Пропасть

 

    Они подошли к ущелью, когда звезды без счета повысыпали над головами. Чем-то пряным и одурманивающим тянуло со склонов. Непроглядная тьма, звенящая тишина окутала, вкралась в засыпающие до рассвета глинобитные лачуги кишлака, однобоко прилепившегося к скалам.

   Оставив дозорных у входа в ущелье, Имам без труда, среди мрака громад, по светлой полосе песка повел остатки отряда к укромному месту в глубине ущелья.

   В этом изгибе скала нависала широким козырьком над ними так, что не было видно даже звезд. Да они и не нужны им. "Звезды должны светить над свободной землей. Над землей, очищенной от скверны. Грех им светить там, где правят «неверные» – предатели ислама, осквернители Аллаха", - размышлял Имам, устраиваясь на мягкой душистой траве, предусмотрительно прихваченной кем-то из отряда еще там внизу, на равнине.

   Быстро развели два небольших костерка: здесь это можно было себе позволить. По крайней мере, до рассвета дым, тоненькими струйками поднимающийся вверх, не будет виден.

   "Утром нужно будет послать кого-нибудь в кишлак, проверить обстановку", - проваливаясь в обволакивающий, захвативший в свой плен сон - подумал Хусейн, устало,   потягиваясь и зевая.

   Перекликаясь, дозорные всматривались в темноту, несколько раз за ночь гортанно испуганно выкрикивали:  "Шамшари"(Меч) в ответ на пароль "Хальк"(Народ)

   К утру подошло еще пять человек. Вместе с теми,кто пришел ночью, и с теми, кто уже спал несколько часов, во сне, в который раз переживал прошедший бой, волнуясь за
своих близких, витая где-то в нереальном мире, вздрагивая всем телом, словно, пытаясь сбросить с себя этот тяжелый дремотный панцирь, отряд все же недосчитался двадцати восьми человек. Даже если кто-то и не решился идти в ночь к месту сбора,– потеря людей и тогда оставалась очень существенной. На этот раз колонна досталась слишком дорогой ценой.
   Назир, выпив почти целый котелок зеленого чая, откинулся на спину.    Сон не шел. Уткнувшись головой в сумку, рядом, с присвистом, похрапывал Азиз. Назир лежал с открытыми глазами, посматривая, как огненные блики играют на плоском камне, отшлифованном вековым течением когда-то проносившегося здесь горного потока.

   Ему опять почему-то припомнился тот бой, когда горящая солярка огненной рекой разлилась по бетонке, когда лопались нагретые чудовищным пламенем скаты автомашин. Память медленно переворачивала одну за другой картинки, притупляя цвета, сглаживая все острое, непонятное, пока не закрыла последний листок страшной книги. Он заснул под самое утро. Ему ничего не снилось. Он спал сном уставшего за день человека, не зная, что его ожидает завтра, а вернее, уже сегодня.

   Взрывы гранат стократным эхом разметали дремавшую тишину по холодному ущелью. Пулеметы били справа и откуда-то с неба. На влажный песок падали крупные камни вперемежку с ребристыми гранатами, которые оглушительно лопались, обдавая упругим жаром, разлетаясь десятками смертей. Взрывы, крики умирающих, предсмертные хрипы раненых, обезумевших, мечущихся людей – таким, наверное, мог быть ад. Ад реальный, а не описанный в святой книге мусульман.

   Через полчаса все было кончено…

   Они спустились вниз собрать оружие, сосчитать убитых, раненых. Вокруг тлели тряпки, горел, потрескивая, жидкий кустарник,  понизу стелился, перекатываясь волнами, сизый дым.

   Желтый песок был  перемешан с землей, камнями.

   Воронки курились, как маленькие вулканчики, источая приторно-сладкий запах сгоревшей взрывчатки.

   Назир лежал, отброшенный взрывной волной почти на середину песчаного русла. Тело было чужим, непослушным. Он чувствовал, как острый камень вгрызается в его плоть, давит на раненое плечо, но приподняться, отползти у него уже не было сил. Рядом ходили, переговаривались на чужом языке. Потом он услышал, или ему это показалось, произнесли на родном языке его имя. Звук то приближался, то удалялся, и он опять лежал, как, будто совсем один, в тишине. Словно та птица, которую он подстрелил над этим ущельем тогда. К нему подошли двое: он смутно различал светлые пятна их лиц, сознание то приходило, то вновь оставляло его под черным покрывалом беспамятства. "Смотри, - сказал один из них, наклоняясь над ним и, заслоняя свет, - этот еще жив,– глаза открыты". "Да нет. Он уже ничего не видит", - ответил тот, поднимая с песка автомат. Голоса опять пропали, стихли и шаги.   Назир вдруг отчетливо увидел в полоске голубого неба, что светилась высоко-высоко у вершин, парящую черную птицу. Она плыла, широко разбросав крылья, словно пробуя, а хватит ли их размаха, чтобы закрыть всю землю, лежащую внизу, в серой дымке. Ему вдруг показалось, будто бы прибавилось сил. «Черная птица, - хотел крикнуть он, но крик, похожий на орлиный клекот, застрял в горле, словно натолкнувшись на непреодолимую преграду.