«Никто из нас не знал, когда все началось…»
Просто она приехала в командировку на несколько недель в этот старый, хотя и не маленький европейский городок – жена его друга. Чужая жена.
Только какое ему тогда до того было дело? «Доброе утро-добрый вечер-как дела-что нового». Незатейливое общение живущих по соседству. Да еще в одном доме. А потом, как-то раз, после вечернего чая или кофе, когда его супруга удалилась спать, капризно причитая о позднем часе, раскалывающейся голове и завтрашнем тяжелом дне, - они разговорились. Да какое там – разговорились!
У них были противоположные взгляды на все абсолютно, оба вскипали мгновенно, оба были спорщиками до умопомрачения, до потери контроля над словами.
Позже она с удивлением отметила, что подобные споры заводят ее, вздымая вверх обжигающую волну – чего? Страсти, конфликта, агрессии, упоения? Она всегда терпеть не могла упоминания о женской логике или женском уме, вызывая на интеллектуальную дуэль всякого осмелившегося: порой проигрывала, никогда тем не менее не сдаваясь, но чаще побеждала.
И сейчас ей порой казалось, во время особенно жарких и выводящих из себя споров с ним, что в кипящем грозовом пространстве между ними видится вспыхивание шпаг и слышен звон схлестываемого металла. «Я к вашим услугам, сударь!»
Но – всегда была условно дружеская ничья.
Его начало тянуть к этим баталиям, он искал их – эти сплетения слов и сшибающиеся лбами интересы и мировоззрения. Ранее не воспринимавший женщин как противника, а скорее как лакомство, не унижая тем не менее никогда их достоинства, – он с отстраненным любопытством отмечал, что не может понять, что же может быть причиной этой его тяги – к ней. И не такая уж красавица, да и вообще – не в его вкусе.
Женщины сходили по нему с ума – в большинстве случаев, - и ни они, ни он сам не смогли бы толком объяснить природу этого влечения. Ну, нравился он женщинам, и все тут – и он платил им тем же, со всей душой и без капли фальши.
И все же – было в ней что-то дразнящее, какой-то вызов во взгляде ее порой поистине бездонных глаз, из которых навстречу ему выплескивалась вся геена огненная с ее обитателями.
И так – каждый день: слово за слово, тема за тему, изысканно-бесстрастный спор-дуэль, бешеный разговор-поединок. Взмах – выпад – жалящее лезвие внутри – жар - боль – насмешливый взгляд в упор. Я к вашим услугам, сударь!
Что за ерунда, думал он, с каких пор женщина может вырывать меня из снисходительно-ироничного отношения к действительности, что случалось с ним прежде только дважды: когда умирал его отец и когда из-за него самого чуть не погиб по глупости один приятель.
Что за чушь, нелепица, дикость, что за щемящий наркотик привязывает его к ней все крепче и все несносней; что за упоительное возбуждение охватывает его, когда он помимо воли пытается представить себе, по многолетней привычке, ее рядом – с собой, неистово и безрассудно охватывающим ее руками, бережно целующим ее губы, впивающимся в ее дурманяще-желанное тело…
Нельзя, перечеркивал он, она же жена друга, это скотство, это пошло, в конце концов; невозможно, неправильно, нестерпимо, невыносимо!
Нельзя. Терять. Контроль.
Нельзя. Терять.
Это полное сумашествие, металась она. Это становится опасным, так не должно быть, это неверно. Она с трудом может собраться с мыслями, когда встречается с ним взглядом, она просто пропадает. (У него семья, у нее семья…)
Что же происходит, что раскручивается вокруг нее диким смерчем, нависает темнотой и неотвратимостью цунами? Почему она не может владеть ситуацией и владеть собой, когда смотрит на его крепкие руки, спокойный разворот плеч, на упрямые губы, на эти темные волосы, в которые так хочется запустить пальцы… «И чувствовать, что надо погибать, и знать, что бегство больше невозможно…»
Кошмар. Она не должна так думать, это совсем скверно, это… грех, в конце концов. Он избалован женским вниманием, и она рискует стать очередным номером в его списке побед… нет, ни за что. Нет.
«Врешь, не возьмешь!» - вдруг некстати всплыла из глубин памяти эта знаменитая чапаевская фраза, и она невольно усмехнулась ее очевидной двусмысленности.
Врешь, не возьмешь.
Врешь.
Они столкнулись поздно вечером на кухне, куда она пришла забрать свежекупленный диск, вываленный на стол вместе с остальными покупками еще днем, да так и забытый там. Он, выйдя на террасу покурить, обнаружил, что не прихватил, как это постоянно с ним случалось, огня.
И то ли от паскудной ноябрьской погоды, всхлипывающей за окнами и обиженно швыряющейся временами мелким колючим дождем, то ли еще от чего – но очередной их спор, разгоревшейся по очередному поводу, стал выходить за рамки вежливости или хотя бы деликатности.
Она била словами наотмашь, со злостью, уже не заботясь о сути спора и стараясь только уязвить побольнее и похлестче. И в какую-то минуту он поддался этому порыву, оскорбив ее – цинично и веско, как он это умел – и тут же споткнулся. Идиот, прорычал он себе, ну что ты делаешь…
В рвущейся наружу ярости она размахнулась, чтобы ударить, он машинально перехватил ее руку, заведя ей за спину, потом другую… И вдруг все вокруг заструилось, расплывшись по стремительной гремящей спирали, превращаясь в одну мятущуюся точку – и пропало.
Оглушенный, он продолжал держать ее руки, не замечая, что сжимает их все больнее. Она смотрела прямо в его глаза – просто смотрела, без гнева, - видя в их глубине убийственное сияние гор, рушащееся великолепие городов, медленный сход дымящейся лавы, органный гул северного сияния – чувствуя его всем телом, растворяясь в нем и не в силах пошевелиться или сделать вдох.
Я умру сейчас, если ты не откликнешься мне! – отчаянно кричали его глаза. Не умирай… – молчали ее.
Она высвободила одну руку, вцепившись в дверной косяк, потянула вторую из его ладони. Он отпустил ее, молча глядя в сторону, сжав губы.
B ледяном тумане она добралась до своей комнаты, села на кровать, бессильно уронив руки на колени. Так больше нельзя, это все, предел – решение пришло неожиданно и ярко. Она вскочила с неизвестно откуда взявшейся лихорадочной энергией, принялась бросать в дорожную сумку первые попавшиеся под руку вещи, натягивать свитер и куртку. Прочь отсюда, прочь, как можно дальше и как можно быстрее! Нужно время - восстановиться, стать прежней – прочь…
Он продолжал стоять там же, пытаясь подумать хоть о чем-то и сознавая невозможность это сделать, когда услышал, как хрустально вякнул колокольчик в прихожей, легко хлопнула входная дверь. Он рванулся туда, не замечая, что опрокидывает по пути какие-то столики и вазочки, заполонившие дом, рывком распахнул дверь.
Она уже выворачивала на улицу, выехав из гаража; асфальт влажно поблескивал сколом черного оникса под резким светом фонарей. Плохо соображая, что делает, он кинулся к вешалке, сорвал ключи от машины. Выезжая, он с силой вдавил педаль газа, колеса протестующе завизжали, буксуя какое-то время на месте, потом ринулись вперед.
Через пару минут он нагнал ее машину – или почти нагнал, так как она его заметила и тоже прибавила скорость. Хорошо, что почти ночь, и на улицах никого нет, мельком подумалось ему. Она неожиданно свернула, машину слегка занесло на повороте, вздыбив фонтан брызг из-под колес, он повторил тот же вираж, не отставая.
Она снова свернула, стараясь сделать это неожиданно, но он упорно следовал за ней.
Его начинала пьянить эта гонка, кровь неслась по жилам рубиновым потоком, душа наполнялась прозрачным и гибельно-свежим, а в голове радостно и звонко стучало в виски: «А Бог – такую – из адовых глубин – вывел и – повелел – люби!»
Любовь-битва, любовь-сражение, любовь-боль – он вдруг только сейчас отчетливо понял, что это и было то, что он неистово желал и искал всю жизнь, но никак не мог или не хотел признаться себе самому. Найти себе ровню, равную, такую же, кровь от крови, плоть от плоти, половинку, небесного двойника…
Все же он не успел свернуть за ней в очередной раз, проскочив поворот на полной скорости – ее машина тут же растворилась позади, но он знал этот город вдоль и поперек, каждую самую незаметную улицу и безымянный переулок и мог предполагать, куда она направится дальше. Он стал наворачивать поворот за поворотом, не всегда удачно вписываясь, царапая и мня бампера и корпус, злясь на это и тут же забывая, но будучи твердо уверенным, что скоро, вот-вот, он все же нагонит ее.
Состояние лихорадочности не покинуло, когда он оторвался от нее, напротив – она теперь не знала, откуда его ожидать и начала нервничать все сильнее. Она прибавила скорость, хотя ездила совсем недавно и ей было отчаянно страшно; чувствуя, что заблудилась вконец и понятия не имеет, куда же направляется.
Ей невыносимо хотелось остановиться, остановить все, - и пусть будь, что будет, лишь бы вновь пережить то звездное, омутное ощущение, когда он сжимал руки у нее за спиной …
Она не успела заметить, откуда взялась его машина, вылетающая прямо наперерез из боковой улицы, лишь автоматически вдавила педаль тормоза до упора, машину занесло, разворачивая, она столкнулась с ним плашмя боком и уже вместе прижавшиеся друг к другу машины раскрутило на мокром асфальте, - и упала тишина.
Она, вцепившись в руль, смотрела на него сквозь окна, сидящего почти рядом с ней, и тоже не отрывающего взгляда.
…И не стало времен, и не стало стран, и не стало войн, и не стало никаких знаний и религий, и была только эта тонкая неуязвимая нить-взгляд, и было больно, но не было страшно.
А вдалеке уже слышалось подвывание полицейских сирен, с каждой секундой становящихся все ближе. Копы… вовремя, черти их забери, - как всегда.