… Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской
Гостинице –
Тонкий звон
Старинных часов –
Как капельки времени…
(М.Цветаева)
Знаешь, я до сих пор не уверена, кем он был на самом деле – поэтом, художником или просто ангелом. А, может быть – ни тем, ни другим и ни третьим, - а просто странным красивым человеком. Он носил длинное пальто и большой зеленый берет, и на каждый Новый год дарил мне еще один серебряный колокольчик. Раньше я просто ставила их на полочку возле письменного стола и они молча поблескивали, отражая электрический свет – двенадцать, тринадцать, четырнадцать немых серебряных колокольчиков. Иногда я брала их в руки, разглядывала – и тогда на них чуть заметно проступали непонятные узоры – буквы - не буквы – может быть, какие-то иероглифы. Я не помню, как он подарил мне первый, второй и третий колокольчики. Я была тогда еще очень маленькая. Может быть, он и вовсе не приходил тогда, а присылал их по почте, и мама удивлялась – надо же, какая прелесть – можно было бы сделать из них серьги и кулон, но раз здесь написано, что это тебе – забирай, Бельчонок. Тогда Мама еще называла меня Бельчонком - и я с удовольствием им становилась, размахивая рыжим беличьим хвостом, прыгала с кресла на диван, грызла лесные орешки, радовалась шуршаще-блестяще-пахнущему апельсинами и хвоей новогоднему чуду и принимала колокольчики как что-то обычное, само собой разумеющееся – подумаешь, всего лишь еще один подарок – а подарков всегда было очень много.
А вот свой четвертый Новый Год я помню очень хорошо. Все кружилось в предпраздничной суете, родители ждали гостей, накрывали на стол, по квартире носилась туда-сюда мамина подруга тетя Вера – я ее не любила, - она пользовалась духами с таким тяжелым, терпким и неприятным запахом и все время сюсюкала.
Мне не было интересно с взрослыми и я ушла к себе в комнату – рассматривать картинки в новой Азбуке – тогда я еще не знала букв. Картинки были красивые, но веселее от них не становилось. А за окном шел снег – какой-то особенный, большой, уютный и теплый, каким может быть только предновогодний снег, когда тебе четыре года.
Я подошла к балконной двери и стала смотреть, как хлопья снега танцуют в круге света от уличного фонаря, и вспомнила бабушкино выражение – «танцевать от печки». Эти снежинки точно не стали бы танцевать от печки, думала я. Они бы от нее заплакали и растаяли. А на балкон уже намело столько снежинок, что они превратились в целый сугроб снега, из которого вполне можно было слепить небольшую снежную бабу. Если быстро выйти на балкон, набрать снега, сразу же закрыть дверь и слепить бабу прямо здесь, в комнате – то я не успею простудиться, родители ничего не заметят, зато у меня будет своя маленькая снежная баба – я сделаю ей нос из коробки от диафильма – и вообще рассуждать было бессмысленно, пора было действовать, пока не пришел кто-нибудь из старших. Я поставила стул к двери и, с трудом дотянувшись до задвижки, открыла ее. Бррр, как холодно. Ноги в теплых носочках и домашних тапочках, конечно, сразу промокли, оказавшись в снегу. Внизу, прямо под балконом – а квартира у моих родителей на первом этаже – явно что-то происходило – я услышала тихий-тихий звон и чей-то голос. Забыв о своей снежной бабе, я приподнялась на цыпочках и, высунув любопытный нос в щель между бетонным блоком и перилами, стала смотреть. Прямо под балконом стоял человек в длинном пальто и зеленом берете и смотрел куда-то вверх. Я тоже посмотрела вверх, но, ничего там не обнаружив, снова уставилась на человека.
А человек уже смотрел на меня. ВОТ ЭТО ВЗГЛЯД. Нет, не на меня он смотрел, а В меня – и будто бы СКВОЗЬ меня одновременно – так на меня еще никто не смотрел, и я, уже начинающая замерзать, еще и испугалась, и подумала – МАМА!… Нет, правда, я так и подумала. А он прочел мои мысли, засмеялся и сказал, что мама тут ни при чем, а он просто ждал меня, чтобы подарить вот это – и, подняв руку, протянул маленький серебряный колокольчик. А теперь посмотри туда – сказал он – и показал куда-то направо и вверх. Я посмотрела туда, но там только качались от ветра замерзшие ветки ивы и кружился снег. А когда я открыла рот, чтобы спросить, кто он такой и что все что это значит, его уже не было.
Конечно же, я простудилась. Правда, от мамы мне влетело не очень – маме в тот вечер некогда было заниматься моим воспитанием – потому что – ах, Верочка, быстрее заправь салат и поставь вот этот бокал вот туда, потому что – ах! У меня, кажется, подгорел пирог, - и еще масса радостных новогодних причин не отшлепать маленькую непослушную дочку – он только закрыла балкон на самую верхнюю задвижку, сказала, что поговорит со мной на эту тему завтра, надела мне сухие носочки и убежала обратно в гостиную. А я пошла в ванну и, подставив руку с колокольчиком, зажатым в кулачке, под струю теплой воды, подумала, что этот дядя, наверно, был ангел – такой, каких показывают в телевизионных фильмах, только почему-то без крыльев. И, когда я уснула, мне приснился светлый - светлый сон, в котором странный человек в зеленом берете вел меня за руку по большому заснеженному полю, но мне было вовсе не холодно…
Потом было еще много всего, но тебе, наверно будут неинтересны подробности. Потому что все, что было потом, было обычной жизнью обычной маленькой девочки, которая ходит в обычный детский садик – ссорится и мирится с подружками, разбивает коленки, читает свои первые книжки, потом – идет в обычную школу, где мальчишки дергают ее за косички, а нелюбимая преподавательница литературы придирается к каждой запятой в сочинении на тему «Кем я буду, когда вырасту»; потом девушка поступит – в самый обычный институт – будет учиться, влюбляться – не всегда взаимно, набивать свои первые взрослые шишки и синяки, писать стихи – глупые и не очень; но каждый Новый год к ней будет приходить удивительный человек в длинном пальто и зеленом берете и дарить еще один маленький молчаливый серебряный колокольчик.
Знаешь, я как-то даже умудрилась потерять один – неосторожно смахнула его с полки, и он закатился куда-то за шкаф или под диван, но доставать его оттуда было некогда – кажется, я спешила на какое-то свидание, и колокольчик остался где-то там, в подшкафной или поддиванной пыли. Я искала его потом, но так и не нашла. Это был семнадцатый колокольчик.
Потом был восемнадцатый – на тонкой шелковой ниточке, инкрустированный кусочками бирюзы; девятнадцатый – больше похожий на бубенец, круглый и с дырочкой-крестиком; двадцатый – резной, из черненого серебра; двадцать первый – позолоченный; двадцать второй – на нем были выгравированы какие-то непонятные знаки; двадцать третий – в виде восьмиконечной звездочки; двадцать четвертый – просто колокольчик, обычный колокольчик без надписей, ниточек, инкрустаций, но будто светящийся изнутри – таким же особенным светом, какой я видела во сне в ту ночь двадцать лет назад, и единственный из всех, который звенел - тихо-тихо, словно падают капельки времени…
Посмотри, вот они, стоят на полке – мои маленькие молчаливые колокольчики, и каждый из них – год, и каждый – целая жизнь. Жаль, что ты, как и все остальные, не видишь их.
Но, может быть, ты случайно встречал когда-нибудь моего странного незнакомца в длинном пальто? Мне кажется, он должен жить где-нибудь совсем недалеко – например, в том доме с башенками в конце соседней улицы.
Знаешь, очень страшно – ведь скоро Новый Год, и я все чаще смотрю на снег, танцующий в свете уличного фонаря, и думаю - что, если он в этот раз не придет, он – самый странный и самый красивый из всех, придуманных мной?… Как же я буду жить дальше – без еще одного серебряного колокольчика?