Недригайлив

            
НЕДРЫГАЙЛИВ

Городок сразу понравился ему своим необычным названием. Ведь знал, что названия существую не просто так, а чтобы объяснять и соответствовать. Зная, что означает название, можно узнать о сути. Недрыгайлив. Одновременно грубое и нежное название. Грубость в «др» и аристократическая тоска в «гайлив». Когда распределили в захолустный райцентр, то не стал бегать, упрашивать, выдумывать скорую свадьбу, больных родителей и прочее. Туда, так туда.
Сокурсники мельтешили рядом, крутили пальцем у виска: «Ты что? Куда? Там же скучище, баров нет! Город две банды держат и никому не продохнуть! Завод развален! Одумайся, беги оттуда!» Он только улыбался. Здесь было также скучно, бары его не веселили, банды тоже имеются, заводы полумертвые, куда бежать и от чего. Самая актуальная поговорка для страны: от говна говна не ищут. Зачем трепыхаться, если всё равно. Как говорили древние мистики: «Что вверху, то и внизу». Всюду одно и тоже, поэтому нужно успокоиться, улыбаться и смотреть почаще на небо. Он так и делал, избегал окружающей суеты, не пытался урвать кусок миража, как это делали остальные. Смотрел на них, как на детей дерущихся из-за песочных пасок. Смешно.
За спокойствие его уважали. Многие бы хотели также успокоиться и не дёргаться, люди умные, видели, что ничего не изменится. Но не могли. Чтобы бросить суету нужно иметь куда идти и нужно забыть о суете. А они тыкались в стены, потому что всё время оглядывались, не получится ли урвать. Завидовали его улыбкам, злословили, что он просто неудачник, притворяется спокойным, а наедине воет от обиды. Он не вступал в спор, не пытался доказать, что счастлив. Это не важно. Пусть думают, что хотят. Они тоже суета и не стоит обращать на них внимание. Для себя он уже решил раз и навсегда. Больше не возвращался к этой теме.
Потому что если возвращаться к решенному, придумывать новые аргументы «за», значит он неуверен, сомневается, может даже не прав. Он хотел быть прав и уверен, поэтому не задумывался больше. Хотя окружающий мир был силён и всё время подбрасывал поводы для сомнений. То можно было ухватиться за сытное место, то мелькала девица с бархатной кожей. Но он закрывал глаза и пережидал, пока наваждение скроется. Желание оплачивается страданием, если здесь за что-нибудь ухватиться, то вынужден будешь бежать всю жизнь, играть по бредовым правилам и делать то, чего совсем не хочешь. Поменьше ниток, соединяющих с миром.
В идеале лучше совсем без ниток, но так не бывает. Кушать нужно, одеваться тоже. Поэтому нужно работать. Направляют в городок с обреченным названием, пусть. Сообщил родителям и стал собираться в путь. За час всё упаковал и с гордостью осмотрел свои манатки. Сумка с вещами и два чемодана с книгами. Хорошее соотношение. Правильно показывающее, как распределяется его жизнь. Книги ему куда важнее.
Любил книги. Не просто книги, как кусок информации. Любил и сами книги, любил держать в руках, гладить обложку, шелестеть страницами, вдыхая спокойствие пыльного бумажного запаха. Не уважал книги в мягкой обложке. Это плебеи, муть. Книга должна быть в твердой, крепкой обложке, чтоб только взял в руки и уже получал удовольствие. Потом открыть, читать и получать ещё большее удовольствие. Хорошая книга должна захватывать. Читаешь её и погружаешься в иной мир, пребываешь там, ошеломлённый и зачарованный. Потом библиотекарша трясёт за плечо и сообщает, что пора уходить. Испуганно озираешься, как кот попавший на автостраду, вспоминаешь где ты. Зачем не вспомнишь, потому что незачем. Сдаёшь книги и уходишь. Хорошая книга создаёт свой мир.
Из многих миров самый чудесный был у Борхеса. Цитаты древних авторов, придуманные книги и сочинители, страны и времена. Читал и наслаждался играми ума. Мир Борхеса был похож на библиотеку и во всём отличался от мира за окном. Здесь глупость, суета, мерзости, рвота плохо переваренными объедками. Там красота, спокойствие, сухой воздух бесконечных коридоров и полки с книгами. Человек это тоже книга, одновременно пишущаяся и читаемая. Идея Борхеса о двух книгах, вместивших в себе всё. Только аргентинец ошибался, что книгу мира написал Бог. Скорее дьявол. Поэтому нужно бороться с искушениями и держаться подальше от этого мира. Улыбаться, улыбка обесценивает мир, лишает его силы. Он улыбался, как говорил, «держал мир на расстоянии улыбки от себя», ничему не придавал значения и много читал. Художественную литературу не любил, потому что она слишком привязана к миру дьявола. Куда интересней читать философские работы, где почти нет суеты, но много знания. Чистого и красивого. Куда интересней читать о предопределении и о воле, чем о любви, предательстве и прочих обсосанных вещах, на которых развлекаются люди. Иногда порывался думать, что людишки, но всегда останавливал себя, потому что унижая кого-то, становишься неполноценным, унижаешься сам.
Люди, они живут так, верят в важность дьявольского мира, на полном серьёзе расстраиваются и радуются, для них важен бред и пусть. Нет никакого смысла их разочаровывать. Знание без воли несёт лишь страдание. А откуда воля у детей, играющих в песочнице жизни, возводящих замки и лепящих караваи? Тут он себя одёргивал. Не нужно слишком серьёзно рассуждать, иначе сам станешь дитём. В том и разница, что ребёнок всегда уверен и серьёзен, даже в игре, ребёнок не может стоять в стороне и улыбаться, а взрослый может. Не рвать глотку, а я знаю, что Ничего не знаю, а остальное не важно. Есть книги, там есть прекрасные миры, а бред побоку.
Затянулся и хмыкнул. Сидел на хлипкой скамейке около автовокзала, лицезрел старушек с торбами и милиционеров с дубинками. Вдали с десяток мужиков потребляли пиво из желтой бочки, похожей на колёсное солнце. Иногда подъезжали ржавобокие автобусы, наполняли свои усталые салоны пассажирами и отбывали за осевший угол облупленного автовокзала.
Его автобус должен был уже десять минут как отъехать, но грубый женский голос по хрипящему мегафону объявил, что рейс задерживается. Он стал оглядываться, чтобы услышать слова возмущения, злость людей, а самому похвалиться спокойствием и безмятежностью. Не удалось, потому что люди только вздохнули и продолжили разговоры про урожай. Никакого расстройства или обиды. Оказывается не он один такой умный. Вот тебе и крестьяне. Народная мудрость? Но он полагал, что народ ничего не может создать, а только извратить и нагадить. Просто привыкли жить кое-как и терпеть. Их спокойствие подобно спокойствию ослов, не от ума, а от забитости. Тут же спохватился, что осуждает, а следовательно серьёзен и хочет доказать, то есть не свободен. Ничего не нужно доказывать, даже говорить не нужно, потому что глупо и незачем.
Чтобы самого себя не улавливать, ушел в мысли о Недрыгайлове. В энциклопедии вычитал, что посёлок городского типа, райцентр, на реке Сула. Имеются маслодельный и овощесушильный заводы. Был совсем не против зависнуть на одном из них, хорошее питание совсем не мешает отстранению от жизни, но его посылали на машиностроительное предприятие, раньше засекреченное и потому не попавшее в обзор энциклопедии, а сейчас разворовываемое. Хотя комнату в общежитие обеспечивали. Угол будет, а там проживёт как-нибудь.
Увидел в скверике мать. Она пряталась за кустами и наблюдала, кажется даже слёзы утирала. Он попросил не провожать, знал, что будут напрасные слёзы и горечь. Убедить родителей в дьявольской природе мира не мог, они приводили аргументы в виде весны, звёздного неба, огня и даже книг. Тщетно объяснял им, что книги это отдельный, божественный мир, с нашим лишь чуть пересекающийся. А что касается весны, неба и прочих красот, так это уловки дьявола, нужные, чтобы удержать человека в рабстве, не дать освободиться с помощью отстранения.
Если бы в мире были лишь дерьмо да уродство, так никто бы здесь не задержался. Дьявол не дурак, вот и приготовил много наживок, чтобы удержать человека здесь. А вы эти наживки за доказательства принимаете. Хотел ещё что-то доказывать, а мать сказала о внуках. Хочет внуков. Да как же можно плодить новых людей в этот мир! Не закричал, осёкся. Это была самая большая проблема. Он не мог улыбаться, когда рядом плакали. По идеи всё равно, хоть на голове рядом стоят, улыбайся и не обращай внимания, но в слезах была некая сила. В слезах правда. Может глупая, необъяснимая, но правда. Бывал на похоронах. И мысли, что глупо плакать, ничего не было, улыбайтесь и отойдите, эти мысли становились какими-то лишними рядом со слезами людей. Мысли верные, мысли доказанные, но мёртвые. Он подозревал дьявола и здесь, может главная его уловка, слезами поколебать. Точно не знал.
Задыхался в неведении, но стоило отойти, вклиниться в строй спешащих людей или остаться одному, как всё становилось на свои места и его мысли были безусловно правильны. Обходил слёзы стороной. Нет правил без исключений, видимо слёзы это исключительное состояние. Есть же складки, в которых не действуют законы пространства и времени. Так и слёзы. Они ничего не доказывают, но и мешают ему доказать. Лучше не думать о них и жить в ясном мире, где всё понятно.
Закрыл глаза, чтобы не видеть мать. Людям, верящим в жизнь, трудно смириться с тем, что есть люди от неё свободные. Вот и родители не могут успокоиться, что он не повторит их жизнь, а пойдёт своей дорогой. Мать считает, что это горе. А он то знает, что горя нет. Нет причины, не может быть и горя. Для ребёнка разрушенный дождём песочный замок – горе. А для взрослого груда песка, нестоящая внимания. Для его родителей, для большинства людей, жизнь это всё. Всё. Для него жизнь это претенциозный фарс мелкого дьявола, совсем не Всё. Поэтому он не боится времени.
Другие мечутся, кричат, что жизнь идёт, ничего ещё не успели, как же так. Толку от их беготни нет, одно страдание. Думают, что здесь и сейчас это единственный шанс. Не могут понять,  что в бреду шанс, это мираж в квадрате, ещё больший бред. И чем бегать без толку, лучше остановиться, оглядеться, понять и улыбнуться. Умный не поймается на удочку иллюзий. Тут важно не переборщить. Если очень серьёзно будешь открещиваться от иллюзий, значит веришь в них, значит уже в сетях. Улыбайся. Улыбался. Вспомнил, как его улыбки злили успешных сокурсников. Как же так, ничего не достиг, а улыбается? Притворство ведь? Спрашивали сами себя и радостно соглашались, что притворство. Он нам завидует, а чтобы вида не показать - улыбается! Людям нужна уверенность. Подспудно они чувствуют бредовость мира и чтобы заглушить это чувство, должны постоянно убеждать себя, что поступают правильно. Своего рода наркотик.
Подъехал автобус, в меру грязный и дребезжащий. Люди побежали занимать места. Опять же суетность. Подождал, пока все желающие влезут, помахал рукой матери и залез сам. Хотя билет имел сидячий, но на его месте сидела бабушка с отрешенным лицом и очень напряжённая. Смешно было начинать скандал из-за нескольких часов сидения. Прислонился к поручню. Будет думать и время пройдёт быстро. Удивлялся, что люди до сих пор не осознали иномирность мыслей. Ведь мысль это часть другого, не этого мира. Конечно, под мыслью понимается не простая реакция на позывы желудка, что охота пожрать.
Мысль не связанная с телом имеет явно отличное от всего этого мира происхождение. Потому что мысль от бога. Тот, кто хочет уйти от дьявола должен думать. Думающий поймёт, что мир следует понимать, как фарс. Потому не расстраиваться, а смеяться, удивляясь топорной работе Обманщика.
Автобус тронулся. Мать махала ему рукой, другой утирала слёзы, вся содрогалась от плача, будто на войну провожает. При понимании всей глупости происходящего, он снова чувствовал слабость своей позиции. Иногда у него мелькали мысли, что не всё строго и рационально, есть некая вселенская придурь, тоже очень сильная и действенная. Не хотелось так думать, поэтому гнал подобные мысли метлой. Просто он слаб характером и придаёт слезам слишком большое значение. Вот и вся проблема.
Выехали за город, поля до горизонта, далёкие сёла, сходящие с облаками. Его абсолютно не трогала природа. Удивлялся, когда другие восхищались лесом, горой или океаном. Ну да, красиво, но даже в сравнение не может идти с образами, созданными человеком. Знаменитая библиотека Борхеса, с бесконечностью проёмов, полок и книг,  мягким светом и сухим воздухом, она вызывала куда большее удовольствие и радость, чем все красоты природы вместе взятые. Это ещё одно доказательство, что автор мира сам Сатана. Кое-как намалевал и успокоился. Если мир создал бог, то его нельзя было бы превзойти. А так библиотека лучше все гор, морей и облаков вместе взятых. За мыслями о ней и заснул.

Мотор автобуса убаюкивающе гудел, дорога была хорошая, почти без скачков, из открытого люка шел поток свежего воздуха. В таких условиях спится очень даже легко. Проспал более половины пути, пока разбудили участливые старушки. Появились свободные места, садись парень, в ногах правды нет. Присел.
Проезжали как раз село, много брошенных хат, мало людей, стадо костистых коров на околице. Вспомнил историю из детства. Ехали с отцом на рыбалку, рано утром. Серело только, а тут бычок на дорогу выбежал. Сбили, остановились. Подбежал колхозник, стал кричать и грозиться вызвать милицию. Отец его пытался успокоить, деньги предлагал, но колхозник стал требовать очень много. Спорили с полчаса и дело явно склонялось в сторону керосина, когда бычок вдруг зашевелился, взгромоздился на ноги, осовело осмотрелся и шатаясь поковылял. Колхозник хотел отбыть следом, но отец его схватил за фуфайку и стал требовать возмещение за побитый передок. Снова на полчаса спор, боялся, что телёнок возьмёт и сдохнет, но тот пришел в себя и даже занялся придорожной травой. Колхозник выставил отцу самогона, ребенку молока и мёда. Развернулись и поехали домой.
Вспоминал, как тогда радовался. Иногда даже казалось, что бычок ожил благодаря его неистовому желанию. Глупости. И радость его глупости. Тогда был мал, воспринимал всё серьёзно. Не знал, что и радость и горе – части одной общей фикции. Театр. Провинциальный. Проезжали мимо сходов со сцены – маленького деревенского кладбища, с недостроенным памятником погибшим на войне и дружным строем деревянных, крашенных крестов. Жизнь уходит из этих мест, уходит стремительно и в никуда. Останется ли бред без человека? Скорее всего, нет, потому что некому будет придумывать его и играть. Без человека установиться тишина и спокойствие. Старушки неспешно говорили, автобус гудел, важно покачиваясь, обстановка для сна, поэтому быстро сморило и снова спал. Снилось, как ловил в детстве раков. Страшно совать руку в нору, но ещё страшней, что друзья будут смеяться над трусостью. Совал и вскоре привык не бояться. Наловят целую сумку, разожгут костёр, казанок с водой и варят. Потом дружно уминают вкуснятину.
Глотал слюни и шевелил губами, когда разбудили. Приехали. Оглянулся, увидел одноэтажное царство вокруг и две высокие трубы, как башни прогресса. Вышел из автобуса, расспросил как пройти к заводу.
-А тебе чего там?
-Работать буду.
-Так там же сегодня полы сдирают за долги.
-Я и без пола работать могу.
-Молодец. Или прямо, потом налево, а потом большая лужа. Чтоб не обходить, по кирпичикам перескакай и выйдешь к проходной.
Шел широкими и грязными улочками. Похоже, был сильный дождь, а канализацией город не задет. Приходилось изощряться, обходить и прыгать. Пока шёл, отметил общую местную запущенность. Заборы покосились, крыши ржавые, окна грязные, люди равнодушные. Встретил по дороге троих, даже не посмотрели на него. Алкаши.
Вышел к луже, превзошедшей все ожидания. Конечно не Черное море, но метров на триста в диаметре. Тропка из кирпичей тоже была, но уж очень прерывистая. Придётся прыгать, может навернуться, упасть в грязь. Лучше обойти. Конечно миф, но стирать то ему. Двинул в обход. Это оказалось делом непростым. Лужа вплотную подходила к высоким бетонным заборам, видимо ограждавшим территорию предприятия. Полчаса бродил по окраинам, пока уразумел, что тропинка единственный путь. Запрыгал по кирпичам, чемоданы тяжёлые, в сторону клонят, два раза чуть не упал, сильно обрызгался, замочил туфли, но до проходной добрался.
Дверь была закрыта, постучал, ответили матом, снова постучал, снова ответили. Начал объяснять кто и откуда, но опять же мат. Бред какой-то. Что тут ещё скажешь, больше никаких доказательств не требуется. Снова попросил открыть, пообещали пристрелить. За дверью было двое и пьяных. От них можно всего ожидать. Задумался. Стоять дальше глупо. Лезть через забор ещё глупей, потому что побеленный и лужи на пути. Плюнул и засобирался обратно.
-Молодой человек, вам кого.
Дёрнулся от неожиданности, от приятности голоса, оттого, что сверху спросили. Задрал голову и увидел весьма миловидную девицу. Бред бредом, но организму этого не понять, поэтому начал реагировать адекватно. Сердце убыстрилось, задышал чаще, кровь прилила к лицу и радость под кожей.
-Я на работу прибыл, по распределению. Не пускают.
Замолчал. Во-первых, заговорил очень тонким голосом, а надо было басить. Во-вторых, нужно было не жаловаться, а возмущаться. А в-третьих, бред всё это и глупости.
-Подождите, я сейчас.
Исчезла из окна, он стал успокаиваться и возвращаться под контроль мысли. Бред. Главное не зацепиться, не увлечься, потому что будет плохо. А сам расчесывался и пытался отрусить штаны, ненавидел свои грязные туфли. Слаб, слаб, так легко поддаётся. Её голос за дверью, хлопнул засов, на пороге появился улыбающийся и пьяный мужичок с двустволкой.
-Откуда ж я знал, что ты на работу? Хоть сказал бы. Заходи!
Зашел. Полутёмный коридор и она.
-Давайте я вас проведу. Какие чемоданы тяжелые! Помочь?
-Не надо, я сам.
-Иди за мной.
-Иду.
Он почувствовал радость. Очень даже приятная баба. Хоть и бред. В конце концов, если бред приятен, то почему бы и не побредить. Она красиво дышала и волосы приятно пахли.
-Я здесь в библиотеке работаю, Света.
-Я ещё не знаю где, буду работать, Володя.
-У меня брата так звали. А работать вы здесь вряд ли будете.
-Почему?
-Нечего делать. Завод весь распродали, осталась только стена, это здание и два вагона. Всё.
-Совсем всё?
-Совсем.
-А вы что же сюда ходите?
-Не дома же сидеть, дома с ума сойти можно. А здесь приду, с подружками поговорю, радио послушаем, радио здесь есть.
-А куда мы идём?
-К нам. Напоим вас чаем, обсохните немного и на автовокзал.
-Мне бы с директором вашим поговорить.
-В тюрьме он.
-Проворовался?
-Нет, школьниц насиловал.
-И что, до сих пор не откупился?
-С него пятьдесят тысяч требуют, а он только на половину согласен. Будут держать, пока не договорятся.
-А остальное начальство где?
-Главного инженера застрелили, а два зама убежали за границу. Вот и пришли, усаживайся, сейчас я чаю поставлю.
-А где же подруги?
-Пошли яблоки трусить. За литейным цехом сад небольшой. Цеха уже нет, а сад остался. Яблоки там не очень, но есть можно.
-Вы местная?
-Можно на ты. Местная. Как тебе городок?
-Грязи много.
-Это после дождя, а солнце пригреет и будет пыль столбом.
-Что за лужа такая огромная?
-Это ещё не самая большая. Есть лужа около горсовета, так в ней каждый год кто-нибудь да утонет. В прошлом году привезли кавказцы мандарины на машине, поехали через лужу, не знали что там за глубины. Нырнули, сами еле выплыли. Пока до утра нашли трактор и трос, чтоб вытянуть добро, наши умельцы на лодках ночью приехали, брезент взрезали, ныряли и вытаскали все ящики. Один по пьяни захлебнулся, зато потом долго мандарины хрумали. Теперь народ про фуру с бананами мечтает. В той луже и состав целый поместится.
Вздохнул. Полный бред. У неё красивые ноги. Одета не богато, но со вкусом. Снова он уходит за рамки разума. Должен улыбаться и смотреть на потресканный потолок, а он смотрит на неё. Как она возиться с примусом. С примусом! На дворе  третье тысячелетие, космические корабли и мировые компьютерные сети, а тут примус. Хотел возмутиться, но вспомнил, что бред.
-А где книги, это ж библиотека?
-Сдали на макулатуру. Шкафы, столы, стулья растащили по домам, газеты для разжигания печей, а книги сдали. Я с несколько десятков спрятала, их и читаю.
-Денег естественно не платят?
-Я здесь второй год и ещё ни копеечки не получила.
-А другой работы нет?
-Есть, но мне туда не попасть.
-И чем же живёшь, если не секрет?
-А какой секрет, проститутствую.
-То есть?
-Мужики деньги платят, а я даю.
Умолк. Самое обидное, что она по-прежнему казалась ему красивой. Ведь ****ище, выискивал грубые черты лица, вульгарные движения, но зря. Во всех отношениях хороша и только.
-Держи чай. Тебе сахара или варенья?
-Ты серьёзно говорила?
-Кто ж про это шутить будет? Что и чаю перехотелось, брезгуешь?
-Нет, чего мне брезговать. С вареньем.
-Вишнёвое.
-Люблю.
Пили. Она сидела рядом, красиво ела и запивала. Маленький шрамик на щеке, дышит сладко.
-Вкусное варенье.
-Сама варила. А зачем ты столько одежды сюда привёз, здесь ходить некуда.
-Это не одежда.
-Еда?
-Книги.
-Два чемодана?
-Остальные позже собирался привезти.
-Ещё и остальные есть! Любишь читать?
-Очень.
-Потому и бедный.
-Причём тут?
-Ты не обижайся, ведь бедный?
-Бедный.
-На обратный путь хоть есть?
-Есть, ещё и тебе за чай уплачу.
-Этого не надо. Тихо! Слышишь?
-Машина?
-Да гудит что-то. Кто это может сюда ехать?
Выглянула в окно, он за ней. Наплевать ему было, кто ехал, приятно было постоять рядом. Но для приличия смотрел, как гусеничный вездеход бороздил лужу. Ехал прямо к проходной, дымил и метался грязью. Затормозил, качнулся, стал. Открылся люк и оттуда вылетел человек в фуфайке. Вылетел быстро, потому что помогла нога из вездехода, пихнувшая в мягкое место. Следом за ногой вылез человек в милицейской форме, матернулся, погрозил пальцем, потом кулаком, сделал знак, что сломает шею, и нырнул в люк. Вездеход, лихо развернулся, обдав фуфаечного человека волной грязи, вскинул передок и уехал. Человек угодливо кланялся ему вслед, махал ручкой, посылал воздушные поцелуи, улыбался и тут же загибал ругательства небоскребной сложности.
-Это ж наш директор. Семён Николаевич, здравствуйте! Вас отпустили!
-Отпустили.
-Навсегда?
-Как получиться. А это чё за хахаль?
-Это с области приехал, по распределению работать. Промок, я его чаем угощаю, до автобуса здесь посидит.
-Какого автобуса?
-Он уезжать собирается.
-Никуда он не уедет!
-Почему это?
-Потому что ты здесь нужен! Дали мне два месяца, чтоб завод заработал, иначе посадят.
-Так ведь всё продано?
-Пусть. Заработать он должен для вида. Скоро ж выборы, до них протянуть, а там отпустят меня в Швейцарию, если всё нормально будет.
-Разве может ненормально быть? Тут же бандиты на контроль возьмут и все единогласно проголосуют.
-Не так всё просто. Почему дверь не открывают?
-Никитич вдрабадан пьяный. Сейчас открою.
Убежала. Директор немного отрусился и покосился вверх.
-Что смотришь на неё, как кот на мясо, понравилась? Хорошая девка, главное с душой. Но ты сильно не надейся, мёртвая она, лучше не путаться с такими. Привет Светочка, а ты всё расцветаешь!
Слышно, как целовались, он кряхтел, она смеялась. Шлюха. Всё бред. Поэтому необидно. Но зло берёт. Может и ему нужно было не чаи гонять, а делом заниматься. Шлюха же, какая ей разница. Тут же подумал, что думает слишком серьёзно, вдобавок и подловато, прекращать, а то надумается. Улыбался и вспоминал всякие приятные вещи. Ему всё равно, пусть хоть на лестнице совокупляться будут. Заскрипел зубами. Чертовка. Пришли. Человек в фуфайке был небрит, с несколькими синяками и улыбкой. Её держал за талию и сиял довольством.
-Привет, студент, я Семён Николаевич, здешний директор, твоё начальство. Как начальство, приказываю тебе удалиться, пока я с библиотекарем пообщаюсь. Быстренько!
Он дёрнулся, возмущенный и праведный, она обиделась.
-Куда ты, он же шутит! Неужели поверил, что так и будет?
Глупо конечно, но поверил. Директор залился смехом.
-От молодёжь. Смотрит на бабу, с морды сахар течёт, ему говоришь уйти, он уходит. Да я бы старому пердуну, морду начистил, а ты тикать. Слабаки! Ну Светка, давай чай пить. У-у-у, варенье твоё знаменитое! Соскучился же я по нормальному питанию.
-Жена передач не носила?
-Нет, вспомнила, сколько я ей изменял. Пока директором был и деньги давал, так память у нею отшибало, а как посадили, сразу всё вспомнила. Сука, я ей припомню.
-Вряд ли.
-Почему?
-Она с Гришаней спуталась.
-С Гришаней? И давно?
-С месяц уже. Так что сам берегись.
-А кто такой Гришаня?
-Бандит большой. У нас город на две части поделён, одна Гришанина, другая у Черного, они здесь цари.
-А милиция?
-Милицию здесь убрали за ненадобностью. Меня вон на бронетранспортёре привезли, просто в машинах ездить боятся. Значит с Гришаней.
-Как бы он тебя не прибил.
-До выборов не посмеет, за меня областной правитель. А после, главное вовремя убежать. Ах, скотина! С Гришаней! Вполне может быть, что он её потрёт вдосталь и бросит, тогда я посмеюсь! Но то дело будущего, пока нужно его обеспечить, это самое будущее. Что студент, работать готов?
-Платить будут?
-Какие вы все порченные! За бабу заступиться боится, а про деньги и на секунду не забудет. Будут платить, будут. Мне десять тысяч дадено на подъём завода.
-Так это же мало.
-Дураку мало, а хитрому нет. Ты ж пойми, что завод только для вида подымается. Просто приедут сюда наблюдатели на выборы, французы, что ли. Народ мы организуем, чтоб говорили положенное и голосовали, но надо ещё и положительные последствия демократии показать. Очень положительных на такие деньги не произведешь, но по минимуму сделать можно. В первую очередь работающая промышленность нужна. Приедут гости утром, идёт толпа народу на работу. Впустим их в завод, рассадим по земле и пусть лежат. Сами организуем резину жечь, для дыма, чтобы вид создать деятельности. Несколько грузовиков поставим, пусть моторами гудят, молотки раздадим и рельсы, чтоб людишки стучали и шум создавали.
-Так французы же увидят.
-Не увидят. Завод секретный, иностранцев не пускают. Поводим их вокруг забора, пусть наслушаются индустрии и поверят.
-В заборе дырок много.
-Заделаем, для того деньги и дадены. Так что готовься студент к труду и обороне. Ох и чай хороший! Коржиков нету?
-Нету, мука кончилась, денег нет.
-Никто не зарится?
-Кому я нужна такая. А где парню жить?
-В общежитии.
-Пустят?
-Я ж снова директор! Комендантша у меня в подчинении. Даю сегодня день на отдых, а завтра начнём подъём экономики изображать. Пойду я в кладовку сосну. Там диван хоть остался?
-Остался. Приятных сновидений.
-Чтоб жена побитая приснилась желаю. Спокойной ночи, голубки!
Человек хитро улыбнулся, показал жестом неприличное действие и ушел.
-Ещё чая подогреть?
-Ты извини, что я поверил.
-Ладно, ничего, мне это без разницы. Ты решай, будешь ли здесь оставаться?
-Буду.
-Только денег он не заплатит. Если и вправду у него есть, всё равно не заплатит.
-Знаю.
-И остаёшься?
-Остаюсь.
-Ну и дурак. Я бы, если могла, бежала отсюда побыстрей и подальше.
-Почему не бежишь?
-Не могу.
-У тебя волосы красивые.
-Ну и что?
-Ты злишься?
-Нет.
-Ты сейчас занята? Проведи меня в общежитие.
-Денег платить точно не будут!
-Я знаю.
-Если ты думаешь, что я дура, так ты ошибаешься. Герои мне не нужны и совсем это не геройство, без денег сидеть.
Наклонился к ней целоваться, дала по губам и выплеснула в лицо заварку из чашки.
-Что шлюхи захотелось!
-Дура ты.
Чаи стряхнул, уложил чемоданы, на них прилёг.
-Ты что собираешься делать?
-Посплю, пока начальство спит. Потом покажет мне общежитие, пойду туда.
-Тебя бандиты побьют.
-За что?
-Они всё могут.
-И убить?
-Это легче легчего.
-Что совсем распоясались?
-Совсем.
-У нас, в области, только начальство может любого убить, а бандиты только кого им позволят.
-У нас начальства нет, одни бандиты.
-Ты больше не злишься?
-Не знаю.
-Садись рядом.
-Не хочу.
-Боишься?
-Мне бояться нечего.
-Ты что больная?
-Хуже.
-СПИД?
-Хуже.
-Не понял.
-Мёртвая я.
-Это как?
-А как ещё, просто мёртвая.
-Я думал, что трупы хуже выглядят.
-Ничего смешного!
Она отвернулась и заплакала. Закрыла лицо руками и рыдала в полную силу, совсем неожиданно для такой вроде бы уверенной бабы. Бред. И снова проклятые слёзы, которые никак нельзя опровергнуть. Идиотские и самые сильные аргументы. Подошел к ней, обнял. Хватило совести не воспалиться при этом.
-Света, не плачьте, я не хотел обидеть.
Плакала. Он в который раз чувствовал слабость перед слезами. Плачущий человек имеет силу. Ничего с ним нельзя сделать. Тем более плачущая женщина, тем более такая и так. Стал около неё на колени. Молчал, потому что слова теряют при слёзах всякий смысл. Ждал. Она выплакалась и стала затихать.
-Теперь расскажи в чём дело.
Он примерно догадывался. В городе властвуют бандиты, видимо какая-то тёмная история с деньгами и насилием, пригрозили убить, что по здешним меркам равносильно смерти.
-Расскажи.
-Нечего рассказывать, мёртвая я и всё.
-Бандиты?
-Судьба.
-Не пойму я.
-А что тут понимать, нет меня.
-А кого я обнял?
-Труп.
-Теплый и плаксивый, таких трупов не бывает.
-Будет.
-Каждый будет.
-Только ты ещё, а я уже.
-Что уже?
-Мёртвая.
-По-моему нет.
-Ты просто не знаешь.
-Знать не надо. Если ты говоришь, плачешь, пьёшь чай, значит ты жива.
-Я мёртвая. Уже скоро как два года.
-Почему ты мёртвая?
-Взяли меня в баню, мчали пьяные, на большой скорости врезались в дерево. Машина вдребезги, пассажиры тоже. Я ещё несколько минут помучалась и умерла. Хорошо хоть бензин не зажёгся, а то бы сгорела.
-Это у вас шутки такие?
-Какие тут шутки, правда.
-Но ты ведь жива!
-Нет.
-Как же нет, если жива! Или мне кажется, что я с тобой разговариваю, держу тебя за руки, смотрю в твои глаза и вижу взгляд?
-Не кажется, но я мёртвая.
-Почему?
-В аварию попала и умерла от многочисленных травм.
-Не видно на тебе травм.
-Это пока. Ты что,  не знаешь о здешнем времени?
-На час вперед?
-Совсем по другому. Здесь время запаздывает. Сильно запаздывает. Я два года назад должна была умереть и до сих пор живу.
-Кому должна?
-По судьбе. У вас, в области, время судьбы и время действия одинаковые. Должен сегодня умереть, сегодня и умрёшь. У нас по-другому. По судьбе должен умереть сейчас, а время исполнения запаздывает и можешь ещё пожить. Не веришь?
-Время везде одинаковое.
-Только здесь затормозилось.
-И на сколько?
-Для каждого по-своему. Со мной в машине трое ехали, один уже умер, другой уже почуял смерть, а я и ещё один парень живём пока.
-Как это, почуять смерть?
-Холодно становиться, очень холодно. Ни под каким одеялом не спрячешься. Трясет всего, морозит, хоть на сковородку сядь, а не согреешься. Всё холодней и холодней, пока не помрёшь. Мне пока тепло.
-Ты всё это серьёзно говоришь?
-В глаза посмотри.
Она говорила правду. Она верила, что говорит правду. Бред, шлюха, сумасшедшая. С каждого из элементов можно смеяться сколько угодно, по совокупности тоже. Но было обидно. Тут же сквозили дурноватые мысли о спасении. Это каждый идиот мечтает, чтоб спасти красавицу, да ещё шлюху и сумасшедшую. Тут чем хуже, тем лучше. То есть если спасать, так не от нехватки трёх рублей, а вообще, по серьёзному, за жизнь. Но он же не дурак был. Спасение это для дешевых романов, продающихся на вокзалах, или для сериалов, развлекающих по утрам домохозяек. В такой глупости участвовать не намерен. Ушел к чемоданам. Прилёг, отвернувшись к ней спиной. Слышал, как убирала со стола, плескала водой. Пробовал мыслить цинично, за сумасшедшую срок не дадут, почему бы и не попользовать. Но мыслить цинически, значит принимать всерьёз. Глупо. Не нужно пользы, нужно улыбаться и держаться в стороне.
-Поостыл, орёл? Вот потому и трудно мне сейчас жить. Бояться с мёртвой спать, опасаются смертью заразиться. Нет мужиков, нет и денег, ещё до зимы протяну, а там тяжело будет.
СПИД и сумасшествие, может на этой почве, а может на другой. Но сочетание убийственное. Тут не наспасаешься. Он видел сумасшедших. В его доме, этажом выше, жила семья. Муж военный, как и полагается, красивый да здоровенный. Жена тоже дамочка очень красивая, высокая, стройная, черноволосая, нос немного горбинкой. Володя даже был немного влюблён в неё. Трудно было не влюбиться, уж больно хороша.

Когда глядел на эту пару, то закрадывалось сомнение в бреде. Понимал, что дьявола проделки, но никак не мог увидеть червоточины. Красивые, любящие, муж часто её на руках носил, всегда цветы дарил, прямо идиллия. Он даже стал грешным делом мечтать о такой же семейной жизни. Ведь не бред! А потом у неё началась шизофрения. Сначала неудачные роды. Двойня, крепкие мальчики, но родились мёртвыми. Что-то там перекрутилось и задушились в чреве матери. Горе огромное. А у неё по отцу плохая наследственность. Дедушка повесился  в психбольнице, отца минуло. Родители надеялись, что пронесёт, замечали за дочерью маленькие странности, но внимания не обращали. И жениху ничего не сказали. Кому охота дочке жизнь портить. Вдруг проживёт нормально. Не удалось.
После родов стало с ней плохо. Повредилась умом сильно и бесповоротно. Тогда бред и вылез. Муж поседел, все возил её в лечебницу. Отвезёт, месяц ей уколы сделают, вроде ничего. Но вроде это длиться очень недолго. Неделя-другая и снова везти нужно. Не жизнь, а мука. Бросить мужик не мог, совестливый был, мучался. Постарел очень, осунулся, выпивать стал. Жена тоже изменилась. Вроде бы всё по-прежнему, но другая. Страшная, некрасивая. Позже он понял, что нет искры разума. Красота, это не только тело. Человек думает, что видит только тело, но воспринимает он больше. И сразу видит, что ненормальная. Красота, это гармония и цельность, а когда разум помутнён, то красоты быть не может. Во всяком случае прежней красоты. Та женщина осталась такой же высокой, стройной, элегантной, но не то.
Вспоминал прочитанные книги, нигде не встречал красоток-сумасшедших. Видимо правильная теория. Он допускал в бреде правила. Вскочил. Потому что подумал про неё. Ту, которая плакала, Свету. Ведь красивая и без изъянов. Она сидела на стуле и удивлённо смотрела. Подошел к ней, смотрел в глаза. Она была нормальная.
-Ты же нормальная!
-Только мёртвая.
-Откуда ты знаешь?
-Видела.
-Как можно видеть, то что ещё не произошло?
-Это уже произошло.
-Ты вдребезги разбилась на машине?
-Да.
-Но ты же цела и невредима!
-Это трудно объяснить, я сама толком не понимаю. В школе нас учили, что есть первый мир и множество его отражений. Я не я, а лишь отражение. Есть настоящая я и она уже умерла. В обычном времени умерла бы и я, но в Недригайлове необычное время. Здесь всё медленней, здесь люди не дрыгаются уже много веков, потому и городок так назван. Моего начала уже нет, но я ещё есть. Ошибка, которая буде исправлена.
-Откуда ты знаешь про машину, ты что в неё садилась, мчалась?
-Я нет, а моё начало да. Я сама видела. Чтобы мы не забыли про судьбу, нам она снится. Год с небольшим назад я увидела, как села в машину, точнее усадили меня, мчались по дороге, занесло, дерево, удар и темнота. Я из первого мира погибла, так же как и большинство отражений. Я здесь, осталась. Пока. Больше мне ничего не сниться, потому что моя судьба умереть. Скоро, может даже очень скоро придёт холод, я не смогу согреться и умру. Сначала было страшно, много плакала, а теперь почти успокоилась. Всем умирать, от судьбы не уйдёшь.
Поверить – глупо, не поверить – ещё глупее. Правду говорит. В этом был уверен. Несмотря на общий бред.
-Но ведь можно и сто лет прожить, дожидаясь смерти?
-Нет. Обычно год-два. Самое большое – пять лет, но это редко бывает.
-Страшно ждать?
-Нормально. Знаю, что никуда не денусь, нечего и страшиться.
Помолчали.
-А где подружки твои?
-Домой пошли. Они меня тоже избегают, слухи ходят, что смерть заразная, так что ты тоже поосторожней.
-Чепуха. А как же с директором быть? Почему он своей судьбы не знает, что посадят, про жену и другое?
-Он не местный. Время здесь только для местных запаздывает, а для остальных нормально. Хотя если лет двадцать проживёшь, то и ты местным станешь.
-Много местных?
-Большинство, только бандиты приезжие и начальство.
-И чего вы их терпите?
-А вы?
-И то верно. Здесь перекусить есть где?
-Есть, только там бандиты.
-Что и поесть не дадут?
-Дадут, по морде, и деньги отнимут.
-По лицу.
-Лицо, если целовать, а если кулаком ровнять, то морда. Лучше пойдём ко мне. Картошку сварим, сало есть.
-На вот деньги, купи что-нибудь, а то мне неудобно как-то, будто на иждивении.
-Успокойся, для сутенёра ты слишком нерешительный. Пошли.
-А директор?
-Зачем он тебе? Завтра придём, он всё расскажет. Чемоданы лучше оставь.
-Почему?
-Чтобы бандиты не забрали.
-Я сюда шёл, никто меня не тронул.
-Повезло значит. Но два раза подряд повезти не может. И запомни, что нужно терпеть. Может ты непривычный, но вытерпи. Они ударят, оплюют, поиздеваются немного и отпустят.
-А без этого нельзя?
-Здесь нет.
-Может совсем лучше не идти?
-Рано или поздно они сами придут.
-А если ночью?
-Ночью застрелить могут, лучше сейчас.
-Ох, и Городок!
-Проклятый. Ну пошли. И деньги лучше мне давай, труп они обыскивать не будут.
Вышли из проходной,  запрыгали по кирпичам. Без чемоданов это было легко, но вездеход многие камни сдвинул, так что ноги промочили.
-Пойдём окраинами, может проскользнём, но только мордобоя не избежать, это как крещение. Раз сильно, а потом иногда и тычки больше. Только на рожон не лезь. Им ведь убить, как раз плюнуть. Хорошо?
-Что ты за меня так волнуешься?
-Сама не знаю.
-Что тут у вас такая разруха?
-А как под бандитами жить? Невозможно. Мне вот свободно стало, только как умерла. А то была у них подстилкой, что хотели делали. Иногда даже радуюсь. Если бы не умерла, сколько бы терпеть пришлось.
-Убежать нельзя было?
-Следили. Вон и они, только терпи, терпи.
Из-за угла вырулило несколько мордоворотов. Даже не считал сколько, потому что и с одним вряд ли бы справился. Девки они заметно сторонились, а его стали бить. Быстро свалили, покатали ногами, плюнули, пригрозили, посмеялись и дальше пошли. Били не сильно, даже сознания не потерял. Помогла встать, струсить грязь, протёрла платком рассечённую бровь.
-Молодец, вытерпел, дальше легче будет. Пойдем. 
Поддерживала его, пока дошли. Домик был у неё маленький и запущенный. Видно, что хозяина нет. Зашли вовнутрь, а там бедность. Диван неизвестного возраста, два стула и много раз ремонтируемый стол. Вся обстановка, о коврах можно и не вспоминать. Он сам был из небогатой семьи, но и то удивился.
-Что небогато?
-Нормально. Жить можно.
-Это точно. Картошку варить будем или печь?
-Печь, так вкуснее.
-Как ты, не сильно ушибли?
-Жить можно.
-Вот и хорошо. Посиди пока, а я всё приготовлю.
-Сидеть не хочу, давай помогать буду.
-Я сама.
-Неудобно мне сидеть без дела.
-Ух ты какой деловой. Ну, работай.
Растопили печку, сразу поставили чай, она побежала за хлебом. Скоро вернулась, запыхавшаяся.
-Чуть не отняли, сволочи!
-И хлеб забирают?
-От безделья изнывают, вот и ищут себе приключений.
-Слушай, давай отсюда дёрнем? У нас тоже бандиты, но чтоб вот так, такого ещё нет.
-Не могу?
-Почему? Жить есть где!
-Жить не смогу. Там же время нормальное, стоит мне только за пределы городка выйти, попасть в обычное время и я уже труп. Не просто труп, а после аварии труп.
-Ты это серьёзно?
-Да. У меня отсрочка только здесь.
-И что, будем идти по дороге, город заканчивается, а ты становишься мёртвой?
-Да. Судьба такая. Ты не печалься, бросай картошку, зола готова.
Бросил.
-У тебя вина нет? А то страшно.
-Самогон есть.
-Давай.
Выпили, закусили хлебом. Он подумал, что смерть это тоже правда. Всё бред, но смерть действительна, смерть существует. Часто она прячется, о ней забываешь, потом прыжок и вот она с раскрытой пастью и гнилыми зубками.
-Ну как ты? Страх ушел?
-Еле вытолкал.
-Ещё?
-Не надо, я когда опьянею, начинаю плакать.
-Чего?
-Грустно.
-Живёшь плохо?
-Когда живёшь плохо, то об этом некогда думать. Для дум необходим некий жирок, кусочек благополучия. А пока желудок урчит, мысли голову обходят. Так обстоит дело в большинстве случаев.
-Тыкни, не готова ли ещё.
-Рано. Ты сама живёшь?
-Сама, мёртвой мужа не полагается.
-А родители?
-Погибли. Бандиты убили. Меня забрали себе, а их убили.
-Как забрали?
-Пришли, их убили, меня на плечо, что хотели взяли и унесли. Я вырывалась, но против амбалов не попрёшь. Что осталось, соседи забрали, поэтому и пусто в доме.
-А как же ты?
-Как, пользовались сколько хотели, продавать уже собрались, когда в баню им захотелось. Напились до умопомрачения и вдруг в баньку. Раз париться, значит баба нужна, в кино увидели, сами чем хуже. Впихнули и меня в машину, помчали. Дождь вечером прошёл, подморозило. Машина с дороги выскочила и в кювет. Сначала повезло, снег оказался, еле выехали. Со второго раза и дерево нашли. Стала я мёртвая. Бандиты меня трогать перестали, боялись смерти подхватить. И то хорошо. Домой пришла, а тут одни стены. Кое-как ремонт сделала, с завода мебели немного ухватила. Пришлось с директором переспать. Оно глупо, что мёртвая, а мебели хочет, но не на полу же спать и есть. Такие вот дела.
-Родителей хоть похоронили?
-Мать да, а отец неизвестно куда делся. Вроде сразу не умер, остался живой, за ним сосед ухаживал, а потом пропали оба. Неизвестно куда. Были, были и вдруг нет. Больше их никто не видел.
-Бандиты?
-Вряд ли. Зачем им старики? И не до того им было. Тогда как раз Савелого, прежнего хозяина города, поразил огонь.
-Взорвали?
-Непонятно. Он футбольную команду держал, любил сам играть, выбежал раз на поле, обвел с десяток игроков, уже по воротам бить собрался, когда из-под земли пламя вырвалось и сожгло его да так, что и следа не осталось.
-Значит всё-таки взрыв?
-После взрыва воронка остаётся и хлопок есть. А то тишина, все приготовились хлопать красивому голу и вдруг огонь. Вспышка, на несколько секунд пламя, всё. Был Савелый и нету. Кружок травы обожженной с метр величиной, больше никаких следов. Один бандит камерой снимал матч, стали кассету смотреть, но плёнка в том месте закончилась. Чудо. Купили гроб дорогой, положили туда костюм парадный и охранника, похоронили и стали воевать, кому город держать. Раньше из области бандита назначали, но когда здесь воровать нечего стало, область перестала внимание обращать. Кто будет, тот и будет. Теперь у нас два царя, дерутся между собой, но страдают больше люди. При Савелом спокойней было, но огонь.
-Может бог покарал?
-Если бы молния, тогда бы и так, но ведь из земли огонь. Говорят, что дьявол. Это вернее, тем более, что бога нет.
-Это почему?
-Он бы такого безобразия не допустил.
-Не везде же безобразие, есть страны где хорошо жить.
-Есть?
-Есть.
-Ты там был?
-Нет, но читал много.
-Пишут только враньё.
-Это в газетах, а в книжках чаще правду.
-Это просто людям плохо, они и выдумывают, что есть страны, где хорошо. А поедь туда, приглядись и тоже самое.
-Но ты ведь там не была, откуда знаешь?
-Картошка готова, вытаскивай.
-Так откуда?
-Просто обидно выходит. Значит кто-то по-людски живёт, барствует, а тут только терпи. То ебут, то в морду бьют, а ты терпи. Так что ли выходит?
-Так.
-А почему?
-Не повезло.
-Почему?
-Не знаю. Скажу только, что в месте невезение. Всегда здесь одно безобразие, аж тошно. Сколько ни гляди назад, а одна мерзость. На тысячу километров западней и уже бы ничего. А здесь одна погибель.
-Обидно!
-Обидно.
-И бога нет.
-Бог есть, только он тут не причём. Мир сделал дьявол и наблюдает теперь. Как увидит страдания человека, так и радуется. Чтобы не поддаваться ему, улыбаться нужно и в стороне стоять. Я вот почему сюда согласился ехать. Потому что всё равно мне. Не верю я в эти адские измышления, чепуха всё.
-В меня тоже не веришь?
-Давай есть.
-Нет?
-Похоже, что верю. Потому и плохо. Если веришь, значит страдаешь. Или будешь страдать. Давай есть.
Перебирали в руках горячие картофелины.
-Вкусная картошка.
-Сала порежь.
-И ещё по одной.
Выпили, покушали, хорошо.
-Давай петь.
-Это здесь можно?
-А чего нам бояться?
-Поём.
Он не знал слов, повторял за ней. Грустные песни, он, конечно, заплакал. Поэтому и не любил выпивать, что становилось как-то по-особому хорошо. Трезвый, он был уверен, спокоен, улыбчив. Но подшофе он был счастлив. Не уверен, не прав, счастлив. Сейчас похожее состояние. Обнял её, слышал её голос. Может и не очень голос, но ему нравился.
-Не надоело?
-Пой, хорошо.
По третьей выпили и пошли на диван. Развеселились. Заснули ближе к полночи. Утром он проснулся первым. Стал думать. Верёвочка появилась, очень цветистая, но верёвочка. Не свяжет ли его? Посмотрел на её плечо. Ответ был ясен. И пусть. Бред бредом вышибают. Что может быть бредовей романа с мёртвой? Осторожно встал, растопил печку, поставил чайник, спугнул мышу, деловито поедавшую кусочек хлеба. Убрал со стола, осмотрел себя в зеркале. Синяков не так уж много и все не очень заметны. Нормально. Побаливал левый бок, куда засадили ботинком. Может и ребро сломали. Чепуха, до свадьбы заживет. Улыбнулся.
Не для отстранения, вспомнил, как мечтал о счастье. Каждый мечтает о счастье. Уютный дом, любимая работа,  красавица-жена, выводок детишек, собака и лодка, для путешествий по реке. Такая вот мечта. Типичная мечта. Теперь осуществление. Полуразрушенная халупа. Абсурдная работа на мёртвом предприятии. Мёртвая женщина, о детишках, собаке и лодке лучше не вспоминать. Мечты сбываются. Хотя бред, какая разница. Поцеловал её, проснулась, улыбнулась.
-Идём чай пить.
-Сейчас сбегаю в подвал за вареньем.
-Оденься, там же холодно!
-Мертвой простуду грех бояться.
Почаевали, идти никуда не хотелось.
-Чёрт с ней, с той работой.
-Чёрт с ней. Пошли на пляж.
-Плавки на заводе остались.
-Какие там плавки!
Купались в меленькой речке, обильно заросшей водорослями. Она хорошо плавала.
-Прямо акула.
-Бандиты научили. С родителями я в подвале жила, не то что плавать, чуть ходить не разучилась. Потом выхватили меня бандиты и началось. Потащили раз на речку, я кричать, что плавать не умею. Они только гогочут. Интересно им стало. Бросили с мостка и глядеть стали, что будет. Выплыла. Сама не помню как. Билась и выбилась. Потом плавать даже понравилось. До сих пор люблю. А ты?
-Я не очень. Раньше любил, а потом пошёл раз купаться. Пляж пустой был, плескался долго, нырнул и вдруг головой стукнулся о что-то. Испугался, пляж знал, коряги там не было. Всплыл, открыл глаза, а передо мной труп. Мужичок всплыл, посиневший уже, в песке. С тех пор, как отрезало меня от купания. Как только плаваю, так и жду, что сейчас всплывёт или за ногу схватит. Неприятно.
-Мне не страшно, мертвый мертвой плохо не сделает.
-Я не к тому, чтобы пугать, просто объясняю. А место здесь хорошее, тихое. Как это его бандиты не облюбовали?
-Тонут здесь часто, ещё и я купаюсь. Боятся.
-Выходит, есть и преимущества у мёртвой?
-Есть, не ты боишься, а тебя.
-И мне, что ли, в трупы перейти?
-Не шути так.
-А чего, что я теряю?
-Ты ведь неместный, сразу умрёшь.
-Тогда и вправду. Ладно, придётся жить. Погоди, я сейчас.
-Ты куда?
Поплыл на другой берег, где виднелись лилии. Белые не рвал, они редкие, а желтых полно.
-Ты что, не боишься водорослей?
-Нет.
-А я боюсь.
Приплыл с букетом, она стала плести венок.
-Просто в волосы вставь, красиво будет.
-Венком ещё лучше.
С пляжа пошли к ней. Починил кое-что, пообедали, когда прибежал директор. Призывал работать, послали его к чертовой бабушке. Ничуть не обиделся, попросил самогона, выпил и убежал.
-Он хороший, только на передок слабый, вот и пострадал. Бандиты и младенцев насилуют, а ему за восьмиклассницу дело пришили, теперь вот мечется. И наворовать не успел, когда пришёл сюда, то куски уже все увели, одни крохи остались. Это хуже всего, когда в свинячий голос.
-Отчего ты такая добрая? Его жалеешь, меня приютила.
-Мёртвой быть да ещё и злой, это уж совсем глупо. Давай в карты играть.
-На щелбаны!
-Готовь лоб.
И точно проигрывал.
-Ты где так научилась играть?
-В подвале. Делать там нечего было, то шила, то в карты играла, вот и набила руку.
После карт, возились на огороде.
-Это самое смешное. Вроде и труп, а возись. Горбатишься около картошки, завтра холодно станет и капцы. Но делать нечего, ращу.
-Где есть картошка, там нет счастья. Я так раньше думал, а сейчас вижу, что ошибался.
-Пошли в дом, будем ошибаться вместе.
Так и жили, из дома выходили редко, в город не ходили совсем. Его бандиты бить перестали, с мёртвой спит, заразный, ну его. Только что камни издали бросали. Научился уворачиваться. Она продавала на базаре вещи и книги, на хлеб хватало.
-А что дальше?
-Прорвёмся, ты не бойся.
-Мне бояться нечего, я мёртвая. А вот ты живой. Времени не боишься? Проходит ведь.
-Хоть бойся, хоть не бойся, ничего ему не сделаешь. И не верю я во время, тоже дьявольская выдумка, чтоб заставить человека бежать.
-Может и надо бежать, а то сиднем сидеть не очень то.
-Бежать надо, если по прямой, а тут круг. Видела белку в колесе?
-Нет.
-Такой шарабан железный, на подшипниках, внутри белка. Ей там плохо, хочет выбраться, начинает бежать. Медленно, но шарабан крутиться и выхода нет. Быстрей бежит, шарабан быстрей крутиться и так далее. Чем быстрее бежишь, тем быстрее нужно бежать, а выхода по-прежнему нет.
-Бедная белка.
-Бедные люди.
-Ну, мы же не в колесе.
-В колесе. Ещё похлеще в колесе.
-Не видно что-то.
-Белке тоже не видно. Тот, кто в колесе и бежит, думает, что перед ним расстилается дорога. А тот, кто остановиться, задумается, тот колесо увидит и улыбнётся.
-Зачем?
-Чтоб дьяволу досадить. Он же над колесом стоит и наблюдает. Ждёт, как мы страдать будем, а мы его улыбкой жалим, пусть помучается.
-Думаешь, ему больно?
-Хоть не по его, и то приятно. Меня в школе заставляли на сходки ходить, грозили, били, уговаривали, но не пошел. От этого им вреда никакого, у меня синяки, но не пошел. Хоть на копеечку, а не по их, по-своему. Вроде и человеком себя чувствуешь. Тебя гнут, а ты фигу крутишь.
-Дьяволу приятно фигу скрутить.
-Чрезвычайно. Его фига нам поувесистей, но всё равно.
На зиму таскали дрова, он рубал. С непривычки натёр водянки, несколько дней отходил, потом работал в рукавицах. Подремонтировали крышу, окна законопатили. В прошлом году он узнал, что такое холод. Лопнула труба, отопление прекратилось, а морозы ударили. Одно дело, что спать в трёх спортивных костюмах и пальто неудобно. Так ещё к утру холод всё-таки добивал. Вымерз тогда так, холода стал просто бояться. С воодушевлением рубал и пилил, представлял как будут жарко гореть дровишки и побеждать холод.
-Может хватит?
-Лучше пусть останется, чем мёрзнуть. Ты отдохни, я сам.
Дрова таскал из леса. За день успевал сделать с десяток ходок.
-Ты так холода боишься ?
-Дважды так. Может это я уже умираю?
-Не шути о смерти.
-А что она мне сделает? Убьёт? Так я не почувствую.
-Смерть, если хочет достать, всегда бьёт рядом. Это куда больнее.
-Смерть хитрая дама.
Занимался дровозаготовкой дальше. Хорошо хоть бандиты на дрова не падки были. Они жили в домах с газовым отоплением. Они смеялись над ним и считали за дурака. Спутался с мёртвой. Боялись смерти. Умрут, а тут столько жратвы, водки, баб останется, как же так. Не успеют всё на говно переделать, обидно. Убить им очень легко, но сами умирать боялись чрезвычайно. Хозяева жизни.
Для интереса, поджёг дом одному бандиту, который больше всех в бросании камней изощрялся. Три дня после этого в городе шла война. Бандит был двойным агентом и обе банды за него вступились. Несколько себя проредили и успокоились, потому что выборы скоро, иностранные наблюдатели приедут. Чтоб порядок обеспечить, приезжал сам генерал областной, имел обстоятельный разговор с авторитетами. Объяснил, что если иностранцы заметят отсутствие демократии, то будет очень плохо. Приедут танки, прилетят вертолеты и очистят городок от преступности. До основания очистят.
Бандиты клятвенно пообещали демократию обеспечить. Стали заставлять жителей шить цветастые одежды и учить приветственные лозунги. Три дня будут здесь французы, чтоб длился праздник, а то заметят отсутствие демократии и перестанут кредиты давать, с чего тогда президенту жить. Стариков добили, чтоб своей немощью людей не смущали, детей приказали вымыть, одеть в чистое и научить улыбаться. За два дня перед приездом собирались начать их кормить, чтоб приобрели хоть слегка сытое выражение. Заводы уже приготовили, стены надстроили, старой резины навезли, рельсы подвесили. Делали репетицию и всё получилось очень даже убедительно. Отрапортовали начальству, то похвалило. Бандиты напились, но безобразий не творили. Все синяки у населения должны были до приезда французов сойти. Потом можно хоть до смерти, а сейчас нет. Терпели, только кулаками грозили, что мол ещё покажем вам. Народ внутренне радовался, а наружно вздыхал, что мол не от нашей строптивости, а по независящим обстоятельствам, морды наши неприкасаемые стали. Мы бы всей душой, бейте сколько пожелаете, так эти лягушатники проклятые приезжают. Между собой переговаривались, что хоть пару недель нормально поживут.
-Посадить бы их тут навечно, вот хорошо бы стало.
-Не мечтай, от мечтаний на душе тошно.
-Ты никогда не мечтал?
-Никогда. Мечтать, это на хорошее надеяться, невозможно оно здесь.
-Возможно. Ты вот нежданно-негаданно явился же.
-Так бы сама сало с картошкой ела, а теперь на двоих делить приходиться.
-Зато ночью веселей.
Оно и вправду было весело. Особенно хорошо осенью стало. На улице дождь, слышно, как барабанят капли по крыше, в печке дрова потрескивают, теплый дух идёт, они на диване лежат и смеются. Сверху большое одеяло. Ватное, тяжелое, тёплое. Когда болтают, когда любятся, когда просто лежат, прижавшись друг к другу.
-Хорошо.
-Хорошо.
Однажды он проснулся среди ночи от её дрожи. Придвинулся поближе, подоткнул одеяло. Она всё равно дрожала. Стал растирать.
-Говорил же, не ходи босиком, одевай тапочки, вот и простудилась.
-Нет.
-Простудилась, вон как тебя морозит.
-Ты не понял?
-Что?
-Это холод.
-Тот?
-Скоро смерть.
-Это просто простуда.
-Это холод, я чувствую темноту.
-Выпьешь чая и согреешься.
-Мне уже не согреться.
Поставил чайник на плиту, притащил всю одежду на кровать, лёг рядом, прижал её к себе, укрыл целой горой.
-Чепуха, обычная простуда, сейчас в жар бросит.
Но она дрожала. И чаем поил и самогоном растирал, дрожала.
-Холодно.
Дров напихал столько, что печка аж гудела, кусок резины добавил, жарко в домике стало, почти душно, а она дрожала.
-Не бегай, ложись рядом и лежи, недолго осталось.
-Сколько?
-Дней несколько.
-А потом?
-Похоронишь и езжай домой.
-Но ты ведь живая!
-Нет.
-Живая! Я тебя согрею, буду обнимать тебя и не дам умереть.
-Такое только в сказках бывает, а сейчас время страха.
-Ты не умрёшь!
-Я уже давно мёртвая. Ещё удивилась, зачем это мне счастье привалило. Пока живая была, так только по голове получала, а как умерла, так счастье. А это замануха была. Чтоб не просто было умирать, чтоб помучалась. То мне всё равно было, теперь не хочется. Его хитрости.
-Неужели ничего сделать нельзя?
-А что со смертью сделаешь? Она как бандит. Если пришла, то плати. Даже не плати, а сама возьмёт и ничего с ней не поделаешь. Везде так.
-Одно дело по старости смерть, но ты ведь молодая.
-Молодые будто бессмертные.
-Я не хочу, чтобы ты умерла.
-И я не хочу.
-Ну хоть случай спасения должен быть!
-Не слышала про такое.
-Может обмануть удастся?
-Я бы с удовольствием, только как?
Вскочил, бегал кругами, ерошил волосы.
-Не надо, Вовка, иди сюда. Ничего не выбегаешь, судьба. Это ещё повезло, что время с опозданием, живи я в другом времени, так и совсем бы не встретились. Дьявол думал нас помучить, чтоб не так легко уходить было, а мы не будем мучиться! Мы радоваться будем! Что будет, на то плевать, главное, что было. Дулю преогромную скрутим рогатому!
Чувствовал, как она становиться холоднее и всё сильнее дрожит.
-Никак нельзя на будущее ему дуля скрутить?
-Хоть из прошлого скрутим. Давай крутить!
Утром он приготовил завтрак, сам сбегал за хлебом. Прибежал, хромая, попали булыжником по колену. Она дрожала и тщетно пыталась согреться под грудой одежд.
-Я не хочу есть, просто будь рядом.
-Хоть немного.
-Это без толку.
-А если к врачам пойти?
-Не осталось здесь врачей, всех перевешали.
-Я из области привезу.
-Не помогут они. Я же не больная, я мёртвая. Это судьба, причём тут врачи?
-И мне так вот лежать рядом, смотреть, как ты умираешь?
-Смотреть на меня, пока живую.
-Я не могу!
-Я прошу.
-Это же подло, лежать и смотреть, как умирает близкий человек!
-Если бы я тонула, а ты вырезал из спасательного круга фигурки, то это подло. А если ничего не можешь сделать, то нормально.
-Я не хочу жить сам.
-До этого жил и ничего.
-Теперь не хочу. Я повешусь вслед за тобой.
-Нельзя.
-Почему?
-Здесь за судьбой следят бандиты, нельзя самовольно умереть.
-А что они смогут сделать мёртвому?
-Не пустить на тот свет.
-Это чепуха!
-Это правда. Ты думаешь почему в городке до сих пор живут люди? Зачем они мучаются? Да если бы можно, то все бы здесь повесились, чтобы не мучиться. Но живут, потому что не убежать. Повесишься, а твою душу не пустят на тот свет, оставят в темноте между тем и этим. А могут вернуть сюда и пытать, такое тоже бывало. Нету выхода другого, кроме как терпеть.
-А какая разница, куда я потом попаду? Ну и пусть оставят меня между светами, плевать.
-Для других страшно.
-Чем?
-Что больше тебя не будет. Оно хорошего мало, тут быть, но вдруг что и выпадет. Как ты вот мне попался. А если в темноте, то ничего не будет. Плохого, но и хорошего не жди. Вот что страшно. Вдобавок и вернуть могут, отделать по первое число.
-Так что, жить?
-Жить. Когда время подойдёт, тогда и умрёшь.
-Не хочу.
-Никто и не спрашивает.
-Никто и не нужен. Может у вас в городе и такие порядки, а у нас можно умирать безвозбранно.
-И никто не накажет?
-Нет. Что хочешь, то и делай.
-И люди живут?
-Живут.
-Почему? Ведь можно умереть и не накажут?
-Привыкли, и у нас морду бьют не так прямо, а больше опосредованно. 
-Счастливые люди, недаром родители мои хотели отсюда уехать. Не успели.
Ей было трудно говорить, дрожь, зубы цокотали, прикусывали язык. Прислушался к её груди.
-Почему так слабо бьётся?
-Затихает. Видишь красные пятнышки на руках. Это будущие следы осколков. Уже можно гроб делать.
-Когда ты умрёшь, я унесу тебя отсюда. Хорошо? Похороню в красивом месте и сам лягу рядом. Постараюсь управиться в один день. Хоть жили недолго, но счастливо и умерли в один день.
-Как хорошо, что есть места, где можно свободно умереть.
-Я верю, что есть места, где можно и жить свободно.
-На небе?
-Точно, что далеко отсюда.
-Давай смеяться. Дьявол ждёт, что мы распустим слюни и будем рвать волосы, а мы будем смеяться, петь весёлые песни и забавляться. Пусть подавиться скотина!
-Точно. Сейчас мы скрутим ему фигу.
-Будем веселиться. Хоть не по нашему, но и по его.
-А может. . .
-Только без надежд, это дьявольские ловушки. Я умру и ты умрёшь, чуда не случиться, мы и не ждём. Мы радуемся друг другу.
-Пальцы по одному слабы, пальцы вместе это сила. Кулак.
-Нам нужна фига, сплетаемся, чтобы не быть слабыми. На лбе выступила кровь? Там проломится череп. Мне трудно говорить. Быстрей.
Утром она умерла. Отнёс к реке, обмыл, украсил лилиями и ушёл из города. Через несколько часов нашел уютную полянку. Положил тело на ковёр земляники, взялся за лопату. Земля была лёгкая, рассыпчатая. Выкопал могилу, залез туда, устелил дно травой. Опустил туда мёртвую, резанул по венам и стал лихорадочно засыпать могилу землёй. Слабел, кружилась голова, опустился вниз, поворочался, чтобы зарыться в землю, нашёл её руки и затих. Пошёл дождь, густой и тихий.