Каждый свой день рождения Дмитрий Евгеньевич праздновал не громко, но со вкусом. Поскольку родился он в декабре, то и забавы у него были соответствующие.
Каждый год, примерно за неделю до праздника он приезжал в свой деревенский домик, стоявший на краю отдалённой улицы обычной захолустной деревеньки. Договаривался с соседскими мужиками, чтобы те организовали трактор почистить дорогу, залили горку, точнее довольно крутой склон холма спускавшегося к речушке, разровняли пустырь за домом и залили на нём каток. Заранее оплачивал убой и разделку двух откормленных поросят, покупал у бабушек-старушек солёные и маринованные грибочки, огурчики, квашеную капусту, несколько ведер картошки и пару свежезасоленных окороков сальца. С местным населением рассчитывался водкой и деньгами. Народ, работавший в местном леспромхозе или живший на пенсию, лишних денег практически не видевший, с огромной радостью соглашался организовать праздник для своего миллионера, так Дмитрия Евгеньевича прозвали в деревне.
Заходил Миллионер и к деду Никифоровичу, местному грозе и дебоширу. Причём заходил обязательно с каким-нибудь диковинным гостинцем. То зажигалку деду привезёт музыкальную, то часы подарит говорящие или ещё какое чудо удумает. Такое внимание к старику объяснялось довольно просто. Только у Семёна Никифоровича на деревне была лошадь и сани. Каждый раз дед ломался и не хотел работать на капиталиста извозчиком. По долгу засиживались Евгеньевич с Никифоровичем. Но, в конце концов, получив своё ведро водки да ещё немного на закусь. дед соглашался на время стать кучером.
Миллионер уезжал обратно в город, а деревня, немного погудев на выручку начинала исполнять его заказы.
За день до дня рождения в двухэтажный, кирпичный домик с балконом завозились фрукты, овощи, рыба, копчености и прочая провизия. Вечером того же дня приезжал и Миллионер.
Сначала он проверял как мужики исполнили его просьбы. Сам скатывался несколько раз с горы, издавая при этом дикие ребяческие вопли. Потом отправлялся к Никифоровичу, матерящемуся и пьяному в стельку, всю неделю не дававшему спокойно жить односельчанам своими ругательствами и песнями, это зависло от его состояния и количества принятого на грудь. Однако, завидев Миллионера дед сразу же утихомиривался и поддерживаемый под руки Евгеньевичем плёлся к проруби. Пару раз окунувшись они шли в баньку, уже вытопленную бабкой Оксаной. На следующий день дед был трезв как огурчик, полон сил и энергии.
Готовить обед в доме Евгеньевича начинали рано утром. Занимался он этим вместе со своей женой – красавицей Еленой. Ещё молодой чете помогала тётя Валя, женщина лет шестидесяти жившая в деревне уже лет пять, но до этого. в советские времена, работавшая поваром в какой-то столовой.
Примерно часам к десяти, одиннадцати морозный, чистый и звенящий деревенский воздух наполнялся вкусными ароматами. Все деревенские собаки, почуяв такое великолепие, начинали облизываться и громко лаять.
А уже с полудня девственная деревенская тишина оглашалась рёвом моторов авто гостей Дмитрия Евгеньевича.
Он никогда не собирал огромных толп праздных и ненужных людей. Среди приглашённых только самые близки родственники. Коих насчитывалось человек пятнадцать – двадцать. Автомобили гостей выстраивались вдоль забора и замолкали.
Дом заполнялся музыкой, выстрелами пробок от шампанского, смехом и весельем. Спустя часа полтора – два шумная орава вываливалась из-за кирпичных стен на волю. Уже весёлые гости вместе с детьми катались с горки, отдельные смельчаки пытались выйти на каток, устраивая там огромную кучу-малу.
Раскрасневшиеся, довольные и посвежевшие гости вновь возвращались к столу, а дети продолжали резвиться на природе. Визг и писк заполняли в это время всю округу, отдаваясь звонким эхом в близстоящем лесу.
Часов около четырёх дед Никифорович чинно подъезжал к крыльцу дома. Место для него оставляли самое лучшее, не пуская на него самую красивую и престижную машину. Белорус, так Никифорович звал своего белогривого коня, высокомерно сверху осматривал своих железных собратьев. Характер у Белоруса был подстать хозяину. Гордый, важный, в делах степенный и резвый в праздниках да гулянках.
Первыми в сани усаживались дети. Не спеша, словно пробуя снежный путь, Белорус делал круг по улице и возвращался обратно к крыльцу, на котором уже стояли в ожидании взрослые. Народ усаживался в сани и крича «.. Поехали!» блестящими глазами смотрел на кучера. Тот дергал поводья и Белорус тяжело, со скрипом полозий по снегу трогался с места. Из саней выскакивали двое мужчин, помогая разогнаться Белорусу. Вот, правда, запрыгнуть обратно в сани, на ходу, получалось уже не у каждого. Конь резво бежал под гору. Кучер делал резкий поворот! Половина пассажиров вываливалась в сугроб! Удержавшиеся же с весёлым смехом уносились в лес.
Маршрут лесных прогулок кучер выбирал сам. Он ещё утром проходил трассу будущей экскурсии по зимней сказке на лыжах. Выбирались самые красивые поляны и тропинки. Кое где Никифорович придавал товарный вид природе: то маленькую ёлочку снежком посыплет, то тропинку слегка подчистит от снега. В лесу дед ездил тихо и аккуратно, с тем чтобы гости могли как можно лучше рассмотреть матушку - природу.
Как только темнело, сани возвращались к избушке Миллионера. Там уже Евгеньевич разводил костёр и жарил шашлык вместе с выпавшими на старте и повороте пассажирами. К ним присоединялись и мужики. Но остограммившись и закусив удалялись восвояси, лишь только завидев сани.
Шашлык съедался прямо на улице. Сюда же, на лужайку перед домом, выносили пузатый самовар вовсю дымивший трубой.
Дальше по программе была баня. Сначала мыли детей. Набегавшиеся, накатавшиеся, вдоволь наигравшиеся и попарившиеся в бане они сразу же засыпали как убитые.
После этого баню слегка подтапливали и заходили мужики. Женщины же терпеливо ждали пока те начнут выскакивать голяком на снег. В этот момент они резко заскакивали в баню, поддавали пару и наотрез отказывались выходить, ссылаясь на холод и одиночество. Мужикам ничего не оставалось как продолжить купаться вместе с дамами. Кувыркание в снегу и купание в бане продолжалось до одури. Точнее до тех пор, пока баня не начинала остывать. Народ быстро одевался и возвращался к столу.
Утром, а если сказать точнее к полудню, гости начинали разъезжаться по домам.
После их отъезда чета Миллионера устраивала пир для деревенских собак и кошек. Сколько же можно было поглодать вкусных косточек и полакомиться заморской рыбкой! Хозяева уезжали поздно вечером. Они проходили по деревне благодаря односельчан и щедро раздавали плюшки, булки, салаты, винегреты, овощи и фрукты. Для особых деревенских друзей, как дед Никифорович, полагалась бутылочка другая. Иногда чуть пригубленная, но зато довольно качественная и в здешних местах доселе не виданная.
Ещё неделю гудела деревня, вспоминая добрым словом Миллионера. А он, усевшись в свою машину обнимал жену и говорил: «Как же здорово всё это у тебя вышло! Какие здесь люди хорошие! Какая ты у меня красавица и умница! Моя Елена Прекрасная!».
Автомобиль уносился во тьму, что бы вернуться обратно на следующие выходные. Однако, все остальные праздники Дмитрий Евгеньевич праздновал тихо в стенах своего дома. Лишь только по стоящей у ворот машине и резвящемся на горке или катке детям можно было узнать о прибытии Миллионера в свои загородные аппартаменты.
Он любил свою жену, детей, тишину и покой. Со всем остальным миром он просто предпочитал находиться в хороших отношениях.