Её руки – это гипноз, таблетка «паркопана» уводящая в страну грёз. Она говорит, а пальцы играют, переплетаются. И кажется, что их не пять на каждой руке, а восемь, десять. И не важно, слышишь ты или нет, что она говорит, руки расскажут то, что надо услышать тебе, именно тебе. Особенно сегодня, сейчас.
«О чём, ты думаешь, Наташа?» - неожиданный вопрос, такой, что вздрагиваешь внутренне, чуть не выдавая себя.
«Не знаю»
«Это неправильный ответ»
«Так…не сформировавшиеся мысли»
«Кафе закрывается, давай уйдём отсюда пока нас не выгнали»
Через пару улочек другая дверь в полумрак.
«Я не люблю красные пирожные»
«А чай с дымом?»
«Да, Саша, да»…
Как близко сейчас находится её щека. Так близко, что её волосы касаются меня.
«О чём, ты думаешь, Наташа?»
«Не знаю»
В полумраке за низким круглым столиком уютней, чем десять минут назад за высоким квадратным. За окном почти новый год – радостно мигает нелепыми огнями электронных ёлок.
Она тихонько говорит: «когда ты освободишься внутри себя – они отпустят тебя, и, не стоит думать что центр вселенной вокруг тебя».
На меня накатывает неудержимое веселье, сравнимое разве, что с радостью детства, что никак не вяжется со сладким вкусом сигарного табака на губах. Пытаюсь воткнуть ложку в пирожное. Без её помощи не справиться. Говорю ерунду – ну вот, разошлась. Но замираю на полуслове. Боже, какая она красивая сейчас! Смотрит. Ласково? Нежно? Нет, показалось.
«А о чём ты думаешь, Саш?»
«О тебе…просто о тебе»
Какая же она красивая сейчас. Не могу отвести глаз. О чём думаю я сейчас? Просто представляю, что мы одни. И так просто протянуть руку и поправить вот эту вот выбившуюся светлую прядь…её волос. А потом задержать руку у её щеки, наклониться к ней и поцеловать. Целовать, целовать – пока она не опомнится, не рассердится. Это значит навсегда её потерять. Или найти. Опасная игра. Я даже представляю, что скажет она – как было уже один раз: «посыл, породивший эти слова – не принимаю».
За окном поезда, уносящего меня, темно и холодно. Уносящего далеко от дома – за окном торжественная зима. Ёлки приготовились к встрече нового года. Великие стоят. Я люблю сосны – они светлые и весёлые, радостные и живые, тёплые своими оранжевыми стволами.
А ёлки плотно стоят вдоль холодной стали рельс. В белых пушистых нарядах. Свет от поезда выхватывает отдельные снежинки, превращая их в огоньки-искорки. И мерещится мне за каждой елью – глаза голодного хищного волка. Чужой лес, чужая зима – куда еду? Кто я?
И бухает в висках правда: «не хочешь ехать - слезай с паровоза, хочешь – приезжай ко мне». А я испугалась хрустящего снега и волков – вот, что не позволило мне дернуть стоп кран.
«Это было жестоко – ведь, да?»
«Да, любимая, да»
«Сашка», - мысленно кричу, - «ну поцелуй же меня, я сама не смогу. Я похоже вообще ничего не смогу без тебя»
Хрустит снег под ногами в первый день нового года, маленького такого, в совсем коротких штанишках. Иду к ребёнку, подарком для самой себя. Картонная малиновая шапка, руки в карманах – деловой дед Мороз. Улыбаю случайных прохожих на тёмной ночной улице. Один день, как полгода. Но завтра будет уже два – равняется год. И так до конца.
«Привет!»
«Привет!»
И, наконец, она поцеловала меня. Закружилась голова – какой это был поцелуй. Такой я не забуду никогда. К чёрту всё, скажет умри – умру, скажет живи – буду жить. Знаю, будет любить. Знаю, что я буду слёзы лить. Сажать сердце крепким кофе – и до сумасшествия её любить. Навсегда, пока она не бросит меня.