Минуло. Не было – и нет.
Остыло. Рук не отогреть.
Но и сегодня, как на свет,
Мне больно на тебя смотреть.
Ирина Снегова.
Зажигаю маленький ночник. Елочная мишура дико переливается в тусклых теплых лучах, брызнувших на стены, отбрасывает мелкие разноцветные песчинки-конфетти на постель. Сделай мне кофе, ты обещал. Да, еще, если конечно не сложно, прикури мне сигарету. Лежу на кровати, скинув с себя одеяло. Куда делась вся обычная стыдливость? Куда уплыли все чувства, вся та дрожь… тот трепет, который ты вызывал у меня? Жаль, что я больше не могу себя обмануть, жаль, что ты стал для меня сродни этой мишуре. Ты и этот дождик, зимний дождь, блестящий и холодный дождь. Черт, лучше бы все сегодня сорвалось. Спасибо, - я затягиваюсь, наблюдая, как ты натягиваешь на себя свитер. Только не заплакать, только не сейчас, только… повторяю это как заклинание, заклинание маленькой ведьмочки. Ну почему я не могу наколдовать что-то для себя? Только не плакать, не плакать, ни слезинки, ни капли грусти или обиды во взгляде, повторяю про себя, втягивая в легкие дым. Глубже и глубже… до самой души, вот он уже клубится над пепелищем… все сгорело, все стерлось, осталась пустота. Почерневшая трава, удушливый туман, раскоряченное поле, или вырубка, с множеством изуродованных деревьев. Пепел, седой пепел поземкой струится по мертвой земле. Черт! Черт! Черт, не могу быть дурой! Ну почему я не могуууууууу?! Или? Может я точно дура, не верю, не верю всегда и всем, кого люблю, жду того чего нет. Жду предательства, такого, которое было однажды… нет, так нельзя. Ты уходишь на кухню. Слезы, глупые никому не нужные слезы. Нет! Не сейчас! Не сейчас! Домой, дома, дома, я буду плакать дома. Ты ведь знала, ты говорила, что тебе будет больно, - напоминаю я себе. Кофе, большой, обжигающий глоток и еще пара затяжек. Кофе, сигарета, постель. А мне нравится… нравится вот так вот лежать и курить. Черт, я же не курю. Когда я начала курить? Когда начала пить кофе. А когда кофе? Тогда, тут, с тобой. Спасибо, за кофе. Блин, ну вот уже голос охрип от дыма…
Эй, голос, вернись, вернись, я все прощу! Домой, домой, скорей в душ, под его теплые обволакивающие струи. Заткнись! Замолчи же ты! Я не грублю, я не груба с тобой, и не обижена. Я ведь даже обидеться толком не умею… мне просто больно, очень больно. Но ты об этом не узнаешь. Тебе сейчас не до моей боли. Я ведь немного прошу? Всего пару минут тишины… я хочу докурить в тишине. Хочу на работу, а потом придти домой и от усталости свалиться до утра. Черт, завтра выходной… и послезавтра тоже выходной. Дай мне телефон, пожалуйста. Достаю из сумки старую телефонную книжку, попутно натягивая трусики. Листаю, глупо листаю исчирканные страницы, пытаясь найти незабытые имена. Нет… не помню… никого не помню, откуда я достала сегодня эту книжку? Открываю последнюю страницу. Желтый клейкий листочек отрывается и падает, поднимаю его. «Бетти – счастливое пробуждение»… неееет… только не сейчас.
Свет режет глаза, свет, солнечный свет. Яркий и согревающий. Как же давно я хожу в темноте тоннелей, среди серых темных холодных стен, увешанных паутиной и чужими фотографиями смеющихся людей, и новогодней мишурой. Пробуждение! Пробуждение! Как же хорошо, что я проснулась. Я протягиваю руки, холодные руки к фотографии маленького мальчика, висящей на шероховатой стене. Когда-то я сама повесила ее сюда.
Свет фар ослепляет глаза. Прячу озябшие ладони в рукавах шубы, отшвыриваю носком ботинка пустую пачку от сигарет. В сумочке лежит фотография, заклеенная листком с надписью: «Бетти… счастливое пробуждение».