Солнце уже несколько часов самозабвенно поджаривало бурую, как корка засохшей крови, землю. Китайские космонавты, впервые высадившиеся на Марсе, увидели его точно таким. Но и пролетавший в верхних слоях атмосферы китайский многоцелевой истребитель наблюдал на Земле в точности такую картину. Он пулей пронесся над пустыней и ушел в сторону Залива, оставив за собой отчетливый белый автограф-хвост.
На земле была дорога. По дороге ехал человек. Этот, как и любой другой, человек много ездил. Первые девять месяцев своей жизни – на маме, потом на папе, потом много еще на ком, а сейчас он ехал в заколоченном деревянном ящике. Несшие его люди не роптали – они хорошо осознавали, что непредсказуем тот час, когда и сами они поедут по этой дороге, выложенной когда-то желтым в знак скорби кирпичом.
Дорога ползла по пустыне - то полноводная, то пересыхая, то и вовсе бросая идущих на потеху песчаным джиннам. Песок и пыль по ней струились с севера на юг, в точности, как блестящий ртутью поверхности Евфрат, который пересек китайский летчик в 250 милях к востоку, перед тем как прошмыгнуть над головами несущих гроб людей на высоте около 55 километров, там, где не образуются облака.
За гробом тоже шли. Никто не плакал. Женщин оставили по домам – пусть плачут в более подходящих для этого условиях. В пустыне слезы – пустая трата воды, солей и времени. К тому же за гробом шли солдаты. А они не плачут, особенно на людях и уж точно не в пустыне.
Висевшие у них за спинами трофейные калаши то и дело били своих владельцев по ребрам. А те мазохистически улыбались спрятанными под клетчатые куфьи усами, чувствуя себя комфортно и защищенно.
Наиболее комфортно было человеку в гробу – уже не жарко и есть куда ноги вытянуть. Он всегда хотел умереть с выражением на лице. Так и умер с этим желанием. И застывшее на его лице отчетливо отдавало желанием. Однако сделанного не вернуть.
У всех, исключая покойного, вспотели ноги и подмышки. Но запах мужского пота не мог перебить запаха гниющего мяса и субпродуктов. Человек имеет обыкновение очень не аппетитно уходить в последний путь. Особенно на Востоке.
Через полтора часа процессия дошла: люди - до полной некондиции, покойный - до места пребывания-во-веки-веков-аминь. Дорога уперлась концом в погост.
Оставалось по быстрому, пока обитатель ящика не перешел окончательно в плоскость паров и запаха, расковырять панцирь, по недогляду называемый землей, поместить гроб в лунку, заковырять обратно, перекурить и воздать покойному финальную почесть.
Пока принесшие гроб усердно стучали кирками и лопатами, солдаты бережно чистили калаши выковыренными по дороге желтыми кирпичами. Не в знак скорби, а по чисто практическим соображениям. Сегодня им еще предстояло стрелять. Признаетесь, вы ведь не часто стреляете в Бога…
К полудню по правую руку от покойного, если не принимать в расчет двухметрового слоя земли, выстроились закопавшие. По левую встали солдаты с хищно скалившимися небу щербатыми стволами… Все было готово. Все были готовы. Казалось даже из гроба, несмотря на все тот же слой земли, слышно несмелое нервное почесывание.
Приступим, пожалуй. Еще секунду назад стоявшие по всей арабской вытяжке солдаты вдруг задвигались, как единый отлаженный в горных кантонах Швейцарии механизм. С визгом и улюлюканьем в небо ринулись сотни пуль калибра 7,62 . И каждая знала свой маневр и понимала его. Люди стреляли, кричали и прыгали. И если бы вы понимали арабский, вы услышали бы…
ТЫ, ЖЕСТОКИЙ БОГ, КОТОРОМУ МЫ ВЕРИЛИ!
ТЫ ЗАБИРАЕШЬ У НАС ДЕТЕЙ,
И ЖЕН,
И МАТЕРЕЙ,
И ОТЦОВ!
КОГДА-НИБУДЬ И НА ТЕБЯ НАЙДЕТСЯ ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ!
И ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ МОЯ… ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ МОЯ!!!!»
А в это время далеко на юге бахнуло. Взлетевший с авианосца ВМФ США истребитель преодолел звуковой барьер и радостно погнался за китайцем, смутно надеясь хоть на этот раз выйти на расстояние пуска ракеты…