Призраки
Скрип расправляющейся паркетины заставляет меня вздрогнуть. Я отворачиваюсь от компьютера и смотрю на дверь своего кабинета. Тишина. Поздний вечер, и в здании школы-интерната пусто. Я встаю, выхожу из кабинета и направляюсь вниз, в вестибюль, покурить. Гулкое эхо шагов, темные коридоры, мрачно-загадочное фойе и странное очарование пустого здания. Нет ни детей, ни учителей, никого. Пусто. Не первый раз я остаюсь в школе на ночь. Пару раз, когда были выборы, а наш интернат становился избирательным участком. Тогда все выливалось в шумную, веселую, но хорошо организованную толкотню. Когда не появлялся сторож, а я уходил последним и не мог бросить здание пустым. И очень часто мне приходилось задерживаться допоздна. Первый раз я задержался очень сильно где-то на втором месяце своей работы в интернате. Именно тогда я и познакомился с призраками.
Их присутствие было еле-еле слышным, почти незаметным. Настолько, что если попытаться прислушаться, то все пропадало, и тишина начинала давить на уши. Но стоило заняться делом - тетрадками или планами, как призраки возвращались. Их присутствие выдавал то странный скрип, доносящийся неизвестно откуда, то легкое дуновение сквозняка. Иногда на какую-то секунду странный шепот проносился по коридорам. А если пройтись по школе, то можно услышать за ближайшим углом еле уловимый детский смех, быстро растворяющийся в здании.
- Псих, - сказал я себе, когда первый раз поежился, ощутив кого-то рядом. - Помешался на своем интернате.
Потом я даже привык к призракам и перестал обращать на них внимание. Какая-то часть меня фиксировала их появление, но не более того. Ведь зданию тоже нужен отдых, и если, выпуская призраков, оно готовится к следующему дню, - что же, почему бы и нет…
- Так, - говорит директор, глядя в монитор. - Теперь надо в «Общих положениях» нормально оформить первый пункт. Потом только отформатировать текст, и устав готов.
- Да уж, - зеваю я, - Всего ничего, только три дня.
- Я сейчас, - директор встает и выходит из моего кабинета.
Третий день мы занимаемся уставом школы-интерната. Предыдущий был утвержден три года назад, но сейчас необходимо внести огромную кучу исправлений, по сути дела, переделать его полностью. Чем мы и занялись, я - как спец по компьютерам, забрав из кабинета информатики одну машину, а директор - как директор. Как обычно, работаем за «спасибо», но я особо не жалуюсь. Это школа, это работа, которая тоже необходима.
- Валентин, - входит директор с большой подшивкой в руке. - Твоя очередь печатать. Пиши: «Государственное учреждение Республиканская Физико-математическая школа-интернат № 2, именуемая в дальнейшем школа-интернат, была открыта как школа-интернат № 2 имени А. М. Горького приказом ГОРОНО № 195 от 1.07.59. С 1.09.1992 года является Республиканской Физико-математической школой-интернатом № 2».
- А разве, - прерываю я его, отстучав по клавишам, - разве здание не было построено и сдано в эксплуатацию в 1958 году?
- Согласен, - хитро улыбается директор. - Но вот что мы с завхозом отыскали в подвале.
И он протягивает мне подшивку. Я кладу ее на стол, на обложке надпись «Книга приказов, 1959-1960 учебный год». Сглотнув почему-то образовавшийся комок в горле, я переворачиваю обложку. Пожелтевший лист, на нем достаточно четко разбираются печатные буквы: «Приказ № 1 по школе-интернату № 2 имени А. М. Горького».
Я смотрю на директора, он, зная мое отношение к родному интернату, хитро улыбается.
- Читай вслух, - говорит он мне.
- Приказ №1, - начинаю я. - Считать себя отозванным из профотпуска, в связи с подготовкой к открытию школы-интерната №2. Директор Котляр.
- Теперь у нас есть весь архив школы полностью! - хвастается директор, а я не отрываю глаза от приказа. Начинаю переворачивать листы, - приказы, имена, фамилии мелькают перед глазами.
- А можно… - начинаю я, но директор меня прерывает.
- Вообще-то школьная документация должна быть в архиве, - упреждает он, - Но можешь взять посмотреть. Потом вернешь. А сейчас давай устав заканчивать.
Через час устав был закончен. Директор ушел к себе, я успел в театр на конец спектакля, забрал свой класс и развел по домам. Сам же вернулся в школу. Зашел к себе в кабинет, включил компьютер, поставил музыку, потом спустился вниз предупредить, что я еще в школе. Внизу, возле выхода стоял директор, который отдавал распоряжения завхозу. Увидев меня, он удивился.
- А ты что забыл? - спросил он.
- Да так, - увернулся я. - Кое-что еще надо сделать.
- Книгу читаешь?
- Ага.
- Читай, потом еще возмешь, - обрадовал меня директор и повернулся к завхозу, - Там завхоз был, еще тот тип. Жук еще тот. Но как работал! А электрики!
- А что электрики? - полюбопытствовал завхоз.
- Как всегда, не везет на них. Одного уволили за пьянку, другого за прогулы. А где-то в шестьдесят втором году даже встречается «Электромонтера, товарища такого-то, освободить от занимаемой должности, в связи с арестом сотрудниками госбезопасности».
- Круто, - ухмыльнулся уже подошедший сторож.
- А это, - директор уставился в потолок, гордо протянул руку в направлении выхода и громко патетически процитировал. - В обстановке исключительной трудовой и политической активности, вызванной историческими решениями ХХ1 съезда КПСС и декабрьским пленумом ЦК КПСС, встречает советский народ 50 годовщину Международного женского дня 8 марта.
Мы рассмеялись, звучало это очень смешно. Я поднялся к себе в кабинет, открыл книгу приказов и погрузился в нее.
Сначала я был поражен подробнейшей формулировкой приказов. Каждый содержал не только непосредственное указание или действие, но и описывал ситуацию, которая потребовала этих указаний и действий. Стиль описания был настолько подробен, что ситуация оживала на глазах. Через десяток приказов я уже был полностью поглощен историей своего интерната. Фамилии перестали быть безликими «товарищами», они обретали характер, становились более знакомыми, настолько все было подробным. На моих глазах набирались учащиеся, определялся круг задач, ставились и выполнялись цели. От директора Котляра, легенды школы-интерната № 2, не ускользало ничего. Каждая мелочь, любое нарушение были подмечены и наказаны. Но я все больше утверждался в мысли, что Котляр был очень справедливым директором. Малейшее полезное усилие было отмечено и поощрялось. Я видел, как люди, работавшие «спустя рукава» либо начинали работать, либо уходили или увольнялись. При совершении проступка наказание следовало быстро и беспощадно, но при этом шанс оставался у каждого. Я увидел, как учитель физкультуры, получивший за халатное отношение к работе очень много замечаний и поставленный на грань увольнения, стал работать настолько хорошо, что количество благодарностей и поощрений перевалило за несколько десятков. Как учитель трудов, не отличавшийся вначале особым рвением, стал учителем, проводившим огромную краеведческую работу, поддерживающим любое хорошее начинание. Котляр был до предела строг, но было заметно, как ему нравилось выписывать благодарности. Больше всего поражало, насколько правильно была поставлена работа с детьми. Ведь в интернате дети были отнюдь не подарок, тем более этот считался наиболее неблагополучным. Но я увидел, как за полгода результаты контрольных срезов знаний улучшились вчетверо. Как дети стали интересоваться учебой, как они стали тянуться к своим учителям и воспитателям, как школа-интернат начала зарабатывать уже сложившееся на моей памяти отношение к себе, как к дому, который никогда не забывает своих и всегда их ждет. Как медленно, но верно начали вырабатываться традиции интерната, как промахи заставляли еще лучше работать. И, наконец, как появилось самое страшное наказание для учащегося.
«Приказ №133, от 20 апреля 1960 года. …За хулиганство, грубости, оскорбления товарищей, учителей и воспитателей, учащегося 4-го класса М… исключить из интерната и перевести в 4-Б класс…»
Ученик снимался с довольствия, переходил в другой класс, но самое страшное было другое - он переставал быть воспитанником. Чтобы заслужить такое, нужно было было очень постараться. Этот М постарался на славу - описания его «подвигов» заняли первую страницу приказа.
Потом последовала, под конец учебного года, огромная волна благодарностей. Тут были упомянуты все. Те, кто хоть что-то смог принести хорошего - учителя, дети, родители. Приказы стали очень большими с полным перечислением заслуг. А почти в самом конце первой книги приказов я выхватил взглядом своего старого знакомого.
«Приказ № 158, от 1 июня 1960 года. М. - уч-ка 4-Б класса, ранее исключенного из интерната, перевести с 6/У1-60 г воспитанником и взять на все виды довольствия, как показавшего хорошую успеваемость и примерное поведение. Директор школы-интерната №2 _________ Котляр.»
А чуть раньше это ученик появился в приказе, выражавшим благодарность учащимся за «хорошие успехи». Этот паренек был первым, из огромного количества тех, кто вытянул себя, и стал одним из первых, на ком формировалась система интерната. Система, работавшая безукоризнено много-много лет…
Призраки зашевелились, что-то пронеслось по этажу, и я помотал головой. Потом встал и решил пройтись по школе. Вышел из кабинета и понял - что-то изменилось. Но что - еще не воспринял.
Второй этаж, лестница, третий. Тихо, вода в батареях булькает, доносится слабый-слабый шум вентилятора от компьютера из моего кабинета и, как всегда, призраки. Только я успел подумать о них, как они исчезли. Я понял, кто это. Это не призраки - это люди. Те, кто работал здесь и работает теперь. Те, кто тратит свои силы для того, чтобы кому-то хоть чуть-чуть, но жилось лучще. Кто старается, чтобы этот мир был хоть чуточку добрее, умнее и просто человечнее. Это не призраки, это следы. Следы того, что мы все вкладываем. Это не уходит и не пропадает. Это остается и в наших детях, и в нас самих. След каждого, кто был здесь. А объединяет нас всех наше здание, наша школа. Которая стала восприниматься совсем по другому.
- Ну что, - спросил сторож, прощаясь. - Пообщался с призраками?
Я посмотрел на него, кивнул и пошел домой.