Посвящается Уильяму Флетчеру, Джону Меррею и Роберту Раштону
Все что было, все что кружило и вертело мое тело, все что верной отдушиной отдавалось моей душе было только лишь дремой фей, морем снов, лишь монстром Морфея. Нет больше света в моем будущем. Все что я любил когда-то изжито, отнято и изъято в пользу других голодающих. Все ушло без возврата, без понимания...
— А воспоминания?
— О если бы и они.
Если бы кони, эти дикие кони, тоже покинули меня я был бы почти что счастлив. Я пил бы радость бытия, а не похмельную усталость. Я черносливом бы закусывал вино и к новой бы готовился могиле. Но-Но... Цок-Цок... они остались. Носятся, без всадников, безголовые, в дорогих сбруях, в темноте, по кругу, друг другу не уступают дороги. И под копытами ихними лопаются и трещат легкие черепичные крыши, как орехи в чикающих вхолостую серебряных щипчиках. Широко расставляют они ноги, но притормаживают со скрежетом, свистом и выбросом гравия, когда на поворотах извилин объезжают наездников, оставляя кто справа, кто слева, треугольные могилки-прорехи. Дыры. Нам из них не напиться воды никогда. Но поводы вполне весомые чтобы уколоться и рано поутру выблевать завтра(к) вместе со стихами в эти колодцы. Молодцы они конечно, но подонки законченные. Так давай выпьем же, отчаянный герой мой и ты, мой печальный Пьеро, до дна эти и эти подонки, ведь без отравы (О травы!), веселье дарует лишь только вино и... выпадем в осадок. Пить будем забродившее и по очереди. Сначала ты... И ты.
— О лучезарный Вальтасар, сын небесного Набониада, предсмертного царя Вавилона, скорей, в бокалы поцелуев горький сплин налей им.
— А тебе мой друг.
— Сегодня пас я, для подруг последний танец Соломеи я целовал почти без рук, вчера, в кунсткамере Обскура и как смог, сплетенье рук, сплетенье ног запечатлел там. Мой клинок теперь в вине отравлен.
— Давай тебе его поправим.
— Не в этом дело, обезглавлен, теперь я сам своей рукой. Я опечален. Без труда моя Бастилия взята. Во Франции объявлен траур. Амур покаялся в игре и иглы стрел в порыве гнева он обломал. Тогда в ответ, я заблевал ему туалет а также стены и обои. И не ему, а им обоим я в спины расстрелял обойму. А пистолет...
— Ну ты поэт.
— ... я просто выбросил в окно. Надеюсь вздернутое око меня простит. Я одинокий, накинув женский макинтош, под лифчик керенки запрятав, бежал. Безжалостный противник в бронежилете, вроде лат, из медных скроенных заплат, меня преследовал всю ночь, пока не скрылся я на крыше, и крылья откапав из ниши, наружу, из двора-колодца не вынырнул, пропав. Попав точь-в-точь в собачью лужу. И это ложе, в этот миг, служило легким облегченьем для жуликов, став ИХ ТВОРЕНИЕМ.... Встал, помочился в нее тоже, и стал задумчивей и строже.
— Слегка б потише, ты про ниши... здесь не Сабвейское метро. Хотя, мне впрочем все равно, и я пророчить ненавижу и не лечу чужие грыжи, но я читал в какой-то книжке, такие же точь-в-точь отрыжки. Сейчас припомню... Да оно. Сначала там про Сени Сада, потом...
... Винить Шекспира надо
Пославшего при Лунном Свете
Ромео в сад к его Джульете.
Затем какие-то страданья,
Чего-то там он ей писал.
Как глупый голубь ворковал:
А после в клочья разорвал
Свои слащавые посланья.
Потом уехал и скитался.
Лет сто любви не предавался.
Затем вернулся, но она
замужеством поражена.
И он тогда, не будь дурак,
Напялил тоже черный фрак,
К кому-то членом в лоно влез,
Пред алтарем сказал: “О,Yes”,
Но сам, как говорит, не слышал.
Был фаворитом, да весь вышел.
А следом, местью за обеты: —
Нам бой, а дамам лишь Победы
Она то... Стала вдруг нема,
да и вообще сошла с ума.
Мир образов, незримый для других
Стал для нее знакомым и обычным
Такие вот проблемы с личным
Почти что как у голубых
Задепрессировал чувак
Сжег в сажу ненавистный фрак
Не оставлять ее ж одну
И тоже кинулся ко дну
С рассудком в споре распрощался
И словоблудием занялся
Со ЗВЕЗДАМИ и со Всемирным другом
Беседы вел пытаясь их постичь...
— Такая дичь кругом и круго’м,, но зря его назвал он другом. Хотя об этом в другой раз, впадаю в грустный я экстаз.
— Им разом разум погубило, но не отправило в могилу, как в Гамлете. Но ты не понял я про то, что в глубине не заперто. Что, ЭТО, плавает снаружи, тонуть не тонет, даже хуже. Но я кого-то домогаясь, ты извини уж не блевал, а ты блевал — не извиняясь. Твоя проблема в этом.
— Но я ведь помню, прошлым летом... Хотя наверное зимой, когда портвейном душу губишь...
— Черт с ним, с портвейном, Водку будешь.
— Чего? А водку! водку да. Она тяжелая беда. Дейтерий Террий, лишь она умерит жесткий дифференс и остановит мой регресс.
— Давай... прощальный реверанс. В тройной сыграем в преферанс.
— Постой-ка ..кхе... запить мне злую воду! ...Тасуй... ...Раскладывай колоду. Я расскажу покуда вам, про то, что трижды видел сам. Во сне мне снился этот сон. Вода не водка — вот беда. О чем я? А! Представь — страда, а там... Три стана Изо льда!
— Остынь... Остынь! Картинки в лапы, но только сильно не залапай Тебе уже их разложил я. Что скажешь?
— О длани нежные, жеманные нули, верней семерки... Да я — пас! А, ты?
— Сейчас я рассмотрю. Ого! Fuck тому в руки, кто мне раз дал! Три дамы, два Валета и один Король. Все у меня. Я Once! А ты?
— А у меня два джокера. Красный и черный. Ты чего их не отбросил. Ведь их же в этой игре нет.
— Отбрось сам. Где ты их взял?
— Все равно где, пересдай.
— Не буду я педересдавать.
— На и перетасуй...
— Сам пересуй. Ха.
— Не восторгайся ты вторичен.
— А у нас уже давно все вторично, даже половые признаки. Смотри, я их сожгу, этих твоих джокеров. И их ни в какой игре не будет.
— Их пепел я посыплю тебе на головку.
— Тогда Пепел Классен будет биться о твою грудь вечно.... О левую.
— Сука.
— Сам ты сука.
— Ну и уё бывай.
— Сам ты уё бывай. Я спать хочу.
— Ну тогда пошли спать.
— ПОШЛИ.
— А вообще то хорошо поседели, логорифмующей линейкой побаловались. Попрограммировали ее немножко, на Алголе и на C++....
А, да, еще на языке дочери Байрона, который, кстати, тоже был совой, либидо добили. Слова-шарики в кулачках перекатывали, позванивали ими, почесывали. Играли ими, как Билли в art.
— Саксофонист хренов. Свет выруби, ...твою мать.
До встречи. Передавай привет легким.
L&M
P.S А кони в загоне. В агонии кони.