ОЖИДАНИЕ.
Николай был в комнате один. Уютная, своя, устроенная как хотела Катя. Она еще не вернулась из института, и он мог спокойно оценить приговор – рак.
«Что ж, жизнь прожита не зря - думал Николай, - я ни когда не кому не лгал, даже в партию вступил, как говорят по велению сердца. Хотя сейчас ее ругают, и многое стало известно.
Жаль только мою бедную Катю. Она-то в чем виновата? В том, что она опоздала меня встретить, а я поспешил ее полюбить? У нас уже не будет детей и это, наверное, хорошо. Ей не так больно будет расставаться. Хотя мне будет проще оставить только одного близкого мне человека. Когда-то была жива мама, но ее уже давно нет. А Катя, эх, Кот, Котенок, и зачем ты пришла в мою запертую душу?
Все. Хватит этих сентиментальностей. В конце концов, необходимо бороться, и мы победим!!! Завтра же, нет лучше сегодня, нужно начать раздавать долги. Денег мы не должны, но дел хватит. С начало книги…»
Муха, ползшая по стеклу сорвалась с гладкой поверхности окна. Она упала вверх брюшком, и все жужжала, жужжала. Ослабевшие крылья не могли перевернуть ее и поставить на лапки. Николай подхватил цокотуху в кулак, и открыл форточку, а муха еще яростнее зажужжала. Она боролась за последние доли секунд своей жизни. Он ее не раздавил, поднялся со стула, открыл форточку. Муха щекотала его мозолистую, еще сильную руку. В комнате сразу стало свежо. Холодная, осеняя изморось, вошла в гости в ответ на приглашение. Запах приятной сырости, и шелест еще не опавших листьев проникли в квартиру.
-Лети и умирай, но не в моем доме, - сказал Николай, протянул руку на улицу и выпустил насекомое на волю. В вымытое окно было видно, как черная точка спикировала вниз, но на уровне глаз Николая она замедлила свое падение, остановилась, и полетела вверх подальше от дома, ближе к своему, хоть и близкому, но все же вольному концу.
«Может, ветер подхватил? – думал Николай, созерцая эту картину – нет, это она делала свое последнее пике, борясь за жизнь. Хотя, не пойму, зачем? Видно, так и надо».
Мысли плыли уже в привычном русле. Он заметил, что не плохо бы побыстрей заклеить окна. Вспомнил, что не приготовил ужин, а она, как всегда будет голодной после трех пар.
Ужин был давно готов, и морозилка была забита домашними пельменями. Они вместе их лепили. Вернее все делал Николай, а Катя сидела рядом и читала Пастернака в слух. Николай Петрович ни чего не понимал, ни в поэзии, музыке и исскустве, но так любил слушать мелодию ее голоса. Она была то тревожна, то радостна, умирала от печали и безысходности, но жила любя.
Его руки раскатывали тесто по посыпанному мукой столу. Как в детстве, когда помогал бабушке, как из решета снова и снова возникает тоненький блин из теста. С каждым разом он становился все меньше и меньше. Вот уже только два последних кругляшка можно вырезать рюмочкой, и заполнить их фаршем. Но даже из остатков теста получится самый вкусный, самый последний пельменьчик.
Все это было в детстве. В далеком детстве. Это было так давно, и неделю назад.
Николай открыл холодильник и долго смотрел на продукты. Он не мог придумать, что же ей все же приготовить. Может отварить картошку в мундире, а за тем ее почистить и поджарить в масле с сосисками, как сам любил готовить еще в студенческой общаге.
Сосиски не всегда были первой свежести, и по этому Николай сначала их резал пополам, а затем, с торцов два крестообразных надреза и на сковородку с горящей картошкой. Сосиски получались забавными. У них вырастали лапки, которые смотрели в разные стороны. В таком виде сосиски не желали лезть в рот. И бедному студенту приходилось прибегать к помощи ножа. На первом курсе над ним подшучивали. Но уже скоро на студенческие вечеринки его все просили приготовить телячьи ножки по семеновски. Ножками, конечно, были сосиски. Они удивительно шли и к макаронам, и к жареной капусте, и к кашам. Блюдо было просто, вкусно, а главное, дешевым и быстрым в приготовлении.
Николай же все не унимался. Он все старался улучшить свои кулинарные творения. В макароны, на пример, он пытался добавить нарезанный тоненькими ломтиками плавленый сырок «Волна» по 23 копейки. Чтобы сырок не ломался и не приклеивался к только что отрезанному кусочку, Николай каждый раз смачивал свой перочинный ножик.
Потом Николай стал экспериментировать с капустой, картошкой и кашами. Он пытался сварить вместе пшено с горохом или картошку в капусте. Но эти смеси ему не понравились, ни в каких пропорциях, хотя голодные сокурсники уплетали эти шедевры за обе щеки, не забывая нахваливать его талант, в надежде, что в следующий раз Николаю опять не понравиться его собственная стряпня и им перепадет очередной бесплатный ужин.
Вспоминая студенческие годы, Николай почистил картошку, и поставил ее варится. Опять закурил и посмотрел за окно. На улице темнело. Свои права брала осень. Изморось превратилась в дождик. Капли стали крупнее и тяжелей. Они все настойчивей били по листьям. Некоторые не могли удержаться на ветках и падали вниз, закрывали своими телами предыдущих слабаков.
Дождевые черви уже не лезли в прокисшую землю. Те, кто не успел спуститься глубже в земную твердь на зимовку, вылезли из промокшей земли, где не было уже воздуха для дыхания. Они притаились в опавших листьях. Листья сырели и начинали гнить, даря тепло.
Напротив кухонного окна рос великан тополь. Он был еще молод и селен собой. Наверное, он был ровесником Николая, если не моложе, но уже успел обогнать дом в высоту, рядом с которым был когда-то посажен.
Одна из веток стучалась при ветре в стекло говоря?
- О-сень, ка-плет. О-сень, ка-плет…
Огромная капля сорвалась с крыши и ударила по крайнему листу. Ветка наклонилась, выпрямилась и закачалась, сбрасывая лишнюю влагу с уже умершими мертвыми листьями. Лист же, по которому пришелся самый главный удар, держался, и казалось, что не собирался падать.
Звонок зазвенел столь неожиданно, что Николай даже вздрогнул. Он мельком взглянул на часы.
-Кого это черт несет, - как бы себе сказал он открывая дверь.
С порога двое ворвались в квартиру. Николай даже не успел ни удивиться, не испугаться. Смерть наступила почти мгновенно. Он ушел без памяти и безболезненно, но не по этому счастливым.