В А Н И Н А Я М А
«Осень на дворе; мы одни только остались на даче»
И.Гончаров, Обыкновенная осень
ДАЧА И ДАЧНИКИ
Энциклопедисты Брокгауз и Эфрон считали, что дачей или загородным жилищем у римлян называли villa Urbana, то есть загородный дом городского типа исключительно для загородного проживания в знойное время года, и villa Rustica – деревенская вилла в виде небольшого поместья с хозяйством, скотом и прочая.
А Владимир Даль в своем толковом словаре под дачей понимает:
Выдачу, раздачу, отдачу, дажбу, что выдается в виде жалованья, содержания, пайка, месчины, порции корма;
Поминки, где кормят нищих и раздают им деньги;
Подушное, оброк;
Небольшую поземельную собственность, некогда даровую, от царя, или данную по дележу, отводу;
Угодья и земли округленные, обмежеванные, собь владельца или общества;
Загородный дом, заимку, хутор, мызу, отдельную усадьбу, жилье вне города;
А дачником Владимир Даль называет участника в общей даче, совладельца; а также жителя загородной дачи, охотника до дачной жизни.
Ныне типичный дачник – это городской житель, живущий в летнее время на «даче», а в зимнее - на городской квартире, и постоянно испытывающий тревогу зимой по поводу своего дачного имущества, а летом – по поводу квартирного. Нервное истощение от этой тревоги частично компенсируется пребыванием на чистом воздухе в летнее время.
В девятнадцатом веке под дачей понимали также достаточно обустроенный дом, сдаваемый местным землевладельцем («в сдачу») городским жителям для временного проживания.
Тогда же зажиточные городские жители стали покупать под дачу барские дома вблизи городов или земельные участки под индивидуальное жилищное строительство, эти строения ничем не отличались по удобствам от тогдашних городских и даже превосходили их.
Катастрофа, случившаяся после октябрьского переворота в 1917 году, привела к втаптыванию в грязь понятия частной собственности и, как следствие, к конфискации части дач, особенно ближайших к центру Петрограда или Москвы, в последнем случае в районах Сокольников, Богородского, Измайлово, Перово, Кунцево, Отрадное и во многих других. Бывшие дачи заселили рекрутированными из деревень крестьянами, будущими рабочими городских фабрик и заводов. Апартаменты были разделены на пеналы фанерными перегородками и по существу превратились в антисанитарные бараки.
В 20-30-е годы прошлого века началось дачное возрождение. Под «дачей» стали уже понимать также и комфортные загородные резиденции для проживания олигархов на время их правления. Под определение такой казенной дачи, пожалуй, подходят все словарные пояснения Брокгауза, Эфрона и Даля.
После выпихивания олигарха из присутствия дача, как правило, у него изымалась и передавалась его преемнику. Правда, наиболее выдающиеся олигархи - члены Синода, получали эти дачи в пожизненное пользование. После ухода счастливца в мир иной все домочадцы с этих казенных дач изгонялись.
Казенные дачи окружались огромными деревянными заборами, которые красились в неизменный зеленый цвет. У входа в усадьбу всегда имелся контрольно-пропускной пункт (КПП), с тем, чтобы никто без особого на то приглашения не мог вторгнуться в охраняемые опричниками владения. При въезде на дорогу, ведущую на такую дачу, всегда стоит кирпич (дорожный знак «Въезд запрещен»). Родители рассказывают детям, что если кто-либо проедет на такой знак, то будет сильно оштрафован на КПП.
Хитрые олигархи советских времен, а таких было маловато, сберегали денежные премии ведомственного и союзного значения для строительства собственных довольно крупных деревянных домов, вблизи дачных исторических мест у железнодорожных станций пригородного сообщения, и регистрировали эти «дачи» на имя своих родителей или братьев или сестер.
После того, как олигархам-собственникам давали по шапке, они переходили на научную или педагогическую работу или на пенсию «союзного» значения, и превращались в обыкновенных дачников, потихоньку переоформляя свои личные строения на свое имя или на имя жены или детей.
Наиболее же упертые олигархи думали, что «так будет всегда» и по выходе на пенсию оставались чисто городскими жителями, не имеющими ни дачи, ни собственного автомобиля, ни собственной квартиры, поскольку городские квартиры не могли быть частной собственностью, их можно было только обменивать либо отдавать в пользу владельца-государства, либо «прописывать» на этой площади своих ближайших родственников, передавая, этим самым, им права пользования. А при наличии казенной машины и шофера они считали ниже своего достоинства обучиться нехитрым приемам вождения автомобиля. Может быть, нежелание научиться водить автомобиль еще объяснялось и тем, что автомобили требовали постоянного технического обслуживания и серьёзного укрытия их от воров, и связанных с этим неудобств и затрат. Практическое отсутствие автосервиса вынуждало автовладельца или самому учится профессии автослесаря, либо находить своего «дядю Васю», другого шофера, который соглашался за небольшие деньги добиться от автомобиля начать свое самостоятельное движение.
Уже со времён НЭПа («новой экономической политики» в Советской России в период 1921-1929 гг.) стали разрешать так называемые дачно-строительные кооперативы (ДСК) с площадью индивидуального земельного участка от 0,2 до 0,5 га, как правило, на хороших землях для работников комиссариатов и «творческих» и не творческих союзов. Вблизи более или менее крупных городов образовалось существенное количество этих кооперативов, члены которых были служащими какого-нибудь ведомства или «союза». А этих ведомств, которые получали Высочайшее разрешение на создание этих ДСК, было не так уж и много.
ЗИМНИКИ
Естественно, эти дачи были окружены так называемыми «зимниками», то есть поселенцами, ведущими натуральное хозяйство вблизи железных дорог. По разным причинам им не давали «прописаться» в крупном городе и они были вынуждены оседать неподалеку, затаивая, лютую злобу на горожан, да еще имеющих дачи. Вместе с тем, зимники имели возможность продавать дачникам плоды своего натурального хозяйства: молоко, сметану, творог, сало, говядину, яйца, курятину, овощи, фрукты и ягоды, что устраивало обе стороны ввиду вечного дефицита на свежие и качественные продукты питания с одной стороны, и экономии торговых расходов у производителей с другой. Эти торговые отношения как-то примиряли стороны в летнее время.
Дачники вызывали ненависть также у тех горожан, которые не имели чести удостоиться стать членом ДСК.
Испокон века дачник весной перевозит часть своего имущества из городской квартиры в летний дом, а осенью - из летнего дома на городскую квартиру. До 30-х годов прошлого века для этой цели заказывали подводу, а позднее бортовые грузовики. Перевозили и рояли. Ввиду постоянного роста числа перевозимых вещей горожанину стало не под силу и не к чему перевозить с дачи весь свой скарб, в особенности, вещи с высокой степенью износа. Это могли быть старая обувь и одежда, а также вещи, которые имели только дачное предназначение: керосинки, газовые баллоны, бидоны, садовый инвентарь. После вывоза сколько-нибудь ценных вещей на зимний период дачи приобретали нищенскую обстановку. Зачастую дачник должен был делать несколько возок.
Вот тут то и наступала первая воровская волна, нацеленная на кражу вещей, которые дачник не успевал вывезти за первую или вторую возку.
Вторая, зимняя волна, нацеливалась на забытые или сознательно оставленные остатки съестных припасов, недопитых алкогольных напитков, кухонную утварь, элементы обогрева и водоснабжения, а также конструкционные элементы строений.
Социальный состав дачных воров достаточно разнообразен, начиная от самих дачников-соседей и их детей, безработных деревенских жителей и, кончая беглыми каторжниками и солдатами. Последние ищут временный кров и пищу и наиболее опасны, поскольку они могут поджечь дом или убить владельца, нечаянно решившегося на зимний визит на свою дачу.
Наиболее дерзкие взломы дачных строений могут осуществляться и в разгар лета, когда по каким-либо неотложным обстоятельствам вся дачная семья должна на время выехать в город, бросив всю дачную обстановку. Обычно существуют наблюдатели, которые и сообщают злоумышленникам о временном отсутствии хозяев. Зачастую и сами хозяева делают ошибку, сообщая какому-нибудь, иногда местному, «сторожу» о своем вынужденном срочном отъезде.
Отмечены случаи, когда доблестные органы, желая осуществить тщательный обыск вашей дачи, не имея на то санкции определённой инстанции, пользуются подобными осведомителями, пытаясь узнать о планах хозяев. А осведомителей, сами знаете, хоть пруд пруди. Дача в этом случае вскрывается весьма аккуратно, и для маскировки ограбления выносятся некоторые ценные вещи. Ценность дачных вещей, безусловно, значительно ниже городских. Ведь дача зачастую превращается в транзитный пункт для вещей между городской квартирой и помойкой.
Постоянный воровской генофонд концентрируется вдоль железных дорог, и чем ближе дача к станции железной дороги, тем выше вероятность её ограбления или порчи.
Если дачная усадьба огорожена крепким четырехметровым забором с пущенной поверху спиралью Бруно и оголенным электрическим проводом под высоким напряжением, то шансы выстоять повышаются. Шансы выстоять ещё более возрастают, если на территории усадьбы дачник поселяет сторожа с двумя волкодавами. Однако только ничтожная часть дачников может позволить себе инвестиции в систему надежной охраны своей загородной собственности.
Дачное воровство имеет историю с 1917 года, а квалификация воров из года в год растет в связи с нахлынувшими на Россию достижениями в области технологии резки, сверления, пилки, дробления и травления материалов с использованием мобильных инструментов.
ХОЛОДНАЯ ВОЛНА
Следующая волна дачников появилась в связи с Высочайшим разрешением в 50-х годах прошлого столетия выделять наиболее гнусные участки земли (на болотистых и глинистых почвах и прочих негодных для проживания и ведения сельского хозяйства землях) на участках площадью 12 соток (0,12 га) под индивидуальную застройку дачных «домиков» для работников крупных институтов или заводов, работающих, прежде всего, на холодную войну, то есть понапрасну.
При появлении признаков нехватки продовольствия для городского населения в 60-е годы прошлого столетия стали давать участки площадью 6 соток (0,06 га) с тем, чтобы дачники могли хоть частично прокормить себя сами, не удлиняя очереди в городские продовольственные магазины. Социальный состав дачников этой волны был весьма разношёрстен, а земля на их участках была холодная, ввиду близости грунтовых вод, что приводило к ревматическим заболеваниям огородников.
С пятидесятых годов прошлого века категорически запрещалось строить печи для обогрева домиков (поскольку загородные силы пожарной охраны были ограничены, а подъезды к участкам не расчищались от снега, что исключало пожаротушение). В обязательном порядке необходимо было засаживать землю огородами и плодовыми деревьями. Эти шестисоточные поселения стали именоваться садово-огородными товариществами (СОТ). Для этих поселений характерна небывалая скученность (число участков измерялось сотнями), проезды между участками не позволяли автомобилям развернуться, а грузовые автомобили иногда не могли ехать задним ходом. Кроме какого-то дурацкого названия вроде «Факел», «Компрессор», «Восход», эти поселки не имеют почтового адреса, телефона, магазина, врача, названий улиц, и вообще не нанесены на карту местности или нанесены в виде трех-четырех квадратиков с обозначением «дачи». Гостям приходится объяснять проезд на схемах, рисуемых на бумаге, ориентируя гостей по отдельно стоящим деревьям, оврагам, трансформаторным будкам и другим малоподвижным предметам.
САША И МИША
В последнюю субботу августа 1957 года пятидесятилетний Саша Клейман решил завтра перебираться в Москву. Он собрался положить в свой старый пузатый портфель весь провиант, остававшийся на кухне: гречневую и манную крупу, две банки говяжьей тушенки, одну нераскрытую банку «сгущёнки», десять конфет «Радуга» и банку с грузинским чаем. Кроме того, в портфель надо было ещё запихнуть всё дачное тряпьё, которое сейчас было на нём: грязные трусы и майку, пижамную куртку, сатиновые выцветшие черные шаровары, пожелтевшие от летнего отдыха гимнастические тапочки и тюбетейку, а также шахматную доску с шахматами (носки на даче Саша не носил в целях экономии и вентиляции ступней).
В доме на вешалке уже болтались готовые к выезду в город на Саше: желтая соломенная шляпа, пиджак с паспортом во внутреннем кармане и ста одиннадцатью рублями, вложенными в паспорт, а также наглаженные брюки синего цвета, розовая сорочка, пёстрый галстук с нераспущенным узлом, чистые голубая майка и черные сатиновые трусы, выстиранные накануне женой Фаиной Иосифовной в тазу с холодной водой с применением соды и хозяйственного мыла. Под вешалкой стояли кремовые сандалии с запихнутыми во внутрь чистыми носками голубого цвета в черную полоску.
Фаина Иосифовна ещё вчера, в пятницу, съехала с дачи вместе с малолетним сыном Иосифом, собрав дамские и детские принадлежности в рюкзак.
Предстояло ещё слить керосин из двух керосинок в бидон, закопать бидон в землю, а керосинки обернуть мешковиной и то же закопать в землю, благо, что земля была пухом, то есть, представляла собой чистый сухой речной песок. Весь ДСК «Рабкриновец» находился в центре огромного песчаного острова с растущим на нем сосновым бором, простирающимся от Люберец до Раменского и ограниченного по бокам Егорьевским и Рязанским шоссе, далее шли торфяники и болота. На этом песчаном острове ещё с девятнадцатого века строились дачи, а потом и ДСК. Посуду и столовые приборы прятать не надо было, поскольку они собирались Сашей заново каждую зиму как остатки разных сервизов у соседей по коммунальной квартире, а алюминиевые столовые приборы – в столовых общепита, что и было обозначено на этих приборах. Средство связи с внешним миром – старый довоенный ламповый приемник с утерянным названием – Саша прятал над потолком кухни, самостоятельно проделав в нем тайный лаз, что считал своим большим достижением. Фаина запрещала брать в Москву также и постельные принадлежности, поскольку в старых ватных одеялах и в пуховых подушках кто-то жил.
Саша Клейман, будучи старшим бухгалтером в Народном комиссариате рабоче-крестьянской инспекции (ныне Министерстве госконтроля), получил этот участок площадью 33 сотки (0,33 га) наравне со своими теперешними соседями по даче Мишей Бергом и Ваней Гробовниковым ещё в 1937 году, когда стали казнить старых большевиков (Саша, Миша и Ваня были тогда молодыми большевиками, им троим, было по тридцать лет).
По давно сложившейся традиции у Саши с Мишей в этот день после отъезда домочадцев обычно состоялся последний дачный шахматный турнир, а также семинар на тему «О подготовке к зиме».
Миша Берг, в отличие от Саши, приглашал летом мужика косить траву, делать дорожки путем выемки дёрна и обрубания веток, наползавших на проход по дорожке. Платой за эти работы было скошенное мужиком сено, который замучился косить придорожную траву для своей коровы. Делалось три дорожки: одна от калитки к дому, другая - от дома к холодной уборной с выгребом, а - третья от дома к помойке. В конце августа приезжал золотарь на подводе, ковшом на длинной ручке он выгребал сезонные экскременты Клейманов, Бергов и Гробовниковых, и грузил их в бочку, стоявшую на подводе. На время проведения ассенизационных работ все дамы, зажав носы, покидали территорию для прогулок по просекам, чтобы повидать других соседей и рассказать им о своих временных трудностях.
Саша же никаких дорожек не делал, не давал косить траву, полагая, что не надо глумиться над природой. Тропинки к известным местам образовывались естественным образом, то есть путем протаптывания. Единственным недостатком таких тропинок было намачивание низа шароваров мокрой травой из-за дождя или утренней росы.
У Саши с Мишей были давние разногласия, заключавшиеся ещё и в том, запирать или не запирать дачу на зиму.
Саша не запирал. Вор не бил стекла, не взламывал ставни-жалюзи, а, толкнув дверь ногой, оказывался в доме и поражался аскетизму обстановки. Все стены были обиты фанерой, которая ходила волнами, и была когда-то окрашена голубой краской (пачкающейся синькой). При строительстве такой типовой дачи (все дачи были близнецами) одновременно плотником делалась встроенная мебель из той же трехмиллиметровой фанеры и таким же образом окрашенной. В те времена проезды между участками (просеки) делались широкими, более 10 метров, имели нумерацию, что позволило властям дать разрешение на устройство печей в этих дачах уже при строительстве. Печь, однажды побеленная мелом, постепенно покрывалась сажей. У печи была плита с двумя конфорками для приготовления пищи и кипячения воды. Однако ввиду отсутствия трубочистов труба засорялась, тяга исчезала, а печь уже выполняла функции подставки для керосинок. В знак протеста вор, проникнув в Сашину дачу, обычно толкал ногой хилые этажерки, гнилую плетеную мебель, входил в спальню, ссал на постель, а потом, при наличии содержимого в прямой кишке, и срал посередине комнаты.
Весной Саше оставалось только соскоблить детским совком высохшие воровские экскременты и выставить на всякий случай постельные принадлежности на просушку под лучи теплого солнышка.
К вечеру дачная жизнь налаживалась, можно было включить ламповый радиоприемник, настроившись на трансляцию драматического спектакля либо концерта из консерватории, разложить привезенные из библиотеки книги и журналы по этажеркам, или начать игру в шахматы с Мишей Бергом.
Миша Берг обладал более богатой обстановкой – у него был ещё и ламповый телевизор КВН-49 с водяной линзой, которые он на зиму осторожно по лесенке спускал в погреб, предусмотренный под полом террасы конструкцией дачи. Дистиллированная вода из линзы предусмотрительно выливалась. Боясь, что вор найдет крышку от погреба, Миша накрывал её половиком, и ставил на него стол, смещая его с нормального центрового положения. Миша также боялся, что вор поймёт цель перемещения стола, и поэтому, запирал дверь длинным ключом, похожим на загнутый гвоздь. Раз в году вор все-таки приходил, ударял ногой по двери несколько раз, в результате чего, дверь не выдерживала и открывалась, ломаясь. Миша Берг считал, что всякий труд должен быть вознагражден, и поэтому ставил на стол пол-литровую непочатую бутылку водки самого низкого качества, а под бутылку подкладывал записку следующего содержания: «Дорогой друг! У меня ничего больше нет! – Миша».
Мише не приходилось соскабливать говно с пола, как это делал Саша, но приходилось приглашать мужика для поправки входной двери (ещё одна пол-литра).
Пока Миша с Сашей усаживались у шахматной доски, у калитки замаячила фигура их другого соседа – Вани Гробовникова, который знал о завтрашнем отъезде шахматистов, и потому, спешил повидать их перед отъездом.
ВАНЯ
Ваня был не чета Саше и Мише. У него был огород и сад, а дорожки были выложены кирпичём, который он собирал в течение семи лет вдоль проезжих дорог. Яблоки и картофель он закладывал в погреб, с тем, чтобы в январе их забрать в Москву. Первая часть урожая вывозилась в сумках на электричке до окончания сезона. Ванина дача была оборудована ещё и телевизором «Ленинград», радиолой «Родина» и стиральной машиной «Тула». О «Туле» знали все: когда его жена Маша использовала этот аппарат для стирки белья, начиналась такая вибрация Ваниной дачи, что равномерный гул и хлюпающие удары были слышны далеко за забором.
Поэтому и забот у Вани было больше: необходимо было немедленно эвакуировать «Ленинград», «Родину» и «Тулу», поскольку в погреб они никак не помещались – там были плоды его с Машей урожая. Обычно Ванин друг Петя в первых числах сентября приезжал к Ване на своем автомобильчике «Москвич», чтобы на нем перевезти Ванины приборы на его квартиру в Безбожном переулке. Этими аппаратами Ваня с Машей продолжали пользоваться в городе под дружные протесты соседей по коммунальной квартире по поводу вибраций «Тулы» (хотя звуки «Тулы» в городе отличались от её звуков на даче в лучшую сторону).
Неожиданно Ваня получил телеграмму от жены Пети, содержавшей информацию о том, что Петя загремел в инфекционное отделение Боткинской больницы по причине истощившей его кишечник дизентерии (Петя предпочитал отдых в Одессе, за что поплатился не только Петя, но, как оказалось, и Ваня).
Так что, Ванина проблема была страшной, он не знал даже, что просить у Саши с Мишей, вся троица, будучи мелкой сошкой в министерстве, никак не могла рассчитывать на выделение им «полуторки» в самый разгар дачных переездов: грузовички давно были распределены между начальством с середины августа до середины сентября.
Ваня пришел с четвертинкой «Московской» (0,25 л) и приветствовал шахматистов своим обычным восклицанием «Рот-Фронт!». Шахматисты молча подняли правую руку и продолжали щёлкать по шахматным часам. Часы приносил с собой Берг, на нём лежало бремя их вывоза в Москву.
Ваня вздохнул, откупорил бутылочку, поставил её на садовый столик рядом с шахматной доской, сходил к Саше на кухню, принёс оттуда один граненый стограммовый стакан и кусок черного хлеба, который он оторвал от Сашиной буханки. Ваня налил водку в стаканчик и спросил, кто хочет выпить первым. Саша и Миша в знак отказа покрутили головами, а Ваня залпом выпил. Поморщившись (магазинная водка в те годы была сущей дрянью), он понюхал кусок чернушки и стал молча размышлять, что, мол, сила у него есть, лопата, ведро и топор тоже, а также десяток скоб для сшивания бревен или шпал, вот сейчас попрощаюсь с евреями и начну копать. Он налил себе ещё полстаканчика, выпил, поморщился, понюхал хлеб и сказал: «Прощайте друзья, простите, если что было не так». Своим планом он с ними делиться не стал, это было опасно не столько для него, сколько для них. Ваня встал и бодрым шагом отправился восвояси.
Ваня взял лопату и начал копать яму непосредственно перед крыльцом своей дачи размером 1,5 на 1,5 метра. В результате четырехчасовой непрерывной работы он вырыл яму глубиной в 2 метра и вывез 15 тачек песка в угол своего участка. На дно ямы он уложил страшное приспособление собственного изобретения, а верх ямы покрыл куском старой теннисной сетки (кооперативной), укрепив её по сторонам колышками. Затем он насыпал на сетку мелкие сучки и листву, одновременно задекорировав листвой и кирпичную дорожку, ведущую к яме. Сзади дома он сложил необходимое количество горбыля, которым он планировал перекрыть яму после эвакуации «Родины», «Ленинграда» и «Тулы». Он переночевал и поутру выехал в Москву.
Ваня предполагал, что к концу сентября - к началу октября Петю выпустят, и они смогут вывезти ценности на машине.
Оказалось так, что в конце сентября Петю ещё не выпустили, а Ваня получил задание выехать в составе ревизионной бригады на проверку финансово-хозяйственной деятельности Калужского спичечно-мебельного комбината «Гигант». Ревизия заняла все четыре недели.
Вернувшись в Москву, Ваня радостно позвонил Пете домой и с огорчением узнал, что с «Москвичём» надо что-то делать, а именно заменить щётки на генераторе, которые нигде днём с огнём сыскать было нельзя. Сговорились искать вместе, применив ВСЕ возможные способы. Через неделю генератор «Москвича» дал нужное напряжение, и друзья решили ехать в первую субботу ноября по снегу (на летних шинах, других не знали в ту пору). Решили, что, если машина до Ваниного участка не дойдет, то они оставят её на накатанной улице Пограничной, и на руках перенесут все вещи к машине. Но всё обернулось по-другому…
ГВОЗДЬ
В первый понедельник ноября того же года шпанистый мальчик 14 лет от роду по кличке Гвоздь по свежему снегу обходил дачные владения, ставшие теперь предметом его сезонной деятельности. Он не любил по понедельникам ходить в школу и потому прогуливал. Родители родительские собрания игнорировали, полагая, что Гвоздю уже давно надо было учиться на слесаря, да всё никак его не отпускали из школы до окончания семи классов. Гвоздь учился в седьмом классе уже во второй раз.
Гвоздь прошел мимо Сашиной дачи, поскольку он недавно поссал и посрал в домашнем люфт клозете. Разбежавшись, он перемахнул через забор Мишиной дачи, толкнул со всей силы дверь на террасу, отпил из горлышка приготовленную для него водку, занюхал рукавчиком, свернул записку в затычку, закупорил ею бутылку. Бутылку он положил во внутренний карман полушубка. Покрутившись на всякий случай по участку, он перепрыгнул через забор Ваниной дачи. Решив, что Ванина дверь, конечно, закрыта на замок, он разбежался, чтобы прямо с крыльца влететь боком на дверь, не разбив бутылку, попытав дверной замок на прочность. Он разбежался по технологии тройного прыжка в длину, как его учили на его единственно любимом уроке физкультуры. На втором шаге он провалился в яму и напоролся на двадцатисантиметровые штыри, сделанные Ваней из распрямленных скоб и вбитых в горбыли, равномерно расстеленных по дну ямы. Упал он неловко, плашмя, грудью. Один штырь прошёл в сердце, другой – в живот, а третий – в пах. Гвоздь подергался и замер.
Гвоздин папаша по кличке Рваный, специализировавшийся на краже железнодорожных грузов, после ночного дела выпил 1 литр водки и проспал почти 7 часов. Его сожительница Матрена растолкала его, злобно выговаривая ему в лицо разные гадости, заодно сообщив ему, что: «Мол, пока ты свинья тут дрыхнешь, их дорогого сынули уж второй день нигде нетути!» Ругаясь матом, Рваный потребовал рассолу, стакан водки и мяса с костью из супа. Выкурив после «поправки» пару сигарет «Памир», Рваный надел телогрейку, ватные штаны, шапку и валенки с галошами и молча вышел со двора на улицу. Ноги сразу понесли его к ДСК «Рабкриновец». Рваный официально состоял штатным сторожем в Правлении ДСК вместе ещё с двумя местными мужиками. К обязанностям своим они относились, надо сказать, халатно, считая, что им недоплачивают. Правда, сторожа никогда никаких заявлений по этому поводу не делали.
Он быстро обнаружил следы своего пострела на снегу перед забором и, проделав те же атлетические движения, что сутки назад более мастерски проделал Гвоздь, прошел к яме и увидел внизу знакомые полушубок и шапчонку.
Хорошо усвоив уголовный кодекс, Рваный прошел по нетронутому снегу к парадной калитке Ваниного участка, выходящей на просек, и назад к дому, потом опять к калитке, и затем прямиком направился на станцию в Быковскую милицию...
После похорон Гвоздя в пятницу Рваный вышел ночью во двор, вытащил из сарая бидон с бензином марки А-66, который он загодя заготовил, слив бензин из бензобака тащившейся по Опаринской улице «трехтонки» за стакан портвейна. Он перелил бензин из бидона в автомобильную камеру через заранее вырезанное в ней отверстие. Он ещё раз проделал путь к Ваниной даче, но через забор, аккуратно обошел яму и ногой выбил дверь Ваниной дачи. Далее Рваный бросил камеру с бензином на пол, дождался пока бензин разольётся по всему полу дачи, и поджёг разлившийся бензин.
ЗАЩИТНИК РОДИНЫ
Ваню арестовали ночью дома в Безбожном переулке в среду. Дома (так у них называлась комната в коммунальной квартире) остались плачущая жена Маша и двое ошарашенных сыновей-студентов юридического факультета. Ваню осудили на 15 лет, предложив ему помочь расширить экспорт деловой древесины из Советского Союза путем рубки леса под Лысьвой, что в Пермской области. Каторжане прозвали его «Защитником Родины, Ленинграда и Тулы». За доблестный труд и примерное поведение и в связи с наступлением пенсионного возраста Ваню амнистировали в 1967 году.
Маша только в декабре 1957 года получила известие от Председателя Правления ДСК «Рабкриновец», что дача их сгорела быстро, а виновников не нашли, хотя Быковская милиция и завела по своему обыкновению уголовное дело. Получив от «Госстраха» сумму, равную балансовой стоимости Ваниной дачи в размере 2103 рублей и 43 копеек, Маша использовала эти деньги на посылки съестных припасов Ване в известное ей учреждение.
Ваня вышел из лагеря постаревшим, но краснощеким и бодрым. Из партии его выкинули задолго до приговора, поскольку в СССР коммунистов не судили, выкинули и из Госконтроля. Ваня с трудом прописался у Маши в комнате. Он не стал оформлять пенсию, а устроился плотником на московский мясокомбинат.
БЫЧЬЕ СЕРДЦЕ
На всю жизнь возненавидев воров, Ваня постоянно ремонтировал и совершенствовал деревянный забор, окружавший мясокомбинат. Рабочим приходилось «все выше, выше и выше» подбрасывать мешки с мясом с тем, чтобы они перелетали в чьи-то ловкие руки через постоянно росший в высоту забор. Наконец терпение коллектива мясокомбината иссякло. Рубщики взяли бычье сердце и зашили его за подкладку задней фалды Ваниного пальто, висевшего в общей раздевалке. После окончания смены Ваня пошел к проходной, позади него гуськом шёл коллектив. Когда Ваня поравнялся с вахтером, коллектив одним вздохом выкрикнул: «Держи вора! Мы видели, как он прятал мясо!»
Вахтер был членом коллектива, получая за хорошую службу ежедневное вознаграждение в виде дачи 10 кг бескостной говядины. Вахтер 1 кг оставлял себе, а 9 кг продавал жильцам своего пятиэтажного панельного дома по рубль пятьдесят за кило. Жильцы не могли не нарадоваться на него, ведь в магазине, отстояв очередь, можно было купить только мороженую говядину с костью по 2 рубля 20 копеек за кило (этот продукт считался мясом первой категории, хотя вес кости мог составить и половину куска). Кроме того, продавец всегда при взвешивании клал обрубок на толстую почтовую бумагу и снизу ещё умудрялся прилепить к обрубку привесок в виде почерневшего кусочка неизвестного происхождения. Благодаря скупщикам краденого совокупный доход вахтера составлял 300 рублей в месяц «чистыми» и превышал размер официального месячного оклада директора мясокомбината.
Ваня был остановлен, грубо обыскан с привлечением большого количества понятых. Разорвали подкладку и вытащили окровавленный кусок «субпродукта». Выездное заседание народного суда состоялось в актовом зале мясокомбината. Коллектив злостно и умело клеймил уличенного, приписывая ему и давешний опыт сидельца. С учетом прежней судимости суд приговорил его к максимальному сроку. Адвокат внес протест, ссылаясь на нарушение правил проведения дознания и следствия, подал кассационную жалобу. Ваню засадили в Реутовскую тюрьму ожидать своей судьбы. На третью неделю ноября 1969 года Ваню зарезали на прогулке в тюремном дворе по приказу вора в законе по кличке Хмырь, подельника Рваного. А высота забора у мясокомбината была восстановлена до размера, предшествовавшего Ваниному приходу на комбинат.
ПОТОМКИ
После того, как Миша Берг узнал об аресте Вани, у него, от охватившего его ужаса, случился обширный инфаркт задней стенки миокарда, приведший к смерти. Он испугался, что его могут привлечь к ответственности «за давнюю связь с убийцей» или «за недонесение о готовящемся преступлении». Страх были беспричинный, ни он, ни Саша, не узнали о плане Вани, и никак не могли его остановить. Но Миша хорошо помнил 1950 год, год начала борьбы с «космополитизмом», всесоюзной борьбы с евреями (хорошо хоть ни он, ни его ближайшие родственники не работали врачами, которых называли убийцами в белых халатах). Он очень боялся оказаться в следственном изоляторе, потерять место и уморить семью беспросветной нищетой.
Саша умер от рака предстательной железы в год смерти Вани. Фаина стойко перенесла потерю мужа, все своё свободное от работы время она уделяла сыну Иосифу, окончившему Московский инженерно-строительный институт, что на Разгуляе. Иосифа не взяли на работу ни во одно министерство, ни в научно-исследовательский институт, как ни старалась Фаина избавить сына от «вредной» среды, о «вредности» которой она небеспричинно догадывалась. Иосиф пошел на московскую стройку мастером. Сначала Иосиф научился прикрывать подворовывание рабочими строительных материалов, а потом, став прорабом, был вовлечен в оптовые поставки строящимся дачникам «излишков» со стройки. Покупка обрезной доски, толи, кирпича, гвоздей или цемента представляла для дачников ужасное испытание, ввиду необходимости до потери сознания рыскать по всем областным магазинам стройматериалов, испытывавших «естественный» или организованный дефицит строительных товаров. Случайно нагрянула комиссия под какую-то кампанию борьбы с расхищением «народной» собственности и приговорили Иосифа к каторжным работам в Мордовии. Но он дождался своего часа. В начале 90-х годов его выпустили, быстро пересмотрев дело, и Иосиф стал предпринимателем в законе. Введя в заблуждение десятки тысяч сограждан, он стал богатым и уважаемым человеком. Вблизи Москвы у хорошего шоссе он построил дачу в том смысле, как толковали Брокгауз и Эфрон. Домина из кирпича в три этажа с подвалом, с газовым отоплением, бассейном и зимним садом радовала глаз Иосифа. Усадьба была окружена высоким кирпичным забором с круглосуточным видео наблюдением. В специальной будке посменно жили вооруженные охранники из группы «Коршун». Фаину с усадьбы вывозил шофер на машине Audi А6. Фаина всё хлопотала, чтобы найти Иосифу достойную супругу, способную, не только экономно вести хозяйство, но и своим умом помогать Иосифу прожить сложную на этой земле жизнь.
Иосиф, наконец, решил заняться развитием российской культуры, прикупил ансамбль «Иванушки дурачки», и новые деньги пошли нескончаемым потоком, минуя региональные бюджеты субъектов Российской Федерации, куда он пристрастился направлять свой ансамбль. Теперь Фаина гордилась своим мальчиком, жизнь удалась.
16 декабря 1969 года около трёх часов утра Рваного застрелил боец вооруженной охраны станции Москва-Сортировочная Рязанской дороги, когда он выбрасывал грузы из почтового вагона, подлежащих отправке в Казань. Матрёна встретила известие со смешанным чувством и через неделю вышла замуж за крепкого мужичонка – машиниста маневрового тепловоза на станции Люберцы. Она переехала к мужу в Люберцы, продав дом в Быково. Муж ценил её за умелость в любви и отличные харчи, которые она отлично (и главное задёшево) готовила, будучи поварихой в ресторане Казанского вокзала. В 1971 году они родили мальчика Федю. Федю забрали в армию, сделав из него на чеченской войне профессионального убийцу российских граждан. В конце 90-х годов прошлого века Федор вошёл в Балашихинскую группировку и, будучи отличным исполнителем заказов на устранение конкурентов, жил по понятиям Матрены, очень даже неплохо. Матрена на Федькины деньги съездила и в Египет и на Кипр и во Францию. О будущем она не задумывалась, поскольку думать не умела. Дача была им не нужна.
Маша после смерти Вани продолжала работать бухгалтером на заводе «Серп и молот». Их дети Петр Иванович и Иван Иванович (который был моложе своего брата ровно на 1 год) в 1957 году были исключены из комсомола в связи с осуждением их отца. Но ректорат университета сжалился над отличниками юридического факультета, им предложили перейти на заочный факультет. Конечно их тут же призвали в армию.
Они с радостью выбрали себе один - танковые войска (Петр Иванович) и артиллерийские (Иван Иванович). Они продолжали учиться заочно и, окончив службу старшими сержантами, одновременно получили в Москве дипломы о высшем юридическом образовании. Оба решили пойти работать в московскую милицию. Кадровые службы МВД с удовольствием зачислили их на работу в качестве участковых в Ленинском и Октябрьском районах Москвы. Они вступили в члены КПСС ещё в армии, поскольку воинские начальники наплевали на предрассудки, имевшие место в далекой и живущей по другим законам Москве. Проявив выдающиеся детективные качества, Петр Иванович и Иван Иванович были, в конце концов, переведены один - в Московский уголовный розыск, а другой - в Следственный комитет МВД. Братья стали настоящими ищейками, изловив массу заклятых врагов своего отца Ивана Гробовникова. Братья подарили Маше внуков, одного из них назвали Ванечка, так его больше всех и любила бедная Маша Гробовникова.
Дети Миши Берга в 70-х годах выехали с матерью в Израиль и поступили служить в армию. Они быстро продвинулись по службе, а младший из них Семён попал на работу в Моссад. Опыт противостояния с зимниками очень помогал им в борьбе с внешними врагами Израиля.
Copyright ©2001 foma zamorski