Я открываю глаза - вокруг все как в тумане, плотном и мутном, этот туман обтекает меня проникая сквозь поры моей кожи, пронизывая все мое естество так как будто он есть мной, а я им, будто туман такая же часть меня как например рука или нога. В голове притаился шум, временами переходящий в монотонное гудение, и сквозь это гудение я слышу собственные мысли:
-Мел. Мел? Мил. Мил? А, нет, вил? Вил... Мелвил. Память возвращается ко мне рывками, точно сильная рука ударяющая по спине так, что перехватывает дух. Мелвил - город в котором я родился и вырос, маленький провинциальный городишко на севере Техаса, такой провинциальный что новости туда идут по несколько лет, и многие до сих пор еще считают что Элвис жив, а наш президент до сих пор Джимми Картер.
-Джон Уорвилл, урожденный Мелвила, предварительный диагноз - острый психоз - слышу я свою мысль, пришедшую из глубин подсознания. Такое бывает редко, обычно я не слышу своих мыслей, а вижу их. Они бывают разные - одни синие, округлой формы, блестящие на свету как крылышки стрекозы, другие бесцветные и текучие похожие на изображение амебы, которое я как-то видел на мятом плакате в клинике, призывавшем пациентов соблюдать правила личной гигиены. Бывают и мысли похожие на пауков - больших, покрытых противными черными волосками, пауков, чьи когтистые лапки цепляют мой разум до самой его сути, порождая боль где-то внутри моей головы и тогда я начинаю жутко орать, крик сам подкатывается к моему горлу и я не могу ничего с ним поделать. И тогда обязательно прибегает санитар со шприцем наполненным зеленоватой жидкостью, я чуствую легкий укол чуть пониже локтя и на меня наваливается туман, губы мои становятся точно свинцовыми и крик превращается сначала в бессвязное мычание - "Ыыыыы!", а потом вовсе стихает, продолжая свою жизнь внутри меня в ввиде знойного ветра техасской пустыни - завывающего и пронзительного.
-Нет, острый психоз это симптом. Уорвилл хроник. Диагноз - шизофрения.
Тут я понимаю что слышу не свои мысли, а чей-то разговор. Поворачиваю голову направо, шея совсем затекла, и вижу нескольких врачей. Они стоят и смотрят на меня, смотрят своими белыми халатами, своими огромными, на полкомнаты глазами. Глаза - они повсюду! Сверху, снизу, на их руках, на их ногах, и даже на их глазах. Глаза смотрят на меня, давят своим взглядом, точно хотят раздавить, превратить в пыль и рассеять над мрачным кладбищем, которое я вижу каждую ночь во сне, вот уже много лет. А может быть эти глаза изучают, меня, ждут момента, момента чтобы поглотить меня целиком, превратиться в мою могилу. Глаза! Глаза! Нет! А-аааааа! Я срываюсь в дикий непрекращающийся вопль ужаса и отчаяния. Санитары подбегают ко мне со шприцем, а я все ору, из глаз моих льются слезы, заливая подушку, ослепительно-белую простыню, палату, весь мир...
Когда я проснулся было уже темно, за окном слышались странные звуки - лай собаки, шелест листьев, подвывание ветра. Кто-то крадется там, за окном. Я медленно встаю с кровати, одетый в белую льняную пижаму я рассматриваю себя в тусклом звездном свете, падающем из-за окна. Я белый. Я странный. Через окно видно звездное небо - мириады звезд... Нет, глаз! Чернота неба, ужас звезд! Холод! От страха я не могу даже кричать, падаю на колени стараясь не смотреть в окно, на четвереньках ползу к двери. Позвать санитара! Но дверь заперта снаружи, что делать? Я слышу как бешено колотится мое сердце, крик подкативший к горлу застревает где-то на полпути. Я сижу на полу прислоняясь щекой к холодной стене, слезы, смешиваясь со слюной текут по подбородку, под кроватью притаилось Оно, сошедшее со звезд. Оно смотрит на меня, но я не вижу его глаз, только чувствую взгляд - чужой и пугающий. Крича не своим голосом бросаюсь к двери, в безуспешной попытке процарапать в ней дыру - путь к освобождению, но лишь ломаю ногти, которые лопаются на моих пальцах с звуком "п-к", "п-к", точно давишь таракана. Санитара все нет. И вдруг я начинаю слышать шум - это сотни шепчущих голосов сливаются в один неразличимый и непрерывный звук. Прислушиваюсь... Это стена говорит со мной мириадами своих клеточек, и у каждой клеточки свой тихий голосочек.
-Успокойся - говорит стена,
-Да... - отвечаю.
-Ты Бог - продолжает стена.
-Я?
-Ты...
-Бог?
-Бог...
-Почему?
-Потому что ты Джон Уорвилл, урожденный Мелвила, штат Техас. Бог родился в Мелвиле! Все это знают.
-И доктор Смит знает?
-Да...
-И малышка Сэлли?
-Да...
Сэлли, она должно быть рада за меня, да и за себя тоже, все-таки она жила по соседству с Богом. Сэлли красивая, помню как-то сидел на качелях и смотрел на небо, и тут ко мне подошла Сэлли. Высокая, с голубыми глазками-бусинками, с белыми косичками, и жвачкой во рту. Она меня спросила:
-Ты Джон-идиот?
-Я...
-Так это про тебя говорят что ты разговриваешь с вещами и духами, смертельно боишься зеркал, и рисуешь на стенах глаза своими жидкими каками?
-Да...
Она смеется, ее смех прекрасен.
-Так значит ты Джонни-ублюдок, Джонни-псих, Джонни-с-тараканами-в-голове.
Какое красивое слово тараканы в голове.
-Джонни... - отвечаю -Да, я...
А она все смеется.
В ту ночь впервые мне снилось не холодное и промозглое кладбище, не существа из тьмы приходящие, а Сэлли, ее улыбка, ее смеющийся рот, и тараканы ползающие в моей голове.
Прошло еще несколько дней, прежде чем я снова встретил Сэлли, она шла с каким-то парнем, она называла его Том. Я сидел на скамейке и смотрел на нее, смотрел не отрываясь, стараясь впитать в себя ее образ, такой прекрасный и такой милый, что у меня начинало щемить слева, в груди. Она заметила меня и сказала так, точно пропела:
-А-а, Джонни-придурок, привет!
Том покосился на меня не добрым взглядом.
-Кто это? - спрашивает он у Сэлли.
-Ты что ничего не слышал, о Джонни-придурке? Он больной на голову, рисует портреты собственными какашками, и орет не своим голосом при виде зеркала или тени.
Том злобно оскалился, подошел ко мне и ударил по голове.
-Получи, болван!
Я вздрогнул, было больно, но я не хотел показывать своей боли при Сэлли.
А она снова засмеялась. А Том видя это с улыбкой ударил меня снова по голове.
Сэлли все смеялась и смеялась, а Том все бил и бил мою бедную голову. Потом мне снова всю ночь снился этот смех, и удары Тома, и снова смех Сэлли. Странно почему я все время запоминаю только ее смех, ее рот, ее волосы, но никак не могу припомнить глаза, их цвет, то как они блестят на солнце, то как они смотрят. Я ведь обычно запоминаю лица людей, и их глаза, например глаза тети Маргаретт, и тети Луис, глаза нашего священника - отца Сэмюэля, глаза доктора Берга, а вот глаз Сэлли никак не могу запомнить.
Последний раз когда я встретил мою Сэлли, я сказал ей что люблю ее, хотя и не понимаю что это значит, и тутже улыбка на ее лице застыла в неподвижности, точно гротескная маска, с предсмертной маски египетского фараона, которую показывали на прошлой неделе по телевизору. Ее улыбка точно влилась в лицо пластмассовой куклы, а в глазах Сэлли застыл неподдельный страх. Тогда-то я и запомнил ее глаза-бусинки.
А потом я попал в больницу. Не помню как это случилось помню лишь доктора в белом халате, он задавал мне вопросы и требовал ответов. Ответы приходили ко мне сами, они были похожи на странников, вернувшихся из далеких путешествий, но странников не обычных, а из далеких и странных миров. У некоторых было по две головы и десять глаз, помню у одного глаз был даже на кончике языка похожего на хобот, у других было по четыре ноги, а кто-то из них был полностью покрыт рогами и чешуей. А доктор все спрашивал и спрашивал:
-Что вы видите на картинке?
-Могилу...
-А на этой?
-Рога.
-Так-с - он что-то пишет в свой толстый журнал, опустив глаза.
-Ну, хорошо, а скажи-ка мне Джон, чем отличается кошечка от собачки?
-У собаки глаза большие и зеленые, а у кошки котята... а еще у нее тараканы в голове.
-А зачем вы отрезали голову вашей соседке, Сэлли Брингем?
-Чтобы видеть ее глаза, слышать ее смех, хотел видеть хорошие сны.
Он опять что пишет, склонив голову, на макушке его зияет огромная черная дыра, уходящая в бездну, в бездну, в бездну...
Сэлли? Голова? Смех? Отрезали? Я начал вопить как резаный, врач поднимает голову, зовет санитара. Тот вбегает со шприцем и повторяется, старая как мир история...