Посвящается неудачной любви,
любви, которая не случилась вовсе,
или совсем не любви.
Что-то вроде предисловия.
Что бы такое сказать, а может и вовсе не стоит. Хотя...
... Осень, зима, лето, весна. Наверное, лучше первое. Всегда в осеннем, пропахшем опавшей листвой воздухе, что-то происходит. И ярким солнечным днем и темной дождливой ночью. Все дремавшее в светлые поры года, просыпается в хлещущих дождливых струях и холодном ветре. Который дует вдоль домов, когда ты спишь, охраняя твой сон. И входя в него, навсегда нарушает твой покой. Отныне ты не в силах изменить того, что пока ты в забытье кто-то темный и дьявольски хитрый проникает в твой сон, и тревожит давно забытые глубины твоего сознания. Но ты уже давно спишь и ничего не знаешь, пока...
ГЛАВА 1.
... Наверное это все-таки было лето, хотя я не уверена, не знаю. Я тебя должно быть любила, а впрочем, может и нет. Разве можно во снах думать, размышлять о чем-то. Так, где же этим заниматься, как не там? Наверное, мало кто думает о снах в своих снах, как что-то, о чем можно думать...
Дымка, туман, из него...
Губы подозрительно пахнут отрыжкой, облизываю пересохшие губы непослушным отяжелевшим языком. Что в похмелье, в сомом эпицентре. Круговорот. Да еще и голова раскалывается, тупая боль в виске, почему-то одном, левом. Тры-ля-ля. Весело мне спится, ничего не скажешь.
... Расступается. Я у себя дома, вокруг все такое знакомое и почему-то жутко реальное до нереальности, словно я пьяная. Очертания искажаются до первоначальных раз-
меров, что в подзорной трубе, да изнутри. Стою я на месте, все наискось качается, но тем не менее.
Из воздуха возникает девчонка, странное стечение обстоятельств, какая-то знакомая физиономия, ага девушка моего бывшего парня, любопытно.
Она продолжает сидеть на стуле, посередине кухни, томно и соблазнительно смотрит на меня. Отвечаю тем же, подспудно удивляясь, зачем, или.
... Появляется Шмат, дебошир и насильник, нагло улыбаясь, и хитро подмигивая белокурому созданию на стуле. «Создание» вскакивает и начинает энергично пожимать Шмату руку. Тот хищно щурит глаза и настоятельно пытается обнять
собеседницу; истерически хихикая, она помогает ему. Чувствую, злость закипает прямо изнутри. И с криком: «мать твою так» постепенно выдираю патлы у соперницы. К глубочайшему сожалению те и не думают сопротивляться, и сразу покрасивевшая дурочка отступает к стене. По потолку прыгают блики, отражаясь от, словно отполированной лысины. В дикой радости хватаю веник и
с воплем раненого индейца дубасю по гражданке с лысиной. Та с жалостным всхлипыванием вываливается на лестничную клетку и, подвывая, исчезает во тьме ступеней...
Мысль очень интересная штука, особенно мысль во сне. Где она бывает весьма трезвой и наяву,
когда мыслит сознание, без всяких внешнего вмешательства. Но в некоторое мгновение становится ясно - это лишь сон, не более. А так ли, на самом деле?...
ГЛАВА 2.
... Тень. Длинная черная тень крадется по стене, по выцветшим обоям, в сине-оранжевую клетку. В душе зарождается страх, нечто жуткое и непонятное, нервы больше не выдерживают, начинает трясти...
Нет, все не так. Не правильно. Ведь это не ужасти С. Кинга. А просто... Пожалуй, и не знаю. Да и не крадется вовсе, эта тень, шагает как-то бестолково, дрыгается, что паралитик, там на стене. «А ну пшла вон»,- мысленно ору я на темноту. Темнота как-то смущенно потупилась. «Ага, - злорадствую, ну что испугалась?»
Однако вместо испуганной тени из-за угла появляется Шмат с оскаленными клыками и куском проволоки в руке. И в данный момент он весьма смахивал на рецидивиста-насильника.
«...Успокойся и рот закрой... " (он явно не трезв).
Да уж весело, ничего не скажешь. А Шмат приближался, все напевая Агату Кристи:
«...Я на тебе как на войне...»
Глаза так и сверкают, нервные руки сгибают, разгибают прут, тянутся к моей шейке, такой нежной, такой красивой... Ни за что. Не позволю. Я еще жить хочу (где-то на улице заработала сигнализация). Почему-то вспомнилась трибуна с жирным потным мужиком, который в экстазе вещал евангелие откормленным свиньям, чинно сидевшим на скамейках, с мобилками в кармане. (М-да, мобилки, морилки, могилки, сходится все как-то.). С размаху засаживаю коленом в пах.
Злорадное удовлетворение сменяется обиженным удивлением. Проволока со звоном разбитого желания летит вниз.
Карусэл.
Кто успел тот прысэл. (... или отпрыгнул в сторону.)
Как говорится се ля ви.
Ноги куда-то несут. С бухты барахты. Чей-то
нудный вещающий голос громыхает из Светлого радио. «Товарищи граждане, под общественным сортиром №6 раздаются бесплатно кукумберы, сорт третий, желающих просим безотлогательно установиться в очередь. Ответственный за установку, господин Закопайло, заместитель порочных дел Гаврил Му...» Ну и бред... «А теперь, после худшей десятки из лучшей 20-ки, прозвучит худшая пятерка из лучшей 10-ки...
итак, напоминаю, с вами в эфире программа «Квелые воины» и ... ей Кабанов... Слушай, пусть лучше он будет моим учителем... На затвердження верховний рады Украины высуваеться пытання... Мочи их всех!!!.. Но институт, экзамены, сессия...
Последние новости из Чечни... Атомная подлодка «Курск»... пятнадцать бойцов омона героически отдали свои жизни... Некомпетентность правительства... Во имя Родины». Как я тебя люблю, мой позорный мир, тебя, Родина, имеющая себя каждый день в зад! Но понимает тот, кто понимает последний, в горьких сожалениях и кружкой спирта в мыслях. Тогда будет уже слишком поздно. И Булгаков ошибся лишь в немногом, мы
никогда не догоним... менталитет.
И над ними проносится это синее небо, мечты хрустальных облаков с проседью черного дыма, все как и раньше: накрапывает дождик, хочется темного пива, осыпается листва с деревьев, как и тщеславие жизни за секунды Мира. Троллейбусы идут дальше, по своим маршрутам, все так как и должно было быть. Что ж, а я буду пить свой бир и слушать рок.
Романтика.
* * *
Голова идет кругом. А этот длинный сарай так ничем и не оканчивается, все тянется... туда, в даль, где все исчезнет в предутренней дымке.
Скоро...
* * *
«Все же от этого маньяка избавилась».- Радостная мысль трепетала, словно осенний листок на ветру.
Куда-то бегу. А куда, хрен его в общем то знает. В конце длинного тоннеля появляется
блеск света, лучик жирной радости. «Я тут»,- так и хочется истошно завопить. Но меня тут нет. Размахивая руками и сохраняя равновесие с трудом, размазываю по щекам мокрые слезы, наконец успокаиваюсь. С опаской поглядываю на дыру в конце. Слишком светло. И что-то там есть. Не ясно.
«Была бы мухобойка»,- появилась такая ясная и светлая мысль. Но был уже вечер. Решение слишком не ждало.
...Посередине кухни одиноко стоит стул, снова восседает белобрысая стерва, уже весьма в положении, несказанно гордясь этим и жизнерадостно поглядывает по сторонам. Меня в упор не замечает. Это то меня и взбесило из себя. С диким кличем (стекла в окнах треснули, борщ на плите стал закипать), прыгаю на стерву. И вот обида то, если бы я хоть немного занималась геометрией или хоть чуть физикой, хватило бы мозгов просчитать траекторию падения моей драгоценной особы (особенно уникальной, хочу отметить). Так ведь нет, надо же было так глупо грохнуться перед этой сучкой. Гррм.
Вон ползет муравей, ха, ща раздавлю. Из мрачных глубин серого коридора раздаются зычные позывные. Шмат!!! Черт, надо сматываться. В панике пытаюсь проползти под стулом, не выходит, эээ-х. Стул, а за ним и белобрысая с животом, муравей, все летит в тартарары. Паника повисла вокруг. Ведь заметит же, эх, невезучая я. В последний момент замечаю длинный мусорный бак у стены. Быстро. Мигом внутрь. Просыпается отвращение, но что делать, когда-то все мы окажемся в полном дерьме.
Внутри царит умиротворяющая пустота, исчезая где-то в недрах пространства. На душе заскребли кошки, по телу пробежала дрожь, я поежилась. Что-то смутное и кромешное было в этом баке.
В дали завыл Мусорный Ветер. Поджав под себя ноги, я вздохнула. Смертно хотелось заскулить.
Что же это за бред такой, вот так вот, и зачем же? И если не так, то эдак, тут сам черт ногу сломит. Хоть бери да вой на луну. Жаль, луны нет,но...
Из звенящей тишины возник звук, а если точнее, то тишина возникла из звука. Казалось, он даже нарастал. Словно зубная боль. Юркое, тонкое жало, оно над тобой, хочет впиться, завизжать, причинить боль. Вот идет твой Доктор. Он все знает. И он тебя съест, за то, что ты была такой плохой девочкой. Кошмарный рот полон белых, ровных зубов, их так много, и все хотят тебя укусить... (ну нет, надо меньше телек смотреть).
Из кошмара вышел голос. Теперь с особой точностью можно было определить, что это Шмат. И если, к тому же провести статистический анализ и сопоставить данные с кривой спроса и предложения (в смысле: чего спросить и кого предложить), то становилось несоизмеримо понятно, что он весьма даже нетрезв. Эта мысль немного позабавила, но вспомнив свое положение, приуныла. Тем временем в щели, прорезающей проржавевшие внутренности бака, возник чей-то глаз. Он беспрестанно подмигивал и хмурился. А я возьми и покажи ему фигу. Глаз, впрочем нисколько не смутился, зато хитро-хитро так ухмыльнулся.
Из Глаза родился Голос. И Голос Вещал. (Что вещал, впрочем не известно, поскольку производил туманные звуки, с расстановкой и интонацией). И Вещание Это было Истиной; а истина, как известно всему голова, ну может не голова, а глаз например.
Закончилось великое деяние банально: щель расширилась окончательно, и вместила физиономию Шмата, несколько поглупевшую вдруг. Но, принюхавшись можно было разглядеть винные пары и часть символистического сюжета: горлышко, подозрительно смахивающее на бутылочное, следом грязная обтрепанная бумажка, отставшая по краям, и пара немытых пальцев в машинном масле. Из всего вышеупомянутого следовало, что внутри не что иное как «Смерть». Далее, на заднем плане: зеленый с разводами, треснутый кафель стены; картина неизвестного импрессиониста, на которой изображено автобиографическое безмятежное до безобразия детство самого художника и безбрежное небо, в дали которого угадывались некие неясные тени, призраки. Но так и не достигнув той точки сознания, что воспринимает, испаряется неизбежными флюидами сомнения.
Все ясно: выхода нет. Сижу на холодном промозглом полу мусорного помещения и чуть не плачу.
Шмат убедительно икает, бутылка едва не выскальзывает из руки, затем в полной солидарности отрыгивает. От него несет кислыми яблоками, махоркой, ну и спиртом, конечно. Начинает что-то яростно бормотать, исходя, то из глубокомысленного мычания, то в мычательный бас. Что получалось довольно неплохо, искусство все таки. Из всего, пытавшегося быть сказанным, можно воспроизвести примерно следующее:
- Маа... ик..
- Маа... ик ...рыночка... ик..
- Вы...вы... во ****...ик.
- Вылазь, бо...ик.
- Бу...ну, тогда...ик.
- Ооо,...ик...Соу...ик...Фак...ик, ин вот.
- Ну, я тя...ик...не сем, только того...ик...ну слегка схапаю...ик.
(Обреченно сжимаюсь на дне бака).
Раздается звон битого стекла и Шмат в глубочайшем изумлении устремляет взор под ноги, неловко ковыряясь в ухе, видимо в размышлениях, чтобы эдакое предпринять.
Так и не осознав до конца всего ужаса произошедшего(а может осознав, но просто... НУ НЕ МОГ ОН В ЭТО ПОВЕРИТЬ!!!), Шмат исчезает.
Сижу на месте, сил нет, внутри тоже, времени впрочем, ноги онемели. Короче, полный ...
В конце концов (имеется в виду всех концов) решаюсь встать, медленно, чтобы не вспугнуть большого аиста, сидящего на люстре. С трудом, но удается, перед глазами такая картина...
ГЛАВА 3.
А Картины и не было вовсе. Вот так вот, Шмат куда-то исчез, по крайней мере, его не было в поле зрения, весь кухонный пол был заляпан остатками "Смерти" и осколками кораблекрушения. Моря уже слишком переполнены разбитой надеждой.
Тем временем я, попутно прийдя в себя (ну пришлось отлучится на пару минут), вглядывалась в мертвый штиль, нависший вокруг. Если вдуматься в это повнимательнее, то становится ясно: что очень даже удивительно, ведь я снова здесь. Не то чтобы слишком шумно и скороговоркой, однако весьма.
И вот тут штиль прорезает где-то издалека знакомый мотив, доносящийся со стороны балкона. Да это же Лелик. И напевает, да что там, орет Арию: «Улететь бы птицей, прочь от проклятой земли», и т.д.
Попытка выйти заканчивается весьма неудачно: что-то до безобразия прозрачное и твердое намерилось меня не пустить. Понехорошев от злости попыталась грязно выругаться и одновременно сплюнуть сквозь зубы на пол. Очевидно последняя мысль оказалась не слишком удачной, поскольку едва не подавившись слюной грохнулась об пол собственной персоной.
Пропитываюсь разбавленным спиртом, кусочки стекла впиваются в нежную кожу. В душе смятение и затравленность.
Выбираюсь вплавь из озера грез, вихрь охватывает, кружит и кубарем выбрасывает на пол.
В поисках опоры оглядываюсь, вот стоит Шмат. Блин, тоже мне опора. Что ж теперь делать?..
Тем временем унылость за окном развеяли капли дождя. Они падали, в смысле не спешно, что тоже хорошо, и падали. Даже Шмат перестал рыться в кладовке(в поисках ножа для разделки Маринки), прислушиваясь к чему-то далекому...
* * *
Холод до костей. Ролинги звучат на расстроенном магнитофоне и время идет быстрее. Вот и закончился Рубиновый Вторник, а я так и не успел... Струи тумана покроют город. Звуки плавают. Подпалить бы все, устроить пожарчик, и окончить. В тишине...
В этой тишине по прежнему можно оглохнуть. Мучительный гравий из-под колес, все в мазуте. Засохшие виноградные косточки, никому не нужны.
Раскладным ножиком перережь вены, пусть наконец станет теплее. Засохший воск капает со свечи, что уже растаяла.
Подбрось эти пять копеек в лучах заката и в экстазе подпрыгни, когда они опустятся в воду, так на счастье.
Зачем ломать перегоревшие уже спички, когда можно зажечь снова. Под рукой всегда найдется наждачная бумага и затушенный окурок. Не надо чтобы стена была белой, от этого плохо пахнет. И если я не пил пива, почему мне все время хочется
отлить. Это времена года, они делают нас слишком нервными.
Уж лучше полить шею застоявшимся одеколоном и принюхаться по ветру, может услышишь Зверя.
* * *
Безмерное свое падение капли закончили так же быстро как и начали. Тем временем Шмат воспользовался случаем и подкрался сзади с металлическим прутом. Причем не просто так, а с намерением его же и применить.
Как непорочна чистая любовь...
Я конечно очень находчивая и поэтому сразу стала его соблазнять. Держался он удивительно долго(сразу ясно-«Смерть»), и когда у меня в глазах стали прыгать фиолетовые кролики, и на противоположной крыше бегать толпами Бэтмены, а из одежды ну уж почти ничего не осталось, как говорил знаменитый личность, «лед тронулся». В дичайшем экстазе Шмат повалил мою особу на диван, и... Ну ладно в интимные подробности вдаваться не будем.
На самом интересном месте нам, конечно же помешали. Сначала издалека, а затем постепенно наростая, пока не превратился в ужаснейший гул, раздался голос(хе, трудновато назвать голосом) Лелика, который под чей то аккомпанемент(м-да,
слон им точно на уши наступил), вобщем снова орал Арию.
Свирепея иду на зов, «Возьми мое сердце». Ща как возьму, мало не покажется! А балкон какой-то длинный, странно, иду уже наверное минут пять.
Навстречу. Только вот кому, уж не цветным витринам точно. Извилистый какой.
Словно путь.
Жевачек неотлепленных пут,
Неподкуренных сигарет,
Древ с опавшей листвой,
Узловатых корней под ступнями,
Это не моя тропа,
Но я иду,
Туда, вперед...
Вот и он, этот подлый кот, вечно распевающий деферамбы. Улегся тут понимаешь между кувалдой и напильником по металлу. Может шарахнуть его этой самой кувалдой? Да ладно пусть живет, может сгодится. Впрочем, это все глубокомысленно. Вдруг к дождю?
За хвост его и раскрутив над головой швыряю его в окно. Как назло на пути дико орущему коту встречается башка Шмата. Гулкий стук, перезвон (колокола), россыпи искр, и у кота поющим голосом Лелика, откуда ни возьмись, появляется
голова самого Лелика. Во безобразие.
От удивления я прямо таки плюхнулась... на табуретку, любезно подставленную мне кем-то сзади. Интересно кто же это там за моей спиной?
Но тогда было неважно, не до этого. События развивались надо отметить очень даже небезынтересно. Я бы сказала весьма занимательно.
Тем временем кот-Лелик и Шмат завели увлекательную беседу:
- Здоров Музик, как дела... и т.д.
- Тут Маринка...
- Вот бы ее скушать,- мечтательно произнес кот, вернее Лелик.
- Я те дам, ща как в глаз... ик получишь. Тут у нас... Ик... Понимаешь любов... ик... Понял...
- Все, все, все,- зачастил Лелик,- уяснил.
- Только ты это,- промямлил просящим тоном,- если того, соберешься, ну, поделись хоть там, ну чутарик, ее того, а?
Шмат как-то невнятно посмотрел на него и плюнул в сторону. Сторона оказалась стеклом ближайшего окна. Что в преддверии последующих событий, впрочем, покажется полной фигней.
Ну, мне конечно стало очень-то не по себе, как никак мою ведь шкуру делят. И вот в действительно великих раздумьях: смотаться щас или прямо сейчас - вот в чем вопрос, я повернула голову в сторону окна выходящего на запад. Заката я не увидела, зато там плескались мелкие рыбешки, пескарики всякие там и им прочие. А вот дельфина не было, всегда мечтала увидеть живого настоящего дельфина. Жаль. Взгляд как то сам сместился в ту далекую и недостижимую(вот бы точно птицей смотаться отсюда) высь. Но тут он, то бишь взгляд, остановился сам собой. На крыше соседнего дома прыгал, видимо изображая священный танец абхмури-побегай (как говорится ничего что китаец, лишь бы человек хороший был),
Саня в костюме Бэтмена. И окромя этого видимо считал, что оным и является, попутно на бегу пытаясь схватить летящего мимо аиста (судя по всему того, с моей люстры). Во поймал, ну прикол, бог ты мой, что это он с ним делает? Как, аиста?!! Да еще и на крыше...
Тьфу ты, че не померещится...
Так, двинуть кулаком в скулу, пару раз ущипнуть, ауч, да не так же больно. Нет, не померещилось. Ну Саня, во дает. Еще и ухо одно отгрызено. Не у Сани конечно, его ухов то не видать, у костюмчека егойнова. Во дела, а. Такого и не приснится. Стоп, о чем это я...
И вот тут спрыгнувший с крыши в бреющем полете Саня не дал мне домыслить до логического конца, то есть завершения. Я как зачарованная смотрела за этим свихнувшимся камикадзе (да уж болван, чуть ногу не сломал). А он тем временем вскочил, забежал в подъезд и снова появился на крыше. Ну, точно чтобы вновь спрыгнуть.
И я угадала. Аиста правда не было, что впрочем лишь облегчило мою участь. Но он прыгнул, и чуть не поломал другую ногу. Не поломал, ну на что ему крылья? Не в небесах ли парить, а. Ха-ха, смешно, да?
И тут вот произошло самое непредвиденное: готовясь прыгнуть третий раз Саня неожиданно поскользнулся на банановой кожуре и, вдарившись черепком об крышу разков так пять, гупнулся что есть мочи с высоты пяти-этажного дома. В ужасе, вскрикнув, я помчалась на улицу. Вдруг Сане какая помощь понадобится, ну или на худой случай хоть позлорадствовать можно, допрыгался мол.
Спускаясь по лестнице короткими перебежками, заслышала гупанье двух пар ног за собой, естественно Шмата и кота-Лелика. Спускались мы так спускались, довольно долго надо сказать. И вот тут что подозрительно, своим чутким ухом я заслышала топанье третей пары лап, причем перестук конских копыт Саниных ковбоек ни с чем спутать нельзя. Ну, слух то у меня тонкий, не даром металл слухаю.
Так вот оборачиваюсь я и вижу: топает за Шматом и Леликом, внатуре Саня, в образе Бэтмена
Исстребителя. Ибо в этот самый момент он только тем и занимался, что глушил кулаком по полчищам комаров, кровопийц гнусных, увязавшихся за нами.
Попозжей прозвали его за это Наш Убивальный Саня. Ну ладно, это уже поэзия.
Гурьбой выбежав из дома, причем все трое обогнав меня, куда-то побежали. Вскорости наши шаги затихли. На землю тихо ложился туман. Скоро уже утро. Но пока нет, пока еще есть время.
ГЛАВА 4.
За несколько часов до рассвета, когда туман сгустился настолько, что за метр и фонарного столба не разглядеть, по мокрым плитам еще темных улиц скользили сразу несколько неясных фигур.
Дверь в магазин неслышно отворилась и в нее влетела ошалевшая толпа силуэтов: впереди всех на карячках, я, спасаясь от изголодавшихся людоедов; далее в таком порядке - громко стукая каблуками, но чтобы не шуметь на цыпочках, Саня, за ним Шмат таща за шкирку вовсю упирающегося кота-Лелика.
Я, не видя иного спасения, запрыгнула в мешок с чем-то. Чем-то оказался таиландский крэкер, оставшийся еще с советских времен, и давно уже источенный дождевыми червями. Тем временем толпа безобразных туземцев рассеялась по темным углам магазина в поисках жратвы. Чтобы окончательно заныкаться я стала пробираться в глубь мешка. Но мешало треклятое печенье, да еще и черви наровили выпихнуть, мотивируя тем, что им самим мол места мало. Показав фигу самому наглому, я наступила ему на хвост(а может и на голову, хрен их разберешь). Тот нехорошо закричал и дико заругался, а может наоборот, и исчез в необъятных недрах. Необъятные недры источали тошнотворный запашок протухшего крекера, а тут, как на зло, заурчало в желудке. М-да, сейчас бы жареного гуся, или на худой случай кота с Леликовской головой, говорят вроде вьетнамцы их лопают, и весьма даже с аппетитом. Но окромя крекера, под рукой ничего нет, так что вздохнув я стала его отведывать, попутно сплевывая остатки дождевых червей.
Опустошив мешок где-то наполовину, заслышала рядом чавканье. Осторожно выглянула из мешка, прямо напротив меня, на трех-камерном норде, устроился кот-Лелик и уплетал палку докторской, поблескивая в полутьме злорадными острющими зубищами. Он ухмыльнулся мне, послал воздушный поцелуй и закусил остатками колбасы.
Почувствовав себя в безопастности, и оглядевшись вокруг, я заприметила Саню, сидящего на полке в хлебном отделе, вальяжно раскинувшегося и наминающего батон. Он отсалютовал мне и громко зашептал, помахивая длинным батоном:
- Не хочешь отведать моего Куки-вуди Марина?
От его предложения у меня немного закружилась голова. Но показав ему средний палец, я окончательно выбралась из мешка и отряхнулась. С меня посыпались мертвые черви, крошки, и невесть откуда взявшийся дохлый крыс. Для приличия я взвизгнула, крыс ожил, оскалился и убежал.
Тем временем Лелику надоело лопать колбасу натощак и он попросил у Сани, ну хотя бы кусочек хлебца. Саня показал кукиш и стал вредно так хихикать, отчего его обгрызенное ухо трепетало совсем по особому. Лелик начал нехорошо его оскорблять, при этом норовил плюнуть Сане в глаз. Тот гордо извернулся, и ответил, что хрен попадешь, наподдав Лелику под зад. Лелик нахмурил усы, которые были все еще кошачьи, и наслал на Саню батонное проклятие, так что он превратился в здоровенный батон с руками, ногоми, головой и так далее.
Разглядев эту умору я так расхохоталась, а беспомощный Шурик барахтался на полке не в силах сдвинуться с места. Тут через пролом в витрине одним прыжком влетел Шмат, неся в руках корзинку. В корзинке - ребенок, точнее еще дитя. Дитя ругается матом и требует пива. Шмат затыкает ему рот большим пальцем, но у дитяти острые зубки. Так что Шмат кидает корзину и воя от боли насится туда-сюда, держа в руке откушенные пол-пальца. А невинное существо вылазит из корзины и благим матом орет: «Fuck milk, got beer!».
На что ему Лелик самодовольно отвечает:
- Хер получишь, мал еще.
Ребенок недовольно бурчит и пытается его укусить за ногу. Затем немного подумав, запихивает его обратно в корзину, и со словами: «Во диликатесс редкосный», хватает корзину в зубы и смывается, за ним Шмат - угрожая расплатой, за Шматом я, в надежде что поделятся.
А оставшийся в гордом одиночестве бедный Саня превратившийся в батон принялся было скучать. Но как же так, все куда-то побежали, а он тут. Полнейший непорядок. С трудом встав на ноги, он направился к ближайшей витрине со спиртным, спотыкаясь о ржавые консервы, всякий хлам и под конец, о толстую берцовую кость. Добравшись наконец до полки, Саня подтянулся и нашел нужную емкость. Точно оно - «Смерть», враз употребив, Саня снова стал самим собой, точнее Бэтменом, пустой бутыль полетел на пол, где и разбился в дребезги.
Набрав полную грудь затхлого заспиртованного воздуха, Саня издал боевой клич Бэтменов из клана ухоотгрызенных и помчался вдогонку.
* * *
Темный закат падает заревом на бесплодные земли, не знающие улыбки солнца, высушенную ветрами степь, беспорядочно раскинутые валуны.
Отблесками отпылавшего костра ложится на каждую хворостинку, неся в прикосновении тревогу и беспокойство. Пустынные порывы несут за собой сухой воздух, клубятся маленькие вихри, исчезая и снова появляясь. Они ходят только стаями.
Из-за россыпи камней появляется силуэт. Он в длинном плаще, широкополая шляпа затеняет лицо, резвый жеребец гарцует от наполняющей энергии, но так же безмолвен, как и его спутник. Всадник спешивается, в его руке что-то поблескивает. Каблуки сапог неслышно ложатся меж травинок, унося их владельца черной тенью прочь. Порывы стихают и ложатся у его ног, полы плаща накрывают их крылом ворона. Странник пересекает пустошь, он несет с собой темное облако. В сумерках сверкает разгоревшийся тусклым сиянием меч, незнакомец плывет в странном сумраке сгустков замершего воздуха.
Тревожный закат угасает, накрывая все вокруг тьмой. Но даже ее уносит за собой Черный Странник.
* * *
Когда Саня покидал здание приключилось большое несчастье. То есть само по себе, не очень так, но для него это было немалым горем. Почти что трагедия.
Выбегая, Саня больно спотыкнулся носком ковбойки о выступ неплотно прилегшей плиты и, зацепившись бэтменским плащом о какую-то гадость, пролетел метров пять, сильно стукнулся лбом о бетонный фонарный столб, и сказал «Fuck».
Плащ конечно же порвался, в семи местах сразу, да еще напополам, это было большое несчастье.
Немного порастраивавшись, и сказав пару раз «Motherfuckа тебя», разглядел нас со Шматом, уже по третьему кругу гонявшихся за Леликом.
Естественно Саня не смог сдержаться и тут же присоединился к нам, улюлюкая и оскорбляя Лелика (Ну не мог он забыть).
Лелик же, на ходу громко гогоча, бросает Шмату обглоданную голову. Мол, поставишь на тумбочку и будешь любоваться. И убегает прочь. Прочь оказалось где-то рядом. Но мы его долго не могли найти.
Шмат стоял и с изрядной долей ужаса разглядывал голову.
- Что же он с ней сотворил, свин с ушами! - Он был просто поражен.
Ибо это была уже не голова, а свиная морда с хрюкалом. Лелик же, выйдя из Прочи издевательски прыгал, хохотал, кидался руками и ногами, да к тому же некультурно выражался. Единодушным мнением мы решили, что он на нас наезжает. Шмат запустил рыло с хрюкалом в ближайший фонарь и пригрозив Лелику кулаком принялся собирать бренные останки в корзинку. Наконец собрав, прижал к груди и объявил:
- Слава тебе Свину... (т.д.)... Аллюминий!
Пинком отправил корзину в Прочь, а сам прыгнул за ней и скрылся. Прочь оказалась за здоровенной дубовой дверью, возникшей прямо в воздухе. За ним Лелик-кот и Саня-бэтмен. Снаружи, в смысле из-за двери послышался свадебный вальс. В полном смысле слова, сгорая от любопытства, я осторожно заглянула в проем. Вот тут кто-то сзади запихнул меня внутрь, все что успела заметить, так это краешек черной шляпы. И кубарем влетела в комнату.
Это снова оказалась моя спальня. У дальней стены стояла высокая кафедра, за ней полусонный-полунетрезвый священник с красным носом и бешеными глазами. Стоя с независимым видом он скручивал самокрутку из листка Священого Писания и почесывал волосатое брюхо. Экий рецедивист.
- А-а-а-м, - зевнул священник и искоса глянул на меня так недовольно, - ну, где шлялась?
И в пространство: «Будем начинать».
Пространство оказалось заполненным до предела. Вдоль стены в черных фраках, рядком стояли все трое. Преденденты, блин. То есть Саня, Шмат и Лелик. Причем Лелик был вовсе не котом.
С удивлением обнаруживаю на себе белое платье и фату. Тут уж делать нечего, прийдется выходить замуж. Только вот за кого: все такие самодовольные и многозначительные, вон Лелик подмигивает, Саня посылает воздушный поцелуй, а Шмат хмурится. Нет, мне не выбрать, значит за всех сразу.
Когда же наконец церемония закончилась, точнее церемонии (причем святоша нудно зевал, и хитро так, щурился), женихи принялись снова меня делить, хорошо хоть на этот раз целиком. Решали они в общем, кому первому провести два брачных часа. Саня со Шматом чуть не подрались, а Лелик сидел и подначивал (Врежь ему Шматило, орал он, в ухо Саня, плюнь ему в ухо). Я же сидела в сторонке и мило улыбалась всем по очереди и каждому в отдельности (это чтобы больше возбудить).
Решили наконец розыграть меня в покер. Толку конечно от этого, часа три дулись, а потом снова чуть не подрались (Шмат утверждал, что Лелик мухлюет). Наконец Лелик подал дельную мысль, доставая из кармана наган: русская рулетка. Переглянувшись, Саня со Шматом одновременно потянулись к рукоятке. Шмат тут же отдернул руку и предложил уступить очередь. Глянув на него исподлобья, Саня схватил наган и стрельнул в висок. Раздался, странно весело прозвучавший, «бух», и Саня упал как подстреленный. Шмат радостно завопил: «Yes, yes, он сделал это».
Но Лелик поднял руку:
- Погоди, теперь ты.
И указал на револьвер. Шмат скорчил рожу, вынул из ослабевших пальцев пистолет и под остекленевшим Саниным взглядом, сунул дуло в рот. Закрыл глаза, открыл, посмотрел на меня, набрал воздуха и нажал на спуск. «Бух», и уже два трупа.
Хитренько улыбаясь, Лелик сунул наган в карман и стал приближаться ко мне:
- Теперь ты полностью моя, Мариночка.
Я грозно взвизгнула. И...
* * *
...Нет, не проснулась. Из стены, что у Лелика за спиной, возник тип на черном скакуне, темный плащ развевался крыльями ворона, в руке блестел сверкающий клинок. Описав широкую дугу, меч снес Лелику голову. С глухим стуком, ударившись об пол, она покатилась и замерла уставившись на меня дикими глазищами. Мне стало жутко и померещилось, что Лелик прищуривается и подмигивает.
Незнакомец приблизился, из-под шляпы пахнуло гнилью. Он отшвырнул шляпу прочь. Два красных уголька в глазницах черепа прожигали меня насквозь дьявольским огнем.
Демон припал к моим губам. А когда отпустил, прибавилось еще одним неживцом.
Взмахнув плащом, чертяка поднял шляпу и вскочил на коня. Дьявольские огоньки обвели все вокруг, в них прыгали веселые искорки.
Демон смеялся.
Взмахнув клинком, всадник пришпорил скакуна и исчез.
- Аллюминий.- только и смог вымолвить священник с красным носом, выпуская Библию из рук. Звон разбитого хрусталя. И священник словно куль с червивым крекером опускается на пол.
ЭПИЛОГ.
Небеса. Пол четвертого утра.
На скромном небольшом облачке, сидят Саня и Шмат. Саня задумчиво устремил куда-то взгляд, покуривая, только что отобранную у пробегавшего мимо добродушного ангелочка, трофейную Примину. Шмат что-то бубнит, оглядывается и плюется по сторонам.
- Ну что, как думаешь,- задумчиво так произносит Саня,- выгонят нас в ад, или тут оставят?
- А мне как-то,- отвечает Шмат, сосредоточено теребя струну, выломанную из арфы все того же ангелка,- все один хрен. Оставь покурить кстати.
- Н-да, а ангела то, мы зря побили.
- Да пошел он, меньше умничать надо было. Особенно о спасении души.- Бурчит Шмат и укладывается спать.
Тут поднимается кабинка с Земли и из нее, пинком наподдатый вылетает Лелик. В бешенстве повернувшись он орет на дежурного демона:
- А я ложил!!!
Демон невозмутимо машет ручкой и удаляется. За новой партией душ. Лелик продолжает ругаться и все время повторять «а я ложил, ложил я на всех вас», и злобно так кулаком грозил, кому-то вверх. Пролетавший мимо серафим сделал несколько пассов и у Лелика снова отросли кошачьи усы и хвост.
- Ложил я,- крикнул ему в след Лелик и пригорюнившись поплелся к облачку.
- Лелик!!!- орет сразу Саня.- Блин и ты тут, во весело то будет. Курить будешь?
Небеса. Еще через четверть часа.
С земли прибывает лимузин, из него четыре демона выводят Маринку.
- Гуд бай мальчики, даст Бог, может еще свидимся,- и посылает им воздушный поцелуйчик.
Демоны облизнулись, сели в тачку и укатили.
- Привет Маринка,- Шмат.
- Здравствуй милая,- томно шепчет Саня делая глазки.
- Здоров,- мычит Лелик, едва не поперхнувшись дымом.
Цветущая и полная жизни, она прижимает каждого к груди, так что даже Лелик повеселел.
- Теперь мы снова все вместе,- мечтательно произносит она падая в объятия.
- Вместе, в месте,- ворчит глядя на них сверху архангел Гавриил,- все говорят, что мы вместе... Эх.
Подлетает посыльный ангелок с фонарем под глазом и лопочет:
- Прибыл пятый, тот, священник. Куда его?
- Да пихни демонам с Альфы. Они там их как рабочий скот используют. Не любят парни святошь. Больше полтинника все равно не возьмешь, туды его в качель.- Гавриил хмыкнул,- а с лицом то что?
- Да эти вот,- смущенно кивнул вниз посыльный, замявшись.
- Ну ладно, ладно, отправляйся.
Подангелок, проворно махнув крыльями, скрылся в соседнем пространстве.
Глянув еще раз вниз Архангел Гавриил покачал головой и побрел по лестнице вверх - докладывать начальству.
2000