ВОСЬМЁРКА ТРЕФ
С развешанных под потолком колонок лилась тихая, лёгкая музыка. Мы с приятелем сидели за столиком в углу и потягивали крепкий ароматный кофе. За окном ветер кружил разноцветные листья. Красивая светловолосая девушка за стойкой изредка доставала нас любопытным взглядом. Полутьма разливалась по кафе разноцветными плавающими бликами. На противоположной от нас стене висела репродукция известной картины. Здесь было уютно. Не смотря на вечернее время, народу практически не было. Молодая пара – в одном углу, одинокий мужчина – в другом, и – мы. У меня уже с середины дня было приподнятое настроение.
- Знаешь, Пракопа, я так рад, что тебя встретил, - я накрыл его ладонь своей, - Спасибо тебе.
Улыбка расплылась по небритому лицу грузного соседа. Его седые усы затопорщились.
- Ты мне нравишься, - прошипел он, - хотя, честно говоря – самая большая моя страсть – в другом, точнее, в других. Но, ты – о-о-чень хорош. И, я тоже рад нашей встрече. Думаю, у нас ещё будет возможность познакомиться поближе, - и он снисходительно прищурился.
- Будет, - ответил я, улыбнувшись, - Мы знакомы всего третий вечер, а так хорошо понимаем друг друга. И, кажется, только сегодня я нашёл к тебе подход.
- Да? – он приподнял брови, - Вчера ты говорил, что ещё ищешь.
- И вот нашёл, - я взял его мясистую ладонь в свою, - И теперь я почти счастлив.
- Люблю, когда ты говоришь загадками, - он наклонил своё лицо к моему, - Всё-таки наша встреча – судьба?
- Да, и она тоже. А, главное, мои упорные поиски, - я глотнул кофе, и, закинув назад голову, блаженно прикрыл глаза, - Я искал тебя давно – именно тебя. У тебя есть стиль.
- Ты заметил?
- Да, стиль, почерк. Но, этого было мало…
- Мало? Что же тогда ещё? – усмехнулся он.
- Ошибка, - томно протянул я, - Я очень старался, чтобы ты её допустил.
- Ошибка? Старался? Иногда ты такое скажешь… Что ты мудришь? К чему эта излишняя сложность? Ты меня не так хорошо знаешь… Ошибок я практически не делаю.
- Немного знаю… И верю, что вскоре узнаю ещё лучше, - и я вожделенно посмотрел на него.
- Я позволю тебе сделать это, - почти пропел он, вальяжно потирая широкую грудь, - Ну, раз ошибка помогла нашей встрече – загадочный ты мой – тогда я рад этой ошибке…
- …приятель, - вставил я слово за него.
- Хорошо, приятель. Но, вскоре будет и большее?
- Ох, как я хочу этого большего. А, пока мы – приятели, и я доволен и этим, - я преданно смотрел ему в глаза, - Состояние приятельства – промежуточное, томящее. Ни к чему не обязывающее, но затягивающее, много обещающее, но сладко обманывающее. Осенняя весна, - я вздохнул, - ТАящая весна – внутри, и вЕтряная осень – снаружи. Как здесь. Как сейчас, - я перевёл взгляд на картину напротив, и он сделал то же самое, – Вот смотри – казалось бы, полотно, известное всем с детства. Однако, оно не подлинное. Эта картина – само собой, - махнул я рукой, - Я говорю о той, что в Лувре.
- Ты – серьёзно?
- Конечно. Для специалистов это – не секрет. Из 12-и картин выбрали не авторскую, не лучшую, а ту, дату написания которой смогли определить. Да, да, а что было делать? Ученики спешили копировать мастера и сделали это не хуже его самого.
- Ты смотри, - задумался мой грузный сосед, - А, ещё считается культовой.
- Да уж. Приоритет интеллекта и искусства. Адекватный живописный язык для воплощения концепции мира. И так далее, и так далее. Эпитетов – больше, чем копий.
Я вздохнул и подал знак девушке за стойкой. Она кивнула и стала разливать нам новый кофе. Вскоре поднос с дымящимися чашками оказался у нас на столе. Когда официантка отошла, я снова указал на картину.
- Ты посмотри. Где у неё грудь? – для меня это всю жизнь было загадкой. Только мускулистые выпуклости и странная щель между ними.
- Да? – он присмотрелся к картине внимательней.
- Да. Грудная клетка есть, а вместо груди – загадочная улыбка, - я усмехнулся, - Нет, ну женщины бывают всякие и все они великолепны по-своему, но… здесь дело совсем не в женщинах, как мне кажется. Совсем не в женщинах. Учитывая то, кем он был…
- Вот оно что… - открыл рот мой приятель, - Он… как мы с тобой! – от этой мысли он явно взбодрился.
- Как мы с тобой, - подтвердил я, - Что для нас наши отношения, наше приятельство – однозначно не ясно. У тебя обо мне одно мнение, у меня – другое, у неё, - я показал на девушку за стойкой, - третье. Какое из них правильное – может, скоро узнаем. Но, пока мы – приятели, и нам обоим – приятно. Правда?
- Мне всё больше нравятся твои намёки, - его глаза блеснули, - Я чувствую, мы уйдём сегодня вдвоём, - и он приобнял меня за плечи и уже потянулся губами к моей щеке.
- Подожди, я тебе кое-что покажу, - и я слегка отстранился, - В приятельстве возможны сюрпризы.
- Ну давай уже, показывай, что там у тебя, - с явным нетерпением, но не без улыбки пробурчал он.
- Сегодня я встретил такую девочку… - сладко промурлыкал я и полез во внутренний карман пиджака, - Я, вообще, не любитель, но это – нечто особенное. Я её, конечно, искал. Именно её.
- И меня ты искал, - усмехнулся он, - Ну ты и искатель.
- Да. Тебя я искал давно, а её – с тех пор, как нашёл тебя.
- Да ты просто маленький развратник, а… - и он прихватил меня за локоть.
- Нет, я – большой… и не то чтобы развратник, но… может, мучитель, - ответил я, уже вытягивая из кармана пачку снимков.
- Правда?.. – спросил он с придыханием.
- Правда, - выдохнул я, - Вот собираюсь эту козочку обработать. Она ждёт меня и ни о чём не подозревает. Смотри, - и я стал раскладывать на столе фотографии, - Как приятель – приятелю: видел бы ты инструменты…
Рассматривая снимки, он стал напрягаться… Вот и задышал уже всё глубже, и, налившись краской и сжав кулаки, вдруг резко развернулся ко мне.
- Да ты знаешь, кто… - захрипело из него.
- Знаю… - резко перебил я его, - Потому и искал.
- Да я тебя… - и он протянул к моему горлу свои кривые жирные пальцы.
Подскочивший с другого конца зала мужчина готов был наброситься на моего соседа. Но, приподняв ладонь, я остановил его.
- Спокойно. Пусть душит, если хочет.
Толстяк, только тронув моё горло, тут же опустил дрожащие руки. Из его глаз выкатилось по огромной слезе.
- Да ты хоть знаешь, сколько ей…
- Знаю, мало, - перебил я его, - А им было ещё меньше. С ней пока всё в порядке. По-ка...
Он раздвинул ворот рубахи и снова стал рассматривать фотографии.
- Значит, всё?.. – с придыханием спросил он.
- Значит, всё, - ответил я, - Сколько ещё в живых?
- Последние трое…
- Падла… - я схватил его за грудки и притянул к себе, - своими руками придушил бы. Но, я такое удовольствие другим предоставлю. Сам попросишь, - и оттолкнул его на спинку стула. Он стукнулся головой о стену и вжался в стул.
Потом я повернулся к парню, всё ещё стоявшему рядом:
- Пакуй пока. Сейчас поедем, - и резким движением я сбросил со стола фотографии. Сосед потянулся было за ними, но я шлёпнул его по рукам:
- Вставай, сучара пархатая! - мой голос дрожал, - Раньше думать было нужно.
Он с трудом встал и с поддержкой сопровождающего направился на улицу. Я проводил их взглядом, и опустил голову на руки, пытаясь унять дрожь. Потом выпрямился и допил между выдохами свой остывший кофе. Девушка из-за стойки поднесла мне мокрое полотенце – и тут только я понял, что плАчу. Я кивнул ей и промокнул лицо. Когда я отнял от лица махровую ткань, то почувствовал, что мне полегчало. Официантка сидела на соседнем стуле. Я нежно взял её за шею и, приблизив к себе, поцеловал в губы – сухо, но крепко.
- Видишь, детка, - улыбнулся я ошарашенной девушке, - Там – осень, здесь – весна, - и я отвернулся к окну.
- Что делать? – робко спросила она.
- Обзвони родителей. Ничего конкретного. В течение недели пусть подготовятся. Пригласить могу в любой момент. Как только найдём детей – приведёшь их в чувство.
Подбежавшая пара уже суетилась вокруг стола. Мужчина собирал снимки, а женщина тщательно протирала тряпкой стулья.
- Да, ещё… Восьмёрку треф с внутренней стороны стола припрячь.
*
- Он хотел узнать, остаётся ли предсказание в силе. Всё-таки это – большая ответственность, а сейчас у него такие события… Приходится выбирать. Он хочет подтверждения, что есть, ради чего.
- Сомнения посещают? Значит, достоин. Пусть не волнуется – всё произойдёт естественно. Как со студентами – перетряслось и забылось. А выбирать надо всегда по совести.
- Да, но, - она неловко улыбнулась, - Уже столько должностей. И они так далеки… Он не знает, что и думать.
- Ну, не так уж и далеки. Помощник одного, советник другого… Его время наступит неожиданно. Как только картина нидерландца окажется посвящённой вашей паре – ответственность на него ляжет двойная – трефовая и пиковая вместе.
- А… - догадливо протянула она, - младший брат… в 44…
- Вы меня понимаете.
- Ещё он просил передать спасибо за подарок. Это ему очень помогает.
- Ради Бога. И пусть готовится. Всё, что суждено – сбудется. Но, если что… - мой взгляд стал суровым.
В дверь постучали. Хмуро кивнув растерявшейся даме, я вышел в коридор. Мой трефовый помощник явно что-то раскопал.
- За отцом проследили. Странного много – как вы и говорили. Сегодня – встреча. Вы сами или кто-то из нас?
- Тебе и доверю, - я расплылся в широкой улыбке, - Ошибки других меня радуют. Наверно, я не очень добрый.
В приподнятом настроении я вернулся в комнату.
- Я провожу вас до самолёта, - сказал я женщине, - Мужу – привет, и дочек за меня расцелуйте.
- Непременно, - улыбнулась она и накинула вуаль.
*
Я приоткрыл глаза только после того, как последние саламандры пламени перестали плясать на внутренней стороне лба. Не желая видеть пепелища, я развернулся и, глядя под ноги, побрёл к источнику. Внезапно пробудившаяся жажда радовала меня. Значит, всё действительно сгорело. Мне даже не хотелось думать о том, ОТЧЕГО вспыхнул этот костёр. Для возгорания бензина нужна была хотя бы искра, а ей нЕоткуда было взяться… НЕОТКУДА.
… …
Пока я завтракал, стены палаты украсили древнерусским орнаментом из фигурок мифических персонажей – в основном, волка и ворона. Зайдя, я опешил и не узнал своего убежища. Но, приглядевшись, успокоился и даже обрадовался. Я понял, что Кащей таким милым образом решил меня морально подбодрить. Заглядевшись на узоры, я не заметил, как он тихо зашёл вслед за мной.
- Нравится? – по-стариковски прожужжал он.
- Очень – блаженно вздохнул я, - Мне итак здесь нравилось. А теперь – даже сесть не могу, боюсь взгляд оторвать.
- Не бойся. Красота никуда не денется. Я хочу, чтоб ты хорошо отдохнул и продолжил вспоминать.
- Я практически продолжил, - вылилось из меня, и наконец, я присел и посмотрел на доктора, - Знаешь, я всё путаю – вспоминаю не в той последовательности, как всё происходило.
- Как из сердца выходит, так и правильно, - сурово объяснил он.
- И что же обо мне и о моём деле могут подумать?
- А что обо мне думают? – он ткнул себя пальцем в грудь, - Даже имя правильно назвать не могут. Загляни в словари – Кощеем обзывают. А ведь раньше звали правильно – Кащей – кастный, кастовый, - старик тяжело вздохнул, - Потом родилось нарицательное понятие «кащеить» – скряжничать. А там и вовсе «а» на «о» перекрестили – костлявым сделали. Придумали мне чужую жизнь, и даже убить не поленились. Сам с ноготь, борода с локоть, пуга в семь сажень. Смешно?.. Но, ничего. Крестник подрастёт – все точки расставит…
*
Только через 160 лет на смену этой картине мира придёт другая, так и оставшаяся слегка неоконченной – как и первая. Приобрётённое королём за четыре тысячи золотых скудо стало культом на многие времена. Совершенная связь между фигурой и природным окружением смягчила очертания фона, украсив славу творца нежностью сфумато. Вот и сейчас перед взором простирается всё такая же долинная гладь с обнимающим её изогнутым телом реки.
И только при следующем взгляде фон картины темнеет, становясь единственным в своём роде у виртуозного мастера, превратившего название своего города в собственное имя. Однако, время для вестей ещё не пришло…
Исчезнувший, словно дым, пейзаж, был сейчас самим собою. Осунувшийся голый грузный мужчина лет пятидесяти лежал в глубокой прозрачно-красной луже лицом вверх, напряжённо всматриваясь в небо. Его громкие всхлипывания дрожью проходили по моему телу. Потоки ветра нежно лизали обнажённое пространство, но обходили стороной обречённого человека, будто чураясь его. Слева, чуть поодаль, у самого подножья высокого холма стоял одноэтажный деревянный домик.
Робко и медленно, со смешанными чувствами я шёл вперёд. Ноги казались деревянными и плохо мне подчинялись. Мне не хотелось приближаться к этому омерзительному существу. Однако, я сам был причиной этого сближения, а поэтому отступать было невозможно. Я знал, что лежащий не мог причинить мне вреда, но, всё-таки немного его побаивался, да и стыдно мне было за своё присутствие. Но, не смотря на стыд, я жаждал видеть его страдания. Сперва мне казалось, что он бормочет что-то невнятное, но вскоре в этих дрожащих звуках я стал улавливать слова молитвы и вот уже повторял её вместе с ним: «Господи, помилуй мя». Он был торжественно жалким в своей луже – будто восседал на искусственном троне, не понимая, что Божества смеются над ним. Неделю назад, когда я говорил с его связным о сыне своего шефа, я представлял его другим.
- Чёрненький. Не высокий. Метр двадцать с небольшим. Водитель подбирает его в одном и том же месте. Он там всегда ждёт один. Часто приходит раньше. Часы на руке – не спутаешь. Кораблик на циферблате то появляется, то исчезает.
- Всё понял, не волнуйся, - успокоил он меня, - Парень дело своё знает. Давно мальчиками занимается и ни разу не попадался. Настоящего водителя задержит. Приедет на таком же мэрсе, номера нужные повесит, знак на дверь налепит. Скажет, что водитель заболел и отец послал его. О тебе никто не узнает. Сумму свою получишь через три дня.
…
Сзади меня слегка подтолкнули – я очнулся и шагнул вперёд. Воспоминания брызнули из глаз застилающими свет потоками. Надо было идти. Нас было 18 – я был в первом ряду. Жена осталась в машине – вжалась в кресло, зажмурилась, задрожала, замотала головой, не в состоянии увидеть всё своими глазами. С ней мне было бы труднее.
Я готовился к самому худшему.
Заскрипевшая слева дверь домика заставила всех вздрогнуть. Мы рефлексивно повернулись на звук. На крыльцо вышла укутанная в чёрный плащ молодая женщина. Лицо её искажало напряжённое переживание. Мне показалось, что она дрожала. Дверь она держала открытой и с мольбой смотрела внутрь, жестами прося кого-то выйти наружу. И вот из дома, опираясь на палки, по одному стали выходить мальчики. Трое – примерно одного роста, с перебинтованными руками и ногами и понурыми лицами. Мы разом прекратили дышать – каждый пытался узнать среди них своего. Первый поднял на нас лицо – и я понял, что сейчас потеряю сознание. Я не верил глазам – Господь пощадил меня.
…В тот день он так и не вернулся домой. Я ожидал его возможной задержки, но жена почему-то сразу заволновалась. Она стала звонить в школу, где ей неизменно сообщали, что он давно ушёл. Она звала к телефону классного руководителя и снова просила его поискать. Стараясь сохранять спокойный вид, я говорил ей, что он вот-вот вернётся. Однако, у матери было своё чутьё. И вот она начала обзванивать его школьных друзей. Я демонстративно махнул рукой, но когда она набрала до боли знакомый номер – замер и прислушался.
- Вадик дома? Дома? Ну вот, молодец, - запричитала жена, - А нашего до сиг пор нет. Может, он что-то знает? Ага, давайте… Вадик? Ты Лёшку не видел? Может, он к кому-то зайти собирался?
Дальше я уже не слышал. Эти слова будто выстрелили в меня, пробудив от долгого сна. Сшибая всё на своём пути, я в чём был бросился на улицу…
… … …
Вдруг лужа вспыхнула высоким торжественно-грозным пламенем. От огня невозможно было оторвать взгляда. Лязги огненных языков скрежетали прямо по раскалённым нервам...
- Деньги принёс? – вывела меня из оцепенения мужская рука, мягко опустившаяся на плечо.
От неожиданности я вздрогнул, обернулся на голос, кивнул и протянул пакет.
- Ты своё, я думаю, получил.
- Да… - выдохнул я, едва сдерживая накатывающие волны дыхания.
- Уйдёшь с работы по собственному желанию.
Встретив в его взгляде металл непреклонности, я кивнул.
*
Он уже не сбивался на двойках, тройках и восьмёрках. Он даже распознал 3 непроходимые доски, но, нормальную не попросил, считая, что не имеет права на справедливость. Он страшился своего извращённого осязания и по ходу игры слишком медленно, по крупицам терял его. Он боялся умереть до того, как избавится от последнего впечатления. После многократных «законных» спотыканий я всё-таки разложил перед ним самое простое поле.
Прошло несколько суток, прежде чем он стал допускать, что освободится от своего страдания, но, вскоре на поверхность поднимался новый пласт впечатлений, и растекался по всей поверхности тела. То и дело Пракопа съёживался и с нервным содроганием касался всего, что было рядом – карт, доски, одежды, окружающих предметов, а потом принимался чесаться и истерично визжать.
Он рассказал уже всё, что можно было рассказать, выплакал каждую загубленную душу, но всё равно глубоко внутри у него болело, мешало, скрежетало и не собиралось оставить его в покое. Он жаждал во что бы то ни стало от этого избавиться. Снова и снова он раскладывал карты, и снова рассказывал, разрывая в бессильной ярости свою одежду. А иногда он внезапно впадал в забытье и стонал, и даже катался по полу просторной землянки. Мы, конечно, не ели, но он совершенно не хотел и пить, даже как будто боялся воды – вздрагивал, когда я напоминал ему об этом. Говорил, что боится вводить себе внутрь хоть что бы то ни было, дабы не усилить то, что скребёт у него на душе. Чувствуя его состояние, я тоже не мог пить. Весь приятельский кофе давно высох, не оставив после себя и тени приятельства. Испытание троек наступило сразу же вслед за мутящимся спокойствием восьмёрок, прикрывших своей массивностью тонкость двоек. Так прошла неделя.
Он был невыносим. Но, ему уже можно было помочь. Хоть как-то. И я старался как мог.
- Ну чем ты чувствуешь, скажи, чем? Кожей? – спрашивал я его в сердцах, - разве дело в коже?
- Я не знаю… Если не в коже, то в чём? – с надеждой он поднимал на меня заплаканные глаза.
- Тем, что глубже. Глубже! Не доверяй коже. Представь, что кожи на тебе нет. Кожи – нет. Представь!
Он зажмурился и сильно сосредоточился… Похоже, у него получилось. Он делал это уже не в первый раз.
- Представил. Да, кожи нет, - с закрытыми глазами произнёс он, - Но, я чувствую чем-то…
- Чем?!
- Мясом, костьми… лёгкими, сердцем… - его лицо искажалось немыслимым напряжением, - Я бы хотел не чувствовать, но не могу. Всегда есть, чем.
- Так пусть не будет, чем! Представь, что нет у тебя ни костей, ни мяса, ничего! У тебя нет ни-че-го! НИ-ЧЕ-ГО! – я уже и сам это представлял у себя.
Он снова напрягся…
- Да, теперь – нет. Ничего нет, - прошептал он, - Но, есть что-то… что-то внутри, позади всего.
- Что это?!
- Это – что-то, что я не могу назвать, не знаю, что, может – дух или душа. Она – чувствует, чешется, хочет, жаждет, ждёт!
- Так дай ей!
- Как дать? – от удивления он открыл глаза, - я же хочу не давать…
- А я в двадцатый раз тебе говорю – ДАТЬ! Дай ей, что она хочет!
- Как это – дать?
- Так! Говори, чего она хочет!
- Не знаю… Всего… Перескакивает на разное… Жаждет трогать, проникать во всех, каждого... тЕла, кожи, всего, что внутри - всех, особенно юных, – он стал рвать на себе волосы и перешёл на визг, – Я хочу избавиться от этого! ХОЧУ, но НЕ МОГУ! – и он в истерике стал биться головой о каменную стену.
- Ты – то, что внутри, только дух, - я уже сам изнемогал от его страданий, - Тебе нечем трогать! НЕЧЕМ и НЕЗАЧЕМ! Всех физически прочувствовать невозможно! Но, можно по-другому. Все – разные, но во всех есть что-то общее. Почувствуй это общее! То, что внутри. То, чего домогается вся твоя суть. Позволь ей!
- Разве это можно? Я же от этого избавляюсь.
- Делай! Только взяв это, ты сможешь освободиться! Возьми, но самую суть – меньшим не насытишься! – я уже и сам был на грани.
Он сильно сосредоточился и сидел так минут десять. Потом, наконец, расслабился и улыбнулся – впервые за всё время, проведённое здесь. Ещё через несколько минут он в блаженном покое открыл глаза.
- Кажется, я понял. Я проникся. Я люблю тебя. Я люблю всех, - так он посидел ещё с три минуты, но вдруг дыхание его участилось, он стал беспокоиться и в следующую же минуту плакать и срывать с себя последние остатки уже разорванной одежды, - Я ненавижу то, что мешает любить! – крикнул он, - Это тело пропиталось гнилью до самого дна. Оно не даёт мне жить, - и он умоляюще посмотрел на меня, - Дай мне нож.
Я насторожился. В данной ситуации мне это не казалось верным выходом:
- Если будет нужно – Бог сам убьёт тебя.
- Что ты – я не для этого! Я просто хочу снять кожу. Её чувства постоянно прорываются. Она не даёт мне не освободиться. Она слишком испорчена. Дай! – и он протянул свою дрожащую руку, - Хотя бы поверхность… Снять хотя бы поверхность. Убрать хотя бы это.
Я почувствовал, что не могу ему отказать и протянул ему острый охотничий нож.
- Спасибо, - сказал он и тут же начал рьяно резать своё тело. Он подрезал кожу, и потом руками отдирал её.
...Кровь стала сочиться с него слишком быстро – и он это понял.
- Я могу убить себя, так и не избавившись. Что же делать? – запричитал он, - Убить себя – недостаточно. Эта зараза останется. Как сделать так, чтобы ничего не осталось?
Внезапная догадка осенила в один момент нас обоих. Он встал и бросился на улицу, оставляя за собой кровавый след.
*
Я подъехал вовремя. Мальчишка уже стоял. Ничего не спросил – просто подошёл к машине. «Такие юные созданья, такие чистые – такая кожа… Ещё не испорченная, ещё молодая, ещё не познавшая плесени впечатлений» - я не мог унять собственной дрожи и чехарды в мыслях. Мальчик был красивый, и всё было как в первый раз.
- Сколько время? – по-будничному спросил я его.
Он показал мне часы – те самые. Я улыбнулся. Всё, как всегда, нормально. Но, он стал оглядываться и что-то не спешил садиться. Я понял, что надо действовать.
- Я пришёл вернуть… - но его слова уже тонули в газовой струе. Быстро подхватив мальчишку, я аккуратно уложил его в багажник. Перед тем, как его захлопнуть, я снял с парня ботинок и носок, достал нож, провёл рукой по нежной подошве малыша, поцеловал её и резанул – брызнувшая струя точно попала в ботинок. Одним движением пластырь накрыл рану. Ботинок с кровью я быстро отнёс на обочину дороги. Это стало уже привычкой.
«Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, … И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучшее для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твое было ввергнуто в геенну» – Евангелие от Матфея, глава 5.
Copyright © Лаварэс – 2001 г. (24, 26 - 28 декабря 2001 г.)