима, а помнишь, ты говорил про Вальтер? Ну отцовский Вальтер?..
Тимур сначала обалдело захлопал глазами, но сомнения недолго терзали его. Они залезли в стол, где хранился трофейный табельный пистолет, и выбежали на улицу.
Дед ходил по квартире, не в силах присесть и расслабиться: вернувшись с работы, он обнаружил пропажу Вальтера. Звонить в милицию было нельзя, ведь они не знали, что случилось. Где искать сына, они тоже не имели представления.
- Как ты можешь перебирать свои нитки? – вскричал дед.
- Если я не буду этого делать, я сойду с ума, - тихо ответила бабушка.
Ожидание казалось невыносимым. Бабушка взглянула на своего коренастого супруга, внушавшего ей всегда уважение своей уверенностью и спокойствием, и покорившего ее когда-то образованностью и европейскими манерами, и отметила про себя, что таким потерянным своего мужа она не видела никогда. Он накручивал по гостиной уже, наверное, пятнадцатый круг. Наконец, в дверь раздался спасительный звонок. Сын с другом были взволнованны, но довольны.
- Тимочка, где же ты был?.. Что произошло? Ты же всегда был хорошим мальчиком, ты же отличник, тебе в университет поступать! – лепетала бабушка. Отец, то есть дед, походил на живой вопросительный знак. Тимур все рассказал.
Кондрата они нашли в небольшом ресторанчике. Ворвавшись туда с пистолетом в руке, Кисель выстроил кондратовскую компанию лицом к стене (он так и крикнул на весь зал: «Лицом к стене! Быстро!»), и пока он держал их под прицелом, Тимур с удовольствием отлупил по очереди Кондрата и еще двух обидчиков. Кисель держал пистолет через платок, чтобы не оставлять отпечатков – на всякий случай.
Обратно бежали быстро. По дороге от страха пистолет бросили в арык, засыпанный сухими осенними листьями.
Выслушав рассказ, дед пошел к серванту, открыл бар и, достав оттуда бутылку «Посольской», выпил полную рюмку. Он заставил сына найти злополучный Вальтер, и после того, как Тимур с Киселем, перерыв арык, принесли пистолет, отец пошел в военную прокуратуру и сдал его вместе с патронами. Осталась только пустая гильза, лежавшая вместе с ним давно, и платок с незаконченной вышивкой, в спешке прихваченный Тимуром перед походом на Кондрата, их и сохранила бабушка в память о том дне.
- Вот, собственно, и все, - сказал Тимур. – Пойдем чай пить.
Да, он очень похож на бабушку, такой же высокий и худой.
Я разложила на коленях вышитый платок. Маргаритки, листья и земляника обрамляли узорную каллиграфическую надпись, выведенную гладью: «С днем рождения, Тимур!». Запятая краснела крошечной земляничкой. Бабушка все же закончила свою работу.
Бережно складывая шкатулки обратно, я потянула за край фотографию, торчащую из картонной папки. На ней была молодая бабушка в коротком шерстяном спенсере, в руках – перчатки, из-под круглой шляпки волнами спадают на плечи локоны.
- Зачем ты рассказал ей, что я курила? – ворчала на кухне бабушка.
- А что тут такого? – оправдывался Тимур.
- Это неправда!
- Как это неправда? Самые лучшие – «Казбек»…
- А я тебе говорю – неправда…
Из кухни доносился запах лимонного пирога и шумел закипающий чайник.