Ну что ты орешь на ухо?
Он и так все слышит – не глухой!
Был бы глухой, в армию не взяли, а взяли бы – не стал радистом.
Все равно не завидую я ему: килограмм двадцать на горбу потаскай, да все по горам, горам.
А позывной могли для нас и поумней придумать.
«Снеговик»!
Тьфу ты.… То - то же додумались.
Да, ответь ты ему, чего он разорался!
Во дает, парню кусок проглотить некогда!
А я зуммер - то попридержу, попридержу, пусть свою тушенку хлопец дожует.
Ну вот. Банку отложил, теперь можно и звякнуть: дзи-и-нь, дзи-и-и-и-нь…
О, какой запах мяса…
Вкуснотища!
До этого, какой-то хохол со Жмеринки попался. И откуда у него столько чеснока было с собой? Фу, до сих пор в мембране дух стоит. Как «нарубится» этого своего, как он говорил, лекарства, хоть трубку затыкай.
Жалко! Неделю назад снайпер ихний усмотрел моего радиста: в мою коробку-рацию первая пуля, а вторая, вторая в него, в любителя чеснока.
Меня залатали, чего-то там внутри отпаяли, выкинули за ненадобностью, новое впаяли, на кожух заплатку дюралевую.…А его сердешного на родную батькивщину, в грузе «200».
Теперь, новый хозяин ходит сверкает отметиной.
Ох, до добра это не доведет!
Я ж ему и так, и так пытаюсь намекнуть: подставляю на солнышко свою яркую заплатку, мол, смотри, - не порядок это. Ну, возьми ты у старшины с ГСМа кисточку, обмакни в зеленую краску, замажь «демаскирующее» пятно.
Нет, не понимает он меня.
Ох, не к добру это, не к добру.
Старших надо слушаться. Разве его не учили этому?
Я ж его лет на…тридцать старше.
Почти что «батя». Хотя скорее как мать…Радиостанция – женского рода. Да, ладно…Мужского, женского. Все едино. Война отечественная за плечами. Потом на консервации, затем внутренности-начинку подновили, и опять в строй. На новую войну.
Все равно жалко. Такой вес, такой груз парень на спине таскает по горам. Вон, у этих бородатых, черная коробочка в кармане помещается. Конечно не мне чета по дальности, но и похожие и у них есть, но упаси Бог - не двадцать кило. Это уж точно!
Ну, чего расселся?
Двинулись уже впереди...Оглох? Отдохнул? Пошли тогда. Напяливай хомут. Да лучше бы ты меня и не снимал. Морока с тобой. Ремни-то плечи натерли? Вижу, натерли. Но извини браток, помочь ни чем не смогу.…Были бы ноги, следом за тобой потопал бы. Извини, вот ноги-то не выросли. Пошли, что-ли?
Пуля легла как в мишень.
Точь в точь прямо в заплатку.
«Больно – то как, но терпимо»…подумала рация.
Вторая, ниже – в поясницу, переломив радиста пополам.
Третья – выбрала шею…
Зуммер призывно верещал, словно своим тоненьким голоском пытался расшевелить дремавшее безмолвие диких гор.
«Кто – нибудь слышит?»
«Ну, хоть кто- нибудь? А?»
Но молчали горы…
Лишь где-то приглушенно и неторопливо в ущелье бежал вниз древний ручей, ставший в мгновение невольным свидетелем еще одной кровавой драмы-расплаты.
«Говорил же я ему, говорил – быть беде.…Вот и накаркала»
Передатчик, собрав все свои оставшиеся силы в батареях питания, выплеснул наружу через антенну, лежащую в луже крови, сигнал отчаяния, ушедший затихающим эхом в далекий родной полк.
Дежуривший на приеме радиосообщений молоденький ефрейтор-связист, уловил на полковой частоте, ушедшей на боевое второй роты, странный сигнал…
Сигнал, прозвучавший раньше положенного времени. Даже не сигнал, а какую – то мешанину звуков, на фоне которых выделялся один, похожий на шорох-вздох, как от человека, испускающего дух, перед тем, как его душа отправится на небеса.
Ефрейтор от этих звуков-помех, поморщился, как от зубной боли.
Покрутил ручку шкалы настройки, пытаясь услышать еще хоть что-нибудь.
Пробежал по частоте еще раз…
Взглянув на часы, про себя отметил: странно, вторая рота в установленное время не выходит на связь.
Надо доложить.…
Посидел еще несколько минут, смежив веки, зябко поеживаясь. Буржуйка прогорела, дымок тоненьким шнурком-змейкой, струился из приоткрытой дверцы…
Все! Надо идти сдавать смену.
Сняв наушники, достал сигарету.
Словно в раздумье потянулся и щелкнул тумблер выключения питания радиостанции.
Его дежурство закончилось.
А в это время, далеко отсюда, рация на протяжении нескольких минут пульсировала в эфире метрономом, разнося по лабиринтам гор и ущелий, последний в жизни радиосеанс
затухающего сердца своего хозяина-радиста.