Кап…кап-кап…кап…
Звонкая капель стучала в пустой цинк от патронов, выбивая мартовскую мелодию.
Ветер по-сиротски трепал сухие голые ветви, они, постукивая, добавляли в эту музыку что-то свое особенное,и немножко грустное.
Кап…кап-кап…кап…
Вот и еще одна весна…Вторая военная весна в его жизни.
Как хорошо-то…
Он любил эту пору, как любят ее те, кто не равнодушен к свежей, зеленой траве, яркому весеннему солнцу, рождению новой жизни.
Скоро, скоро вся равнина, до самых гор, заплещет, заколышется волнами красно-алых маков…
Он от кого-то слышал об этом поверье: что каждый цветок, это капля крови павшего воина.
Пока чаша сия его миновала, но несколько маков прошлой весной, были своим рождением обязаны и ему.Два года позади, и за эти два года, его «зацепило» только раз.
Он закатал рукав, и помял пальцами багровый рубец.
Осколки гранаты, взорвавшейся метрах в трех от него, насмерть подкосили напарника, когда они производили зачистку села, а ему «вспахали» мышцу от запястья почти до локтя. И хотя прошло уже полтора года, рука перед дождливой погодой ныла, жилы - тянуло, словно кто-то невидимый дергал, тащил их клещами…
Ему не хотелось сейчас вспоминать и многое другое, чем была полна его военная жизнь, и что сопровождало его все эти два долгих года.
По причине того, что сейчас ему было хорошо, как никогда, и он не хотел думать больше ни о чем…Не хотел думать ни о чем, потому что пришла весна.Весна, которую он ждал.
Он сидел на раздрыганном снарядном ящике, на коленях лежал его верный АКаэМ.
Он упивался капелью…Ее мелодией нежной и обворожительной.
Поглаживал шершавой ладонью теплый отполированный приклад.
И это тепло от дерева, передавалось через ладонь, и какой-то необъяснимой волной расходилось по всему уставшему за зиму телу.
Он, прикрыв глаза, запрокинув голову назад, всеми своими клетками, пропитанными войной, чувствовал неземное животворное тепло.
Боже мой,…Хорошо-то как!
Бронежилет, полинялый, подопревший от пота изнутри, штопанный-перештопанный десятки раз, с тускло блестящими в дырках титановыми пластинками, распластался у его ног.
Кап…кап-кап…кап…
Стало припекать…
Он не спеша, снял куртку, аккуратно свернув пополам, положил на бронежилет, туда же отправился свитер, а затем и тельняшка.
Где-то высоко над головой, в бездонной полусфере кристально - голубого неба он услышал трель птицы…Он давно, с прошлой весны не слышал этих звуков.
В какое-то мгновение, ему показалось, он даже мог поклясться, что это та же самая птица, песню которой, он слышал в прошлую весну.
Потом подумал: «Какая чушь…Эта птица, наверняка сейчас поет где-нибудь в более спокойном небе, чем это».
Кто - то другой в эти минуты, был бы очень удивлен, подслушай его откровения.
Был бы удивлен, потому что, кроме этой птичьей трели, тот другой услышал бы, как вплетается в этот мартовский ноктюрн, надоедливый монотонный стрекот пары вертолетов, барражирующих предгорье, и прикрывающих с воздуха вползающую в горы колонну...
И что весенний воздух, наполнен не только свежестью, испариной освобождающейся от долгого зимнего гнета проснувшейся земли, но и чадом дизельных турбин танков, растянувшихся пятнисто-зелеными бусинками, нанизанных на серую нитку пыльной грунтовки.
Для него, человека войны, это был обычный, давно приевшийся фон войны.
Фон, который уже не воспринимался-то фоном военным, а был так, просто шумовым приложением к самой войне.
Ветерок обдувал его тело, сохранившее тяжелый прошлогодний загар, раскачивал маятником, крошечную иконку- ладанку на распушившемся сером шнурке…
Кап…кап-кап…кап…
Он вспомнил, как вот так же, лет десять назад, он уже слышал это кап…кап-кап…кап…,и ловил ртом холодные, летящие с подтаявших сосулек капли.
Вот так же, запрокинув голову, и зажмурившись, подставляя лицо солнцу, он сидел на скамейке возле дома.Пели птицы, и было так хорошо, спокойно и беспечно как сейчас.
Он не мог слышать этого выстрела…
Он лишь почувствовал, как где-то на каменистой осыпи, в полутора километрах от него по прямой, кто -то задержав дыхание, пла-а-вно нажал на спусковой крючок…
Он не мог видеть всего этого, но уже знал: что пуля летит, и ее полета хватит лишь на пару, от силы тройку его вздохов.
Он, опустив голову, посмотрел вниз на свою грудь, где слева, под коричневым кружком соска, появилась черная метка от пули, чтобы еще через мгновение расцвести ярким бутоном, означающим смерть.Ему не было больно…
Его сердце, мозг были одурманены, захвачены в плен весной, поглощены мартом, и этой весенней капелью.
Кап…кап-кап…кап…стучали капли воды, ударяясь в пустой цинк от патронов…
Кап…кап-кап…кап…вторили эхом капли крови, шлепаясь на приклад, разлетаясь горячими брызгами, скатывались с него, чтобы впитавшись в теплую землю, скоро, очень скоро взойти новыми красно-алыми маками.
Матвей Белый © 2002/01