В преддверии Нового года Коля Собойка разошелся со своей рыжей женой. Не то чтобы насовсем, а так, в пределах полезной квартирной площади. Рыжая осталась в спальне, а он ушел жить в залу на диван. Периодически у них происходили ожесточенные стычки на кухне, имевшей теперь статус нейтральной территории. Причиной тому, считал Коля, была, конечно же, алчная натура супруги, которая представляла себя крайне обделенной ввиду малых размеров спальни. Чтоб как-то компенсировать мнимое неравноправие, Нинка предательски завладела ключами от семейного хранилища, то бишь кладовки в подвале дома. Сия подлая аннексия подвальной квадратуры явилась для Коли трагедией чрезвычайного масштаба. Кладовка, или подвал, как попросту величал ее сам экс-хозяин, играла для него роль индивидуального питейного заведения. Там в боевом нетерпении всегда ждали: стол-верстак, два граненых стакана, винтовой стульчик и колченогий табурет для соседа Лешика. Нынче всего этого не было, и Коля пребывал в великом расстройстве духа. Словно безутешный рогоносец, он настойчиво искал замену утерянному объекту любви.
— Слышь, ты, — как-то в один из морозных вечеров влетел к нему Лешик, — в пятом доме подвал гуляет!
— Как это? — не понял Коля.
— Выехали там одни — место осталось.
— Врешь, Лешик, — не поверил Собойка, но влез в валенки и взялся за кожушок.
— На спор, — обиделся сосед, — на бутылку. Проиграю — сам стырю, а вмажем вместе.
Коля знал, что соседова жена интенсивно готовится к новогоднему празднику, гоняя без устали самогонный агрегат. Он подумал и согласился.
— Спорим, — протянул руку. — Иди, показывай.
Лешик привел его в кромешную темноту трехэтажки через улицу. Там, чиркнув спичкой, он осветил дверь с выведенной на ней мелом огромной цифрой “20” и, увы, запертой таким же внушительным замком.
— Здесь, — несмотря на это, твердо объявил он.
— Звездануть бы тебе промеж ушей, — увидев замок, обиделся Коля, а обидевшись, попытался дать приятелю подзатыльник.
Но тот предусмотрительно отскочил в сторону и Колина рука окунулась во вмиг сгустившуюся темноту.
— Слышь, ты, — яростно зашипел из нее Лешик, — точно, ничейный!
— А замок чего?
— Забыли. Съехали и забыли, — убежденно тарахтел сосед, — а подвал, он самый, пустой. Мне Бельмо говорил: двадцатый номер. Точно он.
— Бельмо? — задумался Коля, знавший их общего приятеля Адама как верного своему слову человека.
— Ну, и как его снять? — спросил он Лешика после некоторой паузы, во время которой на ощупь исследовал мощное запорное устройство.
— Да срезать, чего проще, — не задумываясь, посоветовал тот. — Я и за ножовкой сбегаю.
— Давай, — обрадовался Коля.
Сосед исчез, но буквально через минуту вернулся учащенно хекая.
— Слышь, ты, — ткнул он инструментом Коле в бок, — держи. А я смываюсь. У меня свиньи еще не кормлены. Моя узнает — убьет.
— А чья ножовка-то? — спросил Коля.
— Березкина! — крикнул на ходу Лешик. — Сказал передать, чтоб Собойка через полчаса принес, — уже откуда-то сверху, издалека донесся его голос.
— Ну, козел, — только и выдавил из себя Коля, которому и этот разговор, и эта ситуация показались странно знакомыми и, похоже, не сулящими радости.
Опасаясь гнева хозяина режущего инструмента, Коля расправился с замком в два раза быстрее отведенного срока. Открыв дощатую дверь, он зажег спичку и обалдело уставился на многочисленные поблескивающие ряды стеклянных банок. Кладовая была доверху заставлена консервированными овощами и фруктами. Тихонько дав задний ход, нечаянный взломщик осторожно, словно крышку гроба, прикрыл дверь, повесил спиленный замок на прежнее место и на цыпочках бросился вон. На крыльце дома он перевел дух и совсем загрустил. Мучительная мысль, что могучий тракторист ждет верный свой инструмент, заставила его повернуть обратно.
На звонок открыл сам Василий, обутый в один сапог.
— Принес, — с улыбкой кивнул он, принимая ножовку. — Чего пилили?
— Замок с подвала, — ободренный его приветливостью, признался Коля. — Съехали тут, а замок висит.
— Бывает, — снова кивнул Березкин, натягивая второй сапог. — Кто это съехал?
— А, хрен их знает, — пожал плечами Коля. — Двадцатый номер. Я открыл, а он полный.
Улыбка вмиг слетела с лица тракториста и он поднялся во весь свой громадный рост.
— Какой, какой? — грозно надвинулся Вася.
Только тут Коля обратил внимание на металлическую цифру “20”, впившуюся в дерматиновую обивку Березкиной двери и тотчас во всей красе представил печальную перспективу своего дальнейшего существования. Из-за подлого Лешика он снова вляпался в историю.
— Двадцатый, — храбро повторил Коля и тут же нашелся, — в моем доме.
— А-а, — расслабился Березкин, сочувственно оглядывая Собойку. — Это ты в Крючихин подвал влез. По судам затаскает.
— Да это, как его, — смутился Коля при упоминании о суровой инстанции, — может, то и не ихний. Непонятно там, мелом...
— Мелом? — перебил дрогнувшим голосом Березкин.
— А вроде и не мелом, — замялся Коля. — Ну, я пошел. Бывай, Васислий, — тут же простился он, сознавая очередную свою оплошность и желая удалиться от могучей фигуры тракториста на как можно большее расстояние.
— Бывай, — машинально ответил Вася, думая тяжелую думу. ”Ох, темнит этот прощелыга. Ох, темнит, — торопливо говорил ему из глубин души едва слышимый тревожный голосок. — Проверь ты за ним, товарищ Березкин. Ох, проверь.” Набросив телогрейку, Вася спустился в подвальное помещение. Оттуда вскоре раздались громовые и безудержные высказывания о совершении многочисленных насильственных актов в отношении всего Колиного рода до его необозримых истоков. После чего на крыльцо вышел бледный Березкин, воинственно поигрывающий увесистым замком.
— Так, Собойка, — заключил он сквозь судорогой сжатые зубы. — Больше я за твоей поганой харей гоняться не буду, но я тебя, гада, достану.
Следующим вечером Березкин взял-таки Колю в оборот, правда, не до конца. А дело было так. У Лешико-Колиного подъезда собралась на то время теплая компания. Сам Собойка, сосед Лешик, Адам-Бельмо и Толик по прозванию Рваный. Сдвинув лавочки, приятели и давние собутыльники поставили меж ними ящик из-под бананов и разыграли на нем партию “козла”. Внутри ящика лежала порожняя бутылка, еще каких-нибудь четверть часа назад заключавшая в себе убийственный напиток соседовой жены. На правом кулаке Коли чернела легкая ссадина, а ее родная сестра украшала левую скулу Лешика. Но приятельская размолвка по поводу пари на гуляющий подвал была давно позади. Теперь их души грели по полстакана на брата и доминошный азарт.
Коля вдохновенно “дуплился”, когда сзади неслышно подошел Березкин. Стал над ним и нежно взял наглого пильщика чужих замков за воротник кожушка.
— А в глаз?! — бойко поинтересовался Собойка, не отрываясь от игры и полагая, что это, как всегда, его Рыжая мешает удачному финалу.
Через секунду он понял, что ошибся, ибо рука стальным крюком принялась медленно и неотвратимо поднимать его на воздух. Догадаться, кто стоит за спиной не составляло ни малейшего труда. Поэтому, не дожидаясь последствий, Коля вильнул худосочным телом и проворным вьюном выскользнул из овчинной одежки. Засим он вырвался из валенок и, теряя в полете разматывающиеся портянки, нескладной блохой сиганул через головы изумленных приятелей. Выбравшись из сугроба за лавочкой, оголенный доминошник резвой рысью умчался вдаль по плохо освещенной улице. Березкин, как стоял с кожушком в руке, так и застыл. Не из-за того, что реакция запоздала, а потому, что в том, как Собойка безо всякого разбега взмыл ввысь, явно присутствовало нечто сверхъестественное. По мнению очевидцев, прыжок был достоин книги рекордов Гиннеса.
— Во, дает, — покрутил головой Бельмо, — чемпион прямо.
— Ага, чемпион. — согласился Лешик, трогая болящую челюсть. — Слышь, Василий, — покосился он на тракториста, — у тебя скипидару много?
— Н-не знаю, — растерянно пожал плечами еще не пришедший в себя Березкин.
— На кой тебе скипидар? — поинтересовался за него Толик-Рваный. — Это ж наружное.
— Слышь, ты, я не о том, — захихикал Лешик, — я говорю, сколько это Василий скипидару заправил, что Коляна пропеллером унесло.
— Хошь врежу? — вдруг спросил Вася.
Тут уж пришлось мычать и растерянно крутить головой Лешику.
— На тогда, — смилостивился Березкин и сунул шутнику одежду беглого прыгуна, — отдашь.
— Вряд ли придется, — огорошил его тотчас Бельмо. — Мороз на ночь берется. Околеет Собойка.
Собравшийся было уходить, тракторист остановился.
— Да ну, — не поверил он. — Что, твой Собойка — дурак? Может, уже отогревается у кого?
— Да мы все тут, — похоронным голосом объявил Бельмо, — а больше ему вроде бы некуда.
Березкин озадаченно осмотрел присутствующих.
— Слышь, ты, точно, — подтвердил Лешик, — ему через час все до фонаря будет.
— Полный конец, — добавил Рваный.
Вася был искренне удручен. Конечно, за порчу замка Собойка стопроцентно должен получить по своей гнусной харе, но окочуриться, как тот немец под Москвой, — это ни в какие ворота. “Надо спасать придурка”, — решил он и, не говоря ни слова, двинулся на поиски.
Лешик между тем поднял кожушок за шиворот, словно зайца за уши, и встряхнул его ласково, привлекая внимание приятелей.
— Бутылки на две потянет, — оценил он.
— Больше, — не согласился Бельмо, — вот и валенки еще, — и он достал из-под лавки утерянную Колей обувь.
Услыхав разговор, Березкин неспешно вернулся и показал ценителям вещей здоровущий кулак.
— Попробуйте только, — угрюмо предложил он.
— Отдадим, отдадим, — горячо заверила троица, опасаясь, как бы гнев тракториста не перекинулся с беглого Собойки на них.
— Слышь, Василий, а я сейчас и “скорую” вызову, — пообещал Лешик.
— Ладно, — успокоился Вася и, наконец, ушел совсем.
Гонимый страхом мысли, что поймать не поймал, а погнаться может, Коля проскочил мимо нескольких домов и лишь тогда опомнился.
— Ешь ити, — заскакал он босыми ногами на утоптанном снегу, — так я и дуба врежу.
Выделывая таким образом незамысловатые па, он вскоре понял, что ступни действительно деревенеют и что дальше будет хуже. Не откладывая, Коля бросился обратно. Преследуемый холодом, на непослушных и бесчувственных ногах, он уже подбегал к родному дому, когда увидел, что Березкин по-прежнему стоит у игрального ящика. “Все! — решил Коля. — Теперь и Святой Боже не поможе”. Но ошибся. Творец, несмотря на поздний час, явно не дремал и, по-видимому, имел на Колину судьбу иные взгляды. Беглеца вдруг сходу осенило. Вспомнив, что по Лешиковому балкону можно с легкостью забраться на свой, а там — помогай Бог и открытая форточка, он свернул с улицы и, никем не замеченный, устремился к тыльной стороне здания.
Форточка, к неописуемой радости Коли, была открыта. Огорчало малое — за ней находилась спальня, числящаяся в суверенном владении Рыжей. Темный зияющий квадрат дышал манящим теплом, на волнах которого до замерзающего супруга доносился родной и резкий запах дешевых духов, а также негромкий, но суровый храп самой жены. Можно запросто постучать и войти через балконную дверь. Да только после не оберешься вопросов, угроз и причитаний на весь подъезд. Коля не без оснований опасался, что, попроси он помощи у Нинки, завтра, и в поселке, и в окрестных деревнях будут судачить о том, в какие двери и в каком виде он вернулся домой. С другой стороны, он знал, что если супруга захрапела, то хоть из пушки стреляй — не добудишься. Посему оконный вариант куда предпочтительней.
Со второй попытки Коля, наконец, оседлал форточку. Одна его нога находилась в квартире. Предстояло самое сложное: не создавая особого шума, пропихнуть в мизерный проем главную часть тела — голову и тулово. Согнувшись в три погибели, проклиная мысленно и Лешика-козла, и его хренов гуляющий подвал, Коля с превеликими трудностями всунулся в теплую темноту спальни. Все! Остался пустяк: втянуть вторую ногу, которая торчала из форточки, точно дуло зенитки. И вот тут, объятый теплом родного очага, тайный возвращенец расслабился и снизил бдительность за окостеневшими конечностями. Беда не заставила себя ждать. Заледенелая пятка соскользнула с подоконника, Коля потерял равновесие и стал медленно и верно валиться вниз. Собойка падал именно туда, откуда исходили носоглоточные звуки. В отчаянии он уцепился за штору, но бессильные пластмассовые колечки предательски хрястнули, и Коля, более ничем не удерживаемый, подобно низвергаемой статуе, обрушился на мирно похрапывающую жену. От ужаса, казалось, содрогнулись недра земные. Истерично завизжав, Рыжая выгнулась дугой и подбросила супруга высоко вверх. Коля подлетел и вновь упал на ее мощный “гардероб”. Напуганная вторым ударом еще больше, Нинка неожиданно взяла предельно низкую ноту и завыла истошным зверем. “Вот так вляпался”, — запаниковал Коля, безуспешно пытаясь выбраться из опутавшей его шторы. Женщина, видимо, решив, что пора от звуковых сигналов переходить к активным физическим действиям, вдруг бешено заколотила руками-ногами. Ее упругие коленки не замедлили выбросить мужнее тело на самортизировавшую грудь, а там две натренированные длани отшвырнули обратно к ногам. И вновь колени, и снова грудь, и опять руки, пока запакованный в штору супруг не был отфутболен к двери. Ляпнувшись об нее, Коля охнул и осел.
Ощутив, что преступник слаб, Рыжая отважилась продолжить успешно начатую контратаку. Покинув кровать, она сунулась к окну, где у нее стоял утюг, и, путаясь руками в тюле, принялась лихорадочно искать оружие самообороны. Между тем, чудом уцелевшая тюлевая занавеска едва цеплялась за штангу, которая, в свой черед, из последних сил держалась на разболтанном гвоздике. Не выдержав вторичного рукоприкладства, штанга сорвалась со стены и больно стукнула хозяйку по темени.
— Убивают! — заорала Нинка, падая на пол и понимая, что ошиблась в численности противника.
Воспользовавшись ее замешательством, Коля по-пластунски покинул спальню. Кряхтя поднялся на ноги и, щелкнув выключателем, укрылся в ванной комнате. Там он спешно сбросил с себя остатки одежды и, запустив на полную мощь оба крана, забрался под душ. Намыливаясь и напевая песенку о неуклюжих пешеходах, Коля полагал, что, обнаружив его за столь невинным занятием, потревоженная супруга ничего не заподозрит. В конечном счете, решит, что покушавшийся на ее достоинство и жизнь, покинул пределы квартиры.
У Рыжей был иной ход мыслей. В состоянии бодрствования она обладала удивительным слухом и потому знала наверняка — замки наружной двери не клацали своими стальными языками. Значит, преступники, как считала она, все еще здесь. Вооружившись утюгом, женщина выставила впереди себя его матовое зерцало и бесшумной тенью пошла в разведку боем. В коридоре она увидела выбивающуюся из-под двери санузла полоску света и приблизилась. До ее слуха донеслись шум воды и бодрое мычание. “Что ж они там такое делают?” — испугалась она и, осторожно закрыв наружную задвижку, опрометью бросилась из квартиры. На лестничной площадке Рыжая принялась звонить и бить ногами во все двери подряд.
— Помогите! Убивают! — истошно кричала она, привлекая внимание не только своих ближайших соседей, но и всех остальных.
Намыленный супруг тщательно тер лицо мочалкой, когда дверь с треском распахнулась. Внутренняя задвижка тихо пискнула и, описав дугу, пренеприятно клюнула Собойку в интимнейшую часть тела. Коля сказал: “Ух, ты”, — и затосковал на долгую минуту. Безусловно, он считал себя виноватым, но не до такой же степени, чтобы пулять по нему металлическими предметами. А то, что это было именно так, он, как опытный токарь, определили враз. “Грамм на сто потянет”, — подумал он с ужасом, хватаясь за ушибленное место. Волна справедливого гнева захлестнула намыленное тело. Глаза Коля не открыл, их и без того щипало немилосердно, но показывая свое безграничное возмущение, вскочил в полный рост и, потрясая мочалкой, словно революционной кепкой с мятежного броневика, двинул крепкую матросскую речь о недостойном поведении Рыжей в нейтральных водах.
Речь была пламенной и краткой. После заключительного “патронь, бляха, к якорю, пока я, бляха, добрый”, в комнатке установилась относительная и странная тишина. Это совсем не походило на Нинку. Вытянув шею, Коля прислушался, и сердце его дрогнуло. В монотонный шум падающей воды вплетались загадочные звуки. Казалось рядом дышит многоголовое чудище. Вот, одна голова судорожно икает. Вот, другая хрипит с присвистом. Вот, несколько других, опережая друг друга, хекают, словно после бега... Коля приоткрыл один глаз и сквозь едкую пелену увидел в дверном проеме пестрое разноголовье. На первом плане, потряхивая грудью в такт икоте, застыла Рыжая. Над ее левым плечом нависла седая прокуренная борода деда Потапа. Из-за правого светился безумным любопытством взор бабы Вали. Откуда-то сбоку торчали головы Лешика, Адама и Толика. А на далеком фоне, состоящем из соседей со всех трех этажей и персонала “медпомощи”, маячила хмурая физиономия Березкина. Но даже присутствие грозного тракториста не отвлекло Колю от главной мысли, что он, если не брать в расчет мыльной пены, совершенно не в форме.
— Че вылупились? — плачущим голосом спросил он у застывшей публики.
Головы не двигались.
— Ну, че вылупились?! — всхлипнул и прикрылся мочалкой Коля. — Уже и помыться нельзя.
Опомнившись, Рыжая, распростерши руки, оттеснила присутствующих. Сама же, прикрыв дверь, осталась в ванной комнатке.
— Чи-то, моешься? — икнула она, не придумав вопроса поумней.
— Ну, — ответил удрученный супруг, принимаясь за обмывание.
— Не ты это по дому шастал? — наконец, собралась она с мыслями.
— По какому дому? — в свою очередь не нашелся Коля.
Нинка забеспокоилась: — Куда ж они подевались? — И, высунувшись в коридор, приказала: — Мужики, гляньте в хате, где-то они тут засели.
Лешик, опередив всех, поспешил на кухню. Сосед снизу знал твердо, что у Рыжей — поварихи местной столовки — в холодильнике всегда имеется полбутылки, а то и вся бутылка на лекарственный случай. Увы, дверца холодильника не поддалась его усилиям. Включив освещение, он с огорчением обнаружил, что белоснежный столп опоясан тонкой и прочной цепью. Цепь, естественно, была замкнута небольшим замочком.
— Дупель пусто, — печально доложил Лешик, вернувшись на исходную позицию.
Остальные пришли с такими же результатами. Расстроенная их донесениями, хозяйка бросилась производить беглый осмотр квартиры на предмет сохранности имущества. Пока она ходила, Лешик приоткрыл дверь санузла.
— Слышь, ты, — зашипел он Коле, — шмотье твое у меня. С тебя бутылка.
— Давай, — забулькал тот в ответ, — сочтемся.
Тут возвратилась безутешная супруга и нежно, но настойчиво попросила немногих оставшихся на выход.
— Собойка, — позвала Рыжая, когда они остались одни, — ты в чем пришел?
— Как всегда.
— Ой, — схватилась она за щеку, — кожух твой сперли и валенок не видно.
— Ну да?! — вполне искренне не поверил Коля. — Быть не може...
В тот вечер две независимые территории слились в единую квартирную империю безо всяких нейтральностей.