Когда Урри уже окончательно отошёл от дел и поселился в своём небольшом особняке под Мюнхеном,который он назвал по древней традиции своего рода - "Адмирал Бенбоу",он любил рассказывать эту историю какой-нибудь очередной селянке,случайно забредшей на огонёк.
В воспоминаниях его не было особенной грусти,правда - как он любил иногда говорить - вот только Электрона ему немного не хватает...
Я,в то время,был его соседом,и мы быстро сошлись на почве любви к алкогольным напиткам и длинным беседам и я,чуть ли не каждый вечер проводил,сидя в уютном кресле в гостиной его дома,подолгу разглядывая огонь в камине и слушая как Урри рассказывает эпическое сказание про Электрона какой-нибудь милой девочке.
Рассказчик он был гениальный.Его речь тянулась подобно серебряной цепочке с полудрагоценными камнями и они сверкали всеми оттенками всех цветов.Интонация для него была словно открывашка для законсервированных чувств и ещё - он никогда не повторялся,он мог быть подчёркнуто тих там,где вчера было - громко,и мог выть и кричать в том месте,где в прошлый раз он растерянно шептал.
Когда он рассказывал о том как он умирал в одной жалкой гостинице на окраине Пхеньяна,а Электрон стоял под окном,на тускло освещённой мостовой и играл на скрипке любимую песню Урри - "Приди,мой возлюбленный,приди,о ты видишь - февраль...",то слушать его было - не-вы-но-си-мо...Я не знал,что может быть так больно,но я узнал что может быть - так.
Причём,он всегда не просто рассказывал,он и показывал как всё это было - он пел и танцевал,он выходил во двор и там ложился лицом вниз на снег,а мы - ошеломлённые - смотрели на него из окна...Иногда он убегал на верхний этаж и приносил оттуда старенький шмайссер,завёрнутый в промасленную тряпку,тот самый шмайссер,дуло которого Электрон засунул ему прямо в рот,в одной гамбургской пивной и какие очень такие непростые слова сказал Электрон ему в этот момент и как Урри сумел правильно ему ответить,что было довольно сложно,учитывая,что во рту Урри было дуло шмайссера вместо любимой сигары и т.д. и т.д.
К концу эпоса он выкладывался полностью,на него становилось страшно смотреть,по лицу бежали струйки пота,дыхание становилось отчётливо тяжёлым,в зрачках проступала болезнь и почему-то казалось,что у него темнеет в глазах.
Но всё же как бы он не начинал эту великую повесть о добре и зле,о любви и смерти,после первого медленного движения первых слов - о,словно бы набирающий ход поезд - после всех странных и безумных изгибов сюжета в середине,в конце - так или иначе - он приходил к одной и той же,неизменной финальной фразе, - просто понимаешь,крошка, - говорил он, - как-то всё так сложилось,всё как-то с детства у меня так пошло,что я не любил проказы,(и тут его голос становился визгливым голосом юродивого)но обожал приказы!а сейчас,маленькая сучка,я приказываю тебе раздеться и показать мне свои сиськи!дас ист фантастиш юнге фрау я я...
И на этом месте я,из деликатности,опускаю занавес...Любознательный читатель сам вероятно сможет представить всё что было дальше.
Хотя впрочем разве вы знаете,что такое любить...
9.11.01.