Последнее пике.
Костер за ночь совсем прогорел. Пепел был еще теплым. Николай вышел из знавшей виды палатки, и присел на корточки около серых, стылых углей. Рассвет только зарождался. Лес просыпался. На траве роса еще не заиграла изумрудными оттенками на первых солнечных лучах. Ей мешала дымка стелющегося тумана. Птицы первыми почуяли наступление нового дня. Этот день обещал им новых забот, но все они были привычны, поэтому птахи весело щебетали, говоря, друг другу о вкусной букашке, о том, что беркут вчера полетел за невестой за речку и наверно сегодня можно не боятся. Деревья прелагали свой кров не только птицам. Огненная белка устроила свое гнездо на одинокой сосне, которая гордо разбросила свои лапы в стороны. Она не стремилась в высь как ее сестры. Сонная мушка облетела набухшую паутину, и тут же попала на ранний завтрак другому пауку.
«Видно такова ее судьба – думал Николай, – если тебя не съела галка, а воробья сцапала лиса, и даже если смогла спикировать от смертельной завесы, все равно кому-то достанешься, так и не поняв в жизни ни чего. Хотя, может быть, смысл есть, чтобы быть съеденным? Ну хватит фатуристически философствовать, пора за работу».
Николай резко разогнулся, в глазах потемнело, голова закружилась. Он постоял, восстановил душевные силы. Прислушался к своему нутру. Ехидно улыбнулся, не зная чему сам, то ли близкому концу, то ли светлому, хоть и короткому пути.
До Чернобыля молодой инженер Николай Петрович Барабанов был турист-профи. Еще в институте братья студенты привели его в тур клуб МАИ, где он нашел себя, друзей и любовь.
Случилось это очень буднично, и ни какой романтики. Так ему тогда казалось. Просто леса, горы и степь приняли Николая. Себя он не считал профессиональным туристом, хотя в клубе вел занятия на С.Т.П.. Многие, даже те, кто когда-то учили его, вчерашнего школьника-ботаника, медалиста, но все равно очень не уверенного в себе молодого человека, вязать узлы, разводить костер в любую погоду, ночевать в снегу, при том, не получив даже насморка, давно пристрастились к коктейлю «Алые паруса» (в туриском мире: «300 граммов водки и море романтики».). Николай жил в лесу. Даже к сессии готовился в лесу, конечно, если не надо было что ни будь чертить.
И вот он окончил институт, поступил в аспирантуру, и уже сам стал авторитетом. Он не любил экстрималок. Его группы всегда возвращались в Москву не только в полном составе, но и без травм. Самые тяжкие травмы были ошпаренный палец, или натертая пятка. Хотя мозоли появлялись у новичков только на тренировочных походах. Когда Николаю предложили вести занятия с чайниками он с начало отказался, мол, сам еще мало, что умею и знаю. Не помогло. Через пол года первая Колина группа успешно прошла первый категорийный поход.
В тот раз Николай ехал с очередной группой. Все были уже давно не новички. Предстоял простенький зачетный кольцевой маршрут. Он сам его выбирал, просто очень любил Кисловодск, и еще больше Эльбрус. Сложность могла быть только на Бермамыте. Там нужно было немного протропить пару дней по снежку, но когда совсем легко тоже не интересно. Тогда они и встретились.
В горах часто встречаются группы. Иногда они устраивают общий лагерь, а на утро расходятся по своим маршрутам, и забывают друг друга. В этот раз было все совсем по-другому.
С плато было хорошо видно, что за ними идет какая то группа. Лагерь ставили основательно, дабы пришло время первой дневки. Нужно было подлатать снаряжение, да и просто отдохнуть.
К ним вышли под вечер. Это была группа из подмосковных Мытищ. Это была детская группа. Двеннадцати-тринадцати летних подростков вел сильный, уверенный в себе парень и молоденькая пионервожатая, которая горы видела впервые в жизни. С позволения сказать, руководитель командовал как заправский унтер офицер. Они встали своим лагерем, и во всем стремились показать свою самостоятельность. Лица ребят были сильно обожены горным солнцем. Ребята очень устали, но “сапог”, как его про себя окрестил Николай, был неумолим. Его окрики с начало удивили всех членов его группы, а за тем уже стали раздражать. Но в чужой монастырь, как говорится.… Здесь же были дети, и тем более нельзя было подрывать авторитет руководителя. Впрочем, такими методами его нельзя и заслужить.
Когда солнце спряталось за перевалом, Николай пошел в гости к детскому биваку. Костер у них еле трепыхался, и вода в канах даже и не думала греться, а командир сидел на камушке и покрикивал:
- Ну, скоро мы кушать будем? Кать, не лез ты к ним, сами пусть возятся.
- Я же помочь им хочу, – как бы извиняясь, отвечала симпатичная девушка.
- Саша, давай немного раздуем костер, и подложи сушника. – обратилась она к дежурному.
И только то, как та говорила с сопливым мальчишкой Николай понял, что эта хрупкая, по сути дела сама еще ребенок, пионер вожатая этих горе туристов.
У Кати были густые черные волосы. Они были стянуты сзади резинкой и кончались где-то на уровне лопаток. Маленький курносик усыпали забавные веснушки и придавали ей вид совсем уж девочки. Но больше всего Николая Петровича удивили глаза. Огромные карие глаза смотрели на своего руководителя с таким восхищением и еще смущались, когда тот смотрел на нее с высока. Щеки сразу заливались румянцем, а глаза опускались. Слепому было видно, девчонка влюбилась.
Наконец вода стала закипать, как дежурный Саша стал раздувать угли, чтобы вода быстрей закипела. И вдруг, он задел сидушкой кан, тот сдвинулся на какой-то миллиметр, и слетел с таганка. Сноп искр и пара поднялся над бывшем костром. Вода залила костер, и кипяток обварил бы мальчишку, если б Николай как кошка не бросился к костру и за шкирку не отбросил его.
- Блин! – закричал вожак – Невинский, двадцать раз отжался, дуй за водой и разводи костер, и быстро.
Виновник Ч.П. растерянно стоял, не зная, что за чем необходимо выполнять. И здесь Николай не выдержал и встал.
- Молодой человек, - обратился он к кричавшему – можно Вас на минутку, здесь не лес, и так кричать, наверное, стоит, можно и обвал вызвать таким криком.
Когда они отошли на нейтральную территорию, он обрушался на него:
- Ты, что делаешь? Это же дети, а то, что они чего-то не умеют, так это тебе минус.
- Да пошел ты, я не для того в Афгане кровь проливал, чтобы за этими молокососами сопли подтирать.
- Они, прежде всего дети, а была бы моя воля, таких как ты, до них и на пушечный выстрел не подпускал.
- Это, каких таких, интересно?
- Бешеных солдафонов.
- А ты то служил? Небось, маменька отмазала, в институтик пристроила,
- Это тебя не касается, хотя я действительно не служил.
- Ну, вот и не суй свой нос, куда не просят.
Николай понял, что проиграл дискуссию, по поводу проблем современной педагогики и не зная, что же ему ответить, развернулся и пошел в направлении лагеря, как вдруг услышал ругань. Он повернулся и его фонарь высветил картину, совершенно выходящую за рамки разумных приделов.
Шальной ударил кого-то ногой, при том, матерился, как пьяный тракторист не смог бы себе позволить. Николай бросился на этого обидчика. То, что он получил прямой в челюсть, он вспомнил лишь гораздо позже. Получив нокаут, Коля упал на камни, и когда пришел в себя увидел перед собой ее лицо.
- Вы живы? – стала причитать Катя, и потом скороговоркой - Зачем, он же контуженный, он в Афганистане семь раз на караван ходил, его три раза представляли к награде, а потом ничего не давали…
- Да не нюхал он даже запаха крови, – почему-то сказал в ответ Коля. – Бог с ним.
Он встал, вытер кровь из разбитой губы, и посмотрел на “героя интернационалиста” такими глазами, что даже проезженный во фронтовых перипетиях почему-то смутился. Он слышал, что сказал Николай Петрович Кате. Николай ни когда не участвовал в дворовых драках, и тем более не занимался ни боксом, ни самбо, ни вновь возрождающемся, модным каратэ. Перед ним стоял матерый волк. Но как оказалось, волк оказался ободранной собакой. Он увидел взгляд Николая, готового умереть, но отстоять свои принципы.
- А ну вас на фиг, я умываю руки, – проговорил он, скорее себе, нежили окружающим его детей, Кати, и Николая Петровича.
- Как хочешь, но я не позволю…- ответил Николай, так как нужно было, хоть что-то сказать.
- Бог с вами, до трассы 12 километров, и еще сегодня я буду в городе…
- Леша! А как же я? Что мне делать? – крикнула Катя.
- Если хочешь, пошли вместе, а деток пусть этот умник обслуживает, я не нанимался.
- Леша! Останься, ты же знаешь, я тебя люблю!!!
- Тогда пошли.
- Это же нельзя, и ты меня бросишь даже после того, что у нас было?
- Успокойся, детка, это бывает иногда между мужчиной и женщиной, впрочем, мне пора. Ты идешь?
- Леша!!! – только и смогла прокричать Катя.
Тот забросил рюкзак на плечи, и скрылся в темноте. Над лагерем повисла тягостная тишина. К Катиным глазам прибежали слезы, и она убежала в темноту. Молодой аспирант посмотрел на растерянных мальчишек, и, как не в чем ни бывало, услышал свой голос:
- Ребята, а вы знаете, у меня послезавтра день рождения, я знаю, что заранее день рождения не отмечают, но завтра мы, я надеюсь, будем штурмовать Бермамыт, а по сему, милости прошу к нашему костру.
Гости для группы оказались сюрпризом, тем более день рождения руководителя, который по гороскопу был ярко выраженным козерогом…
Через час с небольшим наевшиеся, вполне счастливые юные покорители вершин спали в своих палатках. У костра появилась гитара. Она переходила по кругу. Катя, все же появившаяся в лагере соседей, все таки присела у костра. Она прятала свои заплаканные глаза. О чем она тогда думала, наверное, ни кто уже не узнает. Может быть, она думала о том, как завтра ей придется идти с детьми, или о том, как сейчас Леша идет один в ночи, впрочем, дамская душа остается загадкой, тем более, если она стала женской, а не девичьей, всего несколько часов назад.
Гитара очередной раз вошла в руки к Николаю Петровичу, и он стал петь одну из своих песен.
За лесами, за горами,
За полями и лугами,
Не тоскует, не поет
Девушка живет.
И о принце все мечтает,
А святки, все гадает.
Днем и ночью, все же ждет,
Ну, когда же он прейдет?
Он хороший, он и сильный.
Он и умный и красивый.
Он и добрый, он и смелый.
Лишь бы только успел бы.
Оседлал бы он коня,
Поскакал через поля,
Взял девчонку под венец,
И счастливый был конец.
Свадьбу шумную играли,
И детей себе рожали.
Это был всего лишь сон,
Лишь бы в жизни сбылся он.
За лесами, за горами.
За полями и лугами,
Не тоскует, не поет,
Девушка кого-то ждет.
Николай передал гитару, и вновь посмотрел на Катю. Она смотрела на догорающие дрова в костре, и думала о чем-то своем.
- Ну и что Вы будете делать? – спросил он Катерину.
- Не знаю.
- Александр Яковлевич, - обратился он к молодому человеку, который если и был старше Николая, то максимум на пятилетку. – Проводи деток до трассы. А потом в внизу встретимся. Хорошо?
- Легко, давай на Седле двадцать седьмого. –Ответил не известный Кате человек в анараке.
Луна светила над горами. Не очень приятный инцидент стал по тихонько забывался. Почему Николай набросил свою куртку на плечи Кати, он не знал. Наверное, ему стало очень жаль эти хрупкие плечи, на которые свалилось так много забот.
Утром они расстались. И у них были новые повседневные заботы, а когда все вернулись в Москву, узнали, что на чернобыльской атомной электростанции была авария.
Все это было чуть больше года назад. А сейчас ликвидатор Барабанов Николай Петрович стоял у потухшего костра. Он все чаще ощущал себя не только не комфортно, но под час очень даже не хорошо.
Они встретились в Москве. По старой традиции, после маршрута все собрались в клубе. Катю привел Александр Яковлевич. Они пили чай, пели песни, и готовились в командировку на Украину. Вместе с Николаем уезжало еще трое. Кто-то принес камеру, и снимал причуды дружной компании на 8-ми милимитровую кленку. Засиделись до позна. Николай предложил продолжить банкет у него дома, благо идти не далеко ну и все бывали там частыми гостями.
Солнце жарило во всю свою мощь. Оно хотело доказать, что весна кончилась, и наступило настоящее лето. Это был последний раз, когда Николай был в лесу. Через два с небольшим месяца Николая Петровича Барабанова не стало.
После похорон в квартире Барабановых было не протолкнуться, когда остались только самые близкие. Саша подошел к Кате и протянул бобину с пленкой.
- Давай посмотрим, это когда Колю отпустили из больницы.
Колю отпустили к Кате на день рождения. Ему вроде стало гораздо лучше после операции. Постоянный штатный кинооператор Александр Яковлевич был, как всегда, с камерой. Потом была их последняя ночь. Утром Николая увезла скорая. Из комы он уже не вышел. И сегодня он будет опять с ними, веселый и живой!
Наладили кинопроектор, сели, выключили свет. ”Русь” затрещал, и по экрану заходили люди. Они пели, веселились, но среди них не было Николая, даже там где не быть его не могло не быть.
- Мистика, - только и сказал Аллександр Яковлевич.
- Это он ко мне приходил. – ответила Катя.
Через девять месяцев в одном московском родильном доме на свет появился Николай Николаевич Барабанов. Почему молодая мама плакала, ни кто не знал.0