Станция Мирная жила по своей, особой, системе исчисления времени, новому человеку непонятной. Поэтому о том, что Шабровское «после обеда» наступит не скоро, Файзуллаев догадался только порядком проголодавшись и опустошив свою бутылку наполовину. Дисциплинированно прождав замполита еще полтора часа и пожалев, что не догадался спросить, по каким дням он имеет обыкновение обедать, комбат решился на самостоятельную вылазку. Натуси на месте не оказалось, спросить, где находится ближайшая точка общепита, было не у кого. Оставалось полагаться только на собственные силы.
Пригнувшись в двери и придерживая фуражку, Файзуллаев выбрался из гостиницы и остановился, озираясь в нерешительности.
Налево уходила длинная колдобистая аллея, обсаженная покосившимися чахлыми кленами. Аллею украшали бетонные плиты с картинками и надписями военно-патриотического характера. На ближайшей к гостинице был изображен солдат в шинели и с автоматом, с развернутой книгой в руках, сопровождаемый почему-то подписью «Горе тому, кто не наводит порядок в дому». Перед плитой, спиной к подполковнику, стоял маленький солдатик в огромных сапогах и лениво подкрашивал нарисованную шинель ярко-синей краской. Аллея завершалась группой жилых пятиэтажек, беспорядочно расставленных на пологих склонах сопки.
Справа, в некотором отдалении, виднелся ровный строй четырехэтажных казарм, отгороженных от остального мира общим забором. Забор рос в шахматном порядке, поэтому назначение имел скорее декоративное. К нему вела узкая тропинка из сложенных в рядок бетонных плит и мощная колея, вырытая многочисленными грузовиками в неподатливом грунте.
Между жилой и «деловой» частями городка на обширном пространстве были бессистемно разбросаны приземистые здания явно общественного назначения. В одном из них, по потрескавшимся колоннам и гипсовому пионеру перед входом, Файзуллаев безошибочно узнал офицерский клуб. Из остальных зданий любое могло оказаться чем угодно – от коровника до дворца бракосочетаний.
Тут же, возле гостиничной двери, Файзуллаев понял, что именно так смутно, но настойчиво беспокоило его с первого момента на мирненской земле. Здесь был горизонт. Конечно, он есть и в других местах, подполковник бывал на море – видел. Но на море, если повернуться к горизонту спиной, взгляд упирается в уютные кусты магнолий, или в загорелых девушек, или, на худой конец, в набережную с машинами и нагромождением домов. Это радует глаз и избавляет от тоски, навеянной чрезмерным количеством пространства. В Мирной же горизонт был везде. Он окружал поселок со всех сторон, его было видно отовсюду и нечем было его заслонить. Бетонные жилые коробки в обрамлении горизонта казались маленькими и жалкими, как детские кубики на полу спортивного зала. Придет уборщица, махнет веником – и нет их.
От печального открытия Файзуллаева отвлек желудок. С горизонтом он успеет разобраться и потом, а есть хотелось настоятельно.
Потянув носом воздух, подполковник определил, что он состоит из трех равных частей – солярки, навоза и подгоревшего масла. Эта последняя составляющая наглядно свидетельствовала о том, что где-то в округе готовится еда. Файзуллаев решил идти на запах. Первая попытка закончилась неудачей – идя на запах пищи, он попал в дежурку комендатуры, где в нарушение всех правил дежурный лейтенант на примусе готовил себе суп из пакетика. Учинив лейтенанту подробный допрос, подполковник выяснил, что офицерская столовая находится прямо напротив, на другом берегу обширной лужи, и обойти эту лужу лучше справа, так как слева, хотя и ближе, но небезопасно, потому что там находится наполовину отрытый и заброшенный котлован под строительство бани, и в него в прошлом году провалилась лошадь, и лошадь пытались вытащить подъемным краном, но он тоже провалился, поэтому лошадь пришлось пристрелить и вытаскивать по частям, а подъемный кран до сих пор лежит где-то на дне….. Продолжая рассказ о коварном характере опасного котлована, лейтенант самовольно оставил свой пост у примуса и отправился провожать Файзуллаева в столовую. На берегу лужи разговорчивого провожатого отвлек случайно встретившийся знакомый без знаков различия, и Файзуллаев, воспользовавшись случаем, сбежал.
Столовая представляла собой серый одноэтажный барак без вывески. Внутри все было так же, как и во всех других столовых, где за свою богатую путешествиями жизнь доводилось бывать комбату – те же марлевые занавески в дверных проемах, чахлые цветы в горшках, тот же выбитый цементный пол и тот же засиженный мухами «Уголок клиента». Осознав, что «клиент» – это он, Файзуллаев приосанился и тихо загордился. Через минуту оказалось, что он не только единственный клиент, но и вообще единственная живая душа в зале. На прилавке, увенчанном стойкой с тремя стеклянными конусами, покрытыми изнутри присохшими к стеклу остатками соков, лежала начатая пачка сигарет, помятая газета и кучка мелочи. За прилавком никого не было. Файзуллаев деликатно пошаркал ногами, покашлял… Поняв, что деликатность не помогает, постучал согнутым пальцем по стеклянной витрине, за которой доживали свой век три или четыре булочки. Это тоже не помогло. Тогда подполковник на цыпочках приблизился к открытой двери, ведущий в кухню, и, не решаясь войти, вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь.
Посреди кухни прямо на полу стоял большой эмалированный таз, до краев заполненный мелко нарезанными кусочками мяса. Вокруг таза сидели двое упитанных холеных котов и лохматый барбос с колючками в шкуре. Вся троица неторопливо ела в полном молчании, лишь изредка один из котов поднимал лапу, чтобы подтащить к себе кусочек поаппетитнее. В противоположной стене кухни виднелась еще одна окрытая дверь с марлевой занавеской, за которой маячила степь с вездесущим горизонтом.
Раздавшийся за спиной Файзуллаева голос заставил его вздрогнуть:
- Иду, иду, вьюноша! – весело возвестила входящая с улицы дама в грязном белом халате и, распространяя вокруг себя запах свежего курева и вчерашнего перегара, мимо подполковника двинулась за прилавок, - Что, кушать захотелось?
Вместо того, чтобы ответить утвердительно, Файзуллаев показал на дверь в кухню и пробормотал:
- У вас там… вон… посмотрите.
Женщина мельком бросила взгляд на живописную компанию, и отвернувшись, закричала беззлобно, но так, что у комбата заложило уши:
- Марь Сергевна!!!! Ну кого вы там смотрите? Совершенно посторонняя собака жрет наше мясо!
Где-то в углу кухни завозилась невидимая Марь Сергевна и в ту же секунду, пущенная чьей-то меткой рукой, в собачий бок со свистом ударилась половина ржаной буханки. Пес взвизгнул, ухватил в пасть еще несколько кусков напоследок и пулей вылетел из столовой, едва не сбив с ног Файзуллаева. Коты, не шелохнувшись, проводили своего сотрапезника равнодушным взглядом и снова принялись за еду.
- Ну-с, молодой человек, - выполнив свой долг, обратилась продавщица к клиенту, - Кушать-то будем?
Из кухни вышел один из котов, закончивший трапезу, сладко потянулся и тяжело вскарабкался на прилавок. Со словами «Ах ты, мерзавец» женщина принялась чесать его за ухом, и кот вальяжно развалился поверх кучки мелочи, спихнув на пол сигареты. Файзуллаев подумал немного, мысленно посоветовался со своим желудком и со вздохом ответил:
- Будем.
Меню, висевшее на стене в мутном кармане из оргстекла, было отпечатано почти невидимыми буквами, покрыто разноцветными пятнами и отпечатками пальцев, и изобиловало сложными кулинарными терминами вроде «розбив» и «рыба п/маянзом». Файзуллаев смог прочитать его только до «диссерта», да и то, как оказалось, напрасно. Меню, как и забор вокруг гарнизона, носило декоративный характер и предназначалось для разного рода проверяющих. Об этом комбату поведала буфетчица, поставив перед Файзуллаевым на прилавок большую тарелку гречневой каши. Кот непонимающе посмотрел на нее и отвернулся, оскорбленно дернув хвостом. Голодный Файзуллаев, уже успевший понять, что излишняя привередливость тут не в чести, тарелку взял – осторожно, двумя руками, и пристроился с ней за столик в углу у окна. Гречка была мокрая, переваренная и недосоленная, но подполковнику показалось, что ничего вкуснее он не ел с курсантских времен. Когда он уже гонялся по тарелке за последними уцелевшими крупинками, женщина из-за прилавка по собственной инициативе принесла ему горячий иссиня-черный чай, и жизнь стала казаться совсем уже прекрасной. Правда, чашка, как оказалось, навеки срослась с блюдечком, и Файзуллаеву потребовалось несколько попыток, чтобы приноровиться пить из них в комплексе. В тот момент, когда ему это почти удалось, кто-то изо всех сил забарабанил в стекло рядом с его головой.
За окном стоял Шабров, улыбался, качал головой и укоризненно показывал на часы.